Богуш проснулся внезапно, словно его кто-то толкнул в плечо или что-то шепнул в ухо. Несколько мгновений он оглядывался по сторонам, не понимая, что вокруг.
Ничего же нет.
И никого.
Костёр почти погас, легко дымили уголья, шипели капельки росы, горьковатый дымок щекотал ноздри. Опушка тонула в тумане, над которым остро высились верхушки елей и сосен. Под кустом с другой стороны костра сидел дозорный, время от времени поводя головой, оглядывая окрестности, словно мог что-то разглядеть в густой белёсой пелене.
А потом вдруг случилось ЭТО.
На северной опушке туман вдруг сгустился ещё сильнее, заклубился, словно кучевое облако, и превратился вдруг в огромную волчью голову. Нет. Не превратился. Он по-прежнему остался туманом, но это облако стало похоже на голову волка. Ну да, вон уши, вон пасть оскаленная, вон глаза…
В пустых глазах вдруг тускло засветились болотные огни, голова ожила, шевельнулась. Богуш понял, что вот сейчас он вскочит и заорёт, но почему-то этого не сделал. С места не двинулся. Продолжал сидеть, словно прикованный, зачарованно глядя на волка. Да такой волк с коня ростом!
А волк безотрывно глядел на него, потом едва заметно мигнул и качнул головой, словно приказывая – убирайтесь, мол, отсюда. И начал бледнеть и растворяться в тумане.
И только после этого Богуш содрогнулся и поднялся на ноги, продолжая смотреть на исчезающего волка. Страха, того, который охватил его вначале, не было.
Богуш был варягом. В его земле призраки и знамения были вещью настолько же привычной и обыденной, как шум моря за холмом или вот такой утренний туман. И половина легенд и сказаний рассказывали как раз о таком.
– Ты чего, варяжко? – услышал он вдруг голос. Дозорный, услышав движение, обернулся и заметил отрока. – Не спится?
Он не видел.
Волка – не видел. Хотя туман сгущался прямо перед ним, всего в каких-то десяти саженях.
– Волк, говоришь? – хмуро спросил Житобуд. Вои вокруг ухмылялись, едва сдерживаясь, чтобы не загоготать в голос – и то только потому, что дедич в самом начале заговора на поднявшиеся смешки зыркнул лютейше.
– Ну, – убито подтвердил варяжко. Он уже понял, что ему не верят и вряд ли поверят.
Однако Житобуд не спешил скалить зубы вслед за дружиной.
– Вот что, – поразмыслив сказал он, и дружина удивлённо притихла. – Идём дальше осторожно, на мягких лапах. И каждый шорох слушаем. Все поняли?
Ответом было изумлённое молчание. Варяжко поймал на себе пару косых недружелюбных взглядов и поёжился. Взгреют, – подумал он обречённо-весело. – Ну и пусть.
Нарвались они через десяток вёрст.
В узком прогале между двумя колками вдруг послышался свист, посыпались стрелы. Кони метнулись с диким ржанием, но вятичи уже разворачивались.
Назад!
Кони с тяжёлым топотом вынесли всадников на небольшой мыс у лесной речки. А позади уже свистели и гикали, неслись по высоким травам всадники, выли стрелы.
Русь!
– Русь! Русь! Святослав! – орали за спиной. Словно воскресли времена столетней давности, когда несокрушимые вои Святослава Игоревича Храброго бились в этих местах с козарами, печенегами и болгарами. Да и с вятичами, чего уж отмалчиваться.
Руси было не меньше двухсот. Против Житобудовых трёх десятков.
– Руби! – выкрикнул отчаянно дедич, спешиваясь. Сверкнула секира, врубаясь в ствол толстого осокоря, полетела щепа – и лесной великан с нарастающим треском повалился на дорогу. Богуш с трудом сдержал дурацкий смешок – сначала русичи валили деревья у них на пути, теперь они отгораживаются деревьями от руси. Всё, что можно, в военном деле придумано на долгие годы вперёд.
Грохнулось второе дерево, третье. Завал рос на глазах, щетинясь косо сломленными верхушками и сучьями, грозя зацепить одежду, опутать оружие, пропороть брюхо – хоть коню, хоть всаднику.
– Богуш! – крикнул Житобуд, оглядываясь. – Где ты есть, пасынче?!
– Тут я, – ответил варяжко, возникая рядом с наставником.
– Дорогу запомнил?!
– Запомнил, – обречённо ответил отрок, уже понимая, что его вновь ждёт всё то же – скачка через леса за помощью. Как прошлой зимой в Москве было. То же и здесь будет.
– Скачи навстречь князю Ходимиру, предупреди. Скажи, что мы тут дней пять продержимся точно, а потом, если не успеет, так пусть хоть отомстит за нас достойно. Понял ли?!
– Понял, наставниче.
– Ну, помогай тебе боги!
Богуш всхлипнул, вскочил в седло. Стрелы уже свистели над головой, и варяжко, пригнувшись к конской гриве, бросил коня в речку.
Вплавь, как половец.
3
Богуша разбудил дробный конский топот. Он быстро сел, сразу же хватаясь за топорик у пояса (меча ему, как отроку, пока что не полагалось). Навязанные на краю поляны степные кони, взятые у черниговцев, храпели, приплясывая у кустов.
Туман ещё не рассеялся и там, за туманом, за лесом, ржали и топотали кони – с полсотни, не менее.
Богуш подхватил с земли расстеленный плащ толстого сукна – стёганую броню он не снял даже на ночь. Сборы заняли всего несколько мгновений, и отрок метнулся к привязанным коням, на бегу застёгивая пояс. Гнедой шарахнулся, оборвал привязку и с ржанием ударился в бег, – подальше от чужого неласкового человека, – мгновенно пропав за туманом. Вороной не испугался. Богуш повозился несколько мгновений, затягивая подпругу, и вскочил в седло.
С поляны надо было немедленно бежать. Хотя бы из простой осторожности.
Ветки деревьев мокро и хлёстко ударили по лицу. Конь было захрапел и упёрся, и тогда Богуш взбешённо и от души вытянул его плетью по рёбрам:
– А, короста степная, двенадцать упырей!
Конь рванул с места прыжком и вломился в кусты, а из них – в лес. Богуш мгновенно понял, что опытному человеку его след, проломленный в чапыжнике, будет виден издалека, но оставалось надеяться на туман. Между деревьев варяжко спешился и перехватил конский храп, сжимая ноздри пальцами. Злой степняк всхрапывал, так и норовя укусить и заржать, но пальцы мальчишки держали крепко.
А по поляне уже плыли призраками всадники. Над туманной пеленой виделись только конские головы да тулова всадников, полусогнутые, с оттопыренными локтями, шеломы с чупрунами из конских хвостов на темени.
Половцы.
А кто ж ещё, ехидно спросил кто-то внутри Богуша, уж не угров ли ты здесь хотел увидеть? Вестимо, половцы.
Глухо провыл рог. Незнакомо и глухо. Не половецкий.
Загрохотали копыта. Тишина погибла. Туман заколыхался, ощутимо заходил волнами. От леса хлынули всадники. Другие. Метнулись цветные еловцы.
Русь!