Новые рассказы о прошлом

– И я тоже, так же, с семьей… – размечтался и я.

Так за разговорами, мы незаметно вышли на аллейку, где с левой стороны по ходу движения от ворот, расположился «Генеральский домик», походивший больше на дачу состоятельного человека и заросший со всех сторон кустами роз. Темные розы в темноте не видны, зато светлые цветы пятнами белели на особо темных, почти черных, кустах.

Этот домик предназначался для квартирования дивизионного начальства и гостей свыше, во время их визитов с проверками. Но это происходило не более двух раз в год, да и то, старшие командиры не любили задерживаться где-то в «глуши», вдали от своих жен – машина постоянно рядом. Потому и пустовал бы этот домик круглый год. Развлечений здесь нет и женщин тоже, кроме вольнонаемной продавщицы в солдатском магазинчике, да жены начальника полигона майора Комова, Екатерины. Пустовал бы домик, да заместитель командира дивизии подполковник Фадеев, спутал, кажется, его со своей загородной виллой. Бывал он здесь часто. Бывал, и по делу, и без дела. Мелкие люди они всегда, или, почти всегда, очень энергичные. Вот и он, быстрый, как живчик, мог появиться здесь, на полигоне, в любой момент, ломая и коверкая спокойную и ритмичную жизнь и работу военных. Большого вреда он, конечно, не мог сделать, но любой его визит приносил переполох и вызывал нервное напряжение в полигонной команде. Оттого и недолюбливали все его.

Приезды на полигон старшего начальника не были плановыми. То он прибывал сюда для проверки личного состава. Тогда военным приходилось стоять на плацу до глубокой ночи, до тех пор, пока в строй не был поставлен последний солдат, вернувшийся из самоволки. Не оставался незамеченным и офицер, у которого, к счастью, в близлежащем гастштедте закончились деньги и, он вынужден был вернуться на полигон раньше, чем утром. «Не было бы счастья, да несчастье помогло», иначе, люди на плацу стояли бы до утра. Когда в строй водворялся последний по списку прикомандированных человек, подполковник исчезал в «генеральском домике», а солдаты шли спать в казармы. Но чаще всего он приезжал без проверки, просто так. Возможно, он любил в одиночестве поразмышлять о своей роли в обучении солдат, а может быть, приезжал просто погреться в сауне. Впрочем, ничего предосудительного ни в том, ни в другом случаях нет.

Так или иначе, при каждом его визите все бремя забот о нем ложилось на майора Комова, и тот стонал от навалившихся на него напастей. Я слышал, что к приезду подполковника, майор сам топил печи в домике и в сауне, не доверяя выполнять это солдатам. Он и не подозревал, что тем самым рыл себе могилу. Подполковник так привык видеть майора и истопником, и поваром, что другую прислугу игнорировал. Майор готовил ему и ужин, и постель, но о некоторых вещах, связанных с его поведением, я не мог и предположить.

Так, ради любопытства, мы с другом пробрались сквозь кусты поближе к домику, зная, что охраны возле него нет, разве, что сам Фадеев мог находиться на улице, но это уже не страшно, в темноте все военные на одно лицо.

В больших окнах, со всех сторон, темные плотные портьеры стеной отгородили все происходящее внутри от наружного обзора, лишь свет в углах проемов подтверждал, что в домике есть люди.

Обойдя здание и пробравшись к внуреннему дворику, мы чуть было не столкнулись с начальником полигона. Считая себя обнаруженными начальником полигона, мы были крайне удивлены, когда майор, совсем немного не доходя до нас, вдруг, круто развернулся и пошел в обратном направлении, в сторону сауны, бормоча бессвязные проклятия. Мы замерли, прислушиваясь. Его фигура с четко очерченным силуэтом фуражки на фоне темно-синего неба и пропадающих за ней звезд, удалялась от нас, но в тишине наступающей ночи отчетливо был слышен его голос, плаксивый, судорожно всхлипывающий, но, все же, шлющий проклятия и обещания разборки:

– И куда она пропала?! Не выйдет – устрою ей! Ну и дам же ей, гадюке. Ну, что она, сука, делает там? Всего делов-то минут на пять. Ну, что она пропала?

– Что это с ним? – спросил я у лейтенанта.

– Ты разве не знаешь? – удивился Гречухин. – Очередная комедия. Фадеев постоянно бывает здесь только из-за его жены. Комов боится его до беспамятства. Он боится, что тот уволит его досрочно, а кому он нужен на гражданке без профессии, без специальности. И жене он будет не нужен, она уйдет от него. Детей нет, она ничем ему не обязана. Ты ведь видел Екатерину? Скажи – красавица! Одни ножки чего стоят!

Комов, видимо, обследовал снаружи сауну и не получив никакого результата, возвращался назад к домику, бормоча проклятия и угрозы. Мы замолчали, а Гречухин потянул меня за рукав, приглашая, видимо, быстрее убраться из этого неприятного места.

– Ну, нет! – вспылил я. – Да это же не по – офицерски, бросать коллегу без помощи, по крайней мере, без поддержки!

Николай согласился со мной, и, мы вышли из укрытия. Майор, заметив нас, резко остановился и через секунду нам в глаза ударил сноп света. Он включил фонарь.

– Что случилось, товарищ майор? – спросил я, прикрываясь от слепящего света рукой.

– А-а, это вы. Чего шляетесь по ночам? – начал было Комов «катить на нас бочку», да, видимо, беда была велика, раз даже с нами решил ею поделиться. – Фадеев ведь здесь. Я вот даже и не знаю где он сейчас, в сауне или в домике. Не уследил я, ой, не уследил. И что ему еще нужно от меня. Я, целый майор, у него как в деньщиках нахожусь. Сам печи везде протопил. Солдата разве пошлешь? Обязательно стащит что – нибудь, а кого больше пошлешь. Вот и приходится гнуться перед ним. Стол, говорит, после баньки накрой. Опять пошел я, так он выгнал меня. Женщина, говорит, должна это делать, а от тебя, говорит, кабаном смердит. Ну, где мне женщину здесь взять? Кроме старухи продавщицы, которая спит на ходу, вообще нет никого. Так ведь еще и угрожает постоянно, чуть – что не так, уволю, кричит, ногами топает. Житья мне от него нет. Что делать? Что делать?

– Идите домой, да с женой спать ложитесь, – опрометчиво посоветовал я, желая только добра майору.

– Да в том-то и дело, что она, сучка, у него где-то находится, – жалобно взвыл Комов. – Послал ее еще засветло стол ему накрыть, а она, стерва, до сих пор не выходит оттуда. Что делать? Что делать?

– Да морду Фадееву набить, вот что делать нужно, а жену свою хватай за ж…, да домой. Если хочешь, поможем, – вспылил Гречухин.

– Молод ты еще, меня учить! – неожиданно заорал на лейтенанта майор Комов. – Пошли вон! Подведете меня под монастырь!

Ошеломленные таким поворотом дела, мы замолкли, но через секунды Гречухин жестко заявил:

– Ну и чудак же ты, майор Комов. Там с твоей женой развлекается этот недоросток, а ты…. Одним словом, чудак ты на букву «м», Комов.

– Что-о-о?! – завопил майор. – Как вы разговариваете с майором? А, впрочем, пошли вы все…

Майор махнул рукой и прямо через кусты мощно и решительно зашагал в сторону своего дома.

– Пойдем, дружище, спать, – предложил мне Гречухин. – Черт с ним, пусть сам все свои вопросы решает.

Он в этот момент был слишком раздражен не характерным для офицера, мужчины, в конце концов, поведением майора Комова.

– Раньше на дуэлях дрались за честь женщины, а тут…, тут…. – у лейтенанта не хватало слов. Его потряхивало.

Стало потряхивать и меня. Мы, в нервном беге, молча, исколесили все аллеи и дороги городка. Идти в казарму и ложиться спать, совершенно не было смысла. Переживая случившееся, невозможно было бы нормально заснуть.

– Не жалей его, – сказал мне Гречухин. – Это происходит не впервые. Очень боится Комов, чтобы Фадеев его из Армии не уволил, а тот играет на этом животном страхе и требует от майора все, вплоть до жены. Так, до чего дошло: майор Комов сам приводит свою жену в домик к Фадееву. Поверь, это – так.

Гречухин вошел в казарму, оглянулся на меня, но, видя, что я не собираюсь следовать за ним, устало махнул рукой, сказал:

– Поступай, как хочешь.

Он прикрыл за собой дверь, оставив меня в темноте. Несколько минут я стоял в тяжелом раздумье. Я, живо представив себя на месте майора Комова, до такой степени вжился в эту роль, что ноги сами понесли меня к домику, но когда я пробрался во внутренний дворик, то увидел, что свет за шторами уже не горит, на дорожке никого нет, и решил, что конфликт исчерпан. Может быть, вся эта история – плод чьего-то больного воображения, может быть все абсолютно не так, а я лишь один из участников этого бреда, Чтобы убедиться в этом, я все же надумал сходить еще и к домику начальника полигона, как будто мое знание положения вещей в этом деле что-то изменит.

Я пробрался совсем близко к крыльцу комовского домика и, стоя за кустом роз, стал наблюдать за человеком, сидящим на ступеньках крыльца неподвижно и молча. Хрустнула ветка под моей ногой, и, сразу же послышалось гулкое в тишине ночи бульканье жидкости и сопенье, пьющего из горлышка бутылки, человека. Отхлебнув достаточно много, он тяжело задышал, видимо пил водку, затем заскулил:

– Ну, что, наблудилась, блудница? Прячься, прячься теперь по кустам. Все равно домой явишься, тварь!

Тут он с силой метнул недопитую бутылку в мою сторону, в кусты роз. К моему счастью, она не долетела, а воткнулась в землю, сделав большой плевок в меня остро пахнувшей жидкостью. Дверь в дом открылась, осветив крупную фигуру майора Комова, он шагнул за порог. Я в это время был уже на дорожке, обрамленной побеленным паребриком. Вдали, как куча тлеющих углей, оставшихся после костра, бугром дыбилась багровая луна, но светлее от нее еще не становилось.

Вскоре я был в постели, Гречухин уже спал, а я долго не мог заснуть, переживая за Комова. Лишь под утро, когда лунный свет смешался с солнечным рассветом, какое-то подобие сна овладело моей воспаленной головой. И, естественно, я плохо выспался, а утром, стоя на плацу, на разводе, я с удивлением увидел майора Комова, идущего рядом со своей женой Екатериной по бетонной дорожке. Он весь светился от счастья и гордости за свою красивую и длинноногую спутницу.

Подполковник Фадеев уехал двумя часами раньше.

    03.03.2014

Марина

Трудно вспомнить название той марийской деревеньки, в которой происходили эти, описанные мной, события, поэтому оставим ее пока без названия. Находится она всего лишь в часе езды от города, но представляет собой такую глушь, что многие люди, проживающие в городе, о ней и не слышали, а некоторые жители этой деревни никогда не бывали в городе. Вокруг нее раскинулись большие поля, на которых растет лишь один картофель, этим люди и живут. По осени на полях столпотворение машин, только что выкопанный картофель прямо с полей вывозится в города, расположенные гораздо южнее на географической карте нашей страны, чем эта деревня. Выгодно, видимо, так и тем, и другим. Только даже для сбора и погрузки картофеля на эти машины людей своих в деревне все равно не хватает. На помощь местным труженикам приезжают люди из города. Чаще всего для этих целей используются, конечно же, студенты, народ молодой горячий и безрассудный. Но были и заводские.

Алексею повезло. Его группа из десяти человек была чисто женская, только он один был представителем от сильной половины человечества. Это сказать легко – повезло, а на самом деле все было не так. Женщины были разных возрастов и лишь только некоторые были ровесницами Алексею. Были женщины старше его и, даже, значительно. Они были замужем, кроме одной, но поскольку детей у них еще не было, они хотели пожить еще для себя, вот им и дали такую возможность – отдохнуть на природе в деревне. А одна, красивая и яркая собой девушка, хоть ей было уже за тридцать лет, была почему-то не замужем. Вот бывает же такое. В цеху говорили о ней, что она – «девушка легкого поведения». Что обозначает это словосочетание, Алексею не объяснили.

Спать Алексею приходилось на сеновале, но он о лучшем месте и не мечтал. Осень стояла теплая, дыр в стенах сарая и сквозняков, не было. Никто не мешал во время сна, да и некого было стесняться, куры и те сидели на насестах гораздо ниже его, не говоря уж об овцах и козах, живущих в другой стороне сарая за перегородкой. Поэтому, раздеваясь для сна, не приходилось опасаться, что его худая фигура в трусах, будет кем-то замечена.

Хуже его дела обстояли во время завтраков, обедов и ужинов. Девчата накрывали общий стол, кто-то одна из них, по очереди, оставалась в доме на весь день, куда их поселили, и они вместе с хозяйкой готовили еду сразу для всех. Для приезжих из города, хозяевам выдавали свежее мясо, молоко, овощи, хлеб и сахар. Девчонки готовили очень вкусные обеды, поскольку, плохой обед стал бы предметом обсуждений во всем коллективе. Ни одна из них не хотела попасть на ядовитые языки женщин постарше, знающих толк в еде. Сразу по готовности обед или ужин немедленно съедался, а Алешка к еде опаздывал, потому что ему приходилось ехать в кабинке машины к овощехранилищам и разгружать машину, ворочая мешки с картошкой.

У девчонок была дурная привычка, убрав лишнюю посуду, остаться за столом и болтать, а о чем болтать, это они туго знали. Для Алексея было сущим наказанием сидеть в это время вместе с ними за столом и есть, когда все внимание женщин было обращено только на него. Он не мог нормально жевать под пристальными женскими взглядами. Он, то краснел, то бледнел, ложка не держалась в его руках, тушеная картошка вываливалась с ложки и изо рта. Сделав несколько глотков, Алексей отодвигал от себя тарелку и сразу попадал на язык женщинам. Замужние женщины начинали сравнивать его аппетит с аппетитом своих мужей, словно им было невдомек, что «мужику» – то, оказавшемуся с ними волею судьбы и цехового начальства, едва перевалило восемнадцать лет. Дело доходило до того, что одна женщина, знающая толк в мужиках, сказала:

– Ну, что можно ожидать от такого мужика в постели? – она имела в виду человека, который мало ест, и не задумывалась над тем, что кроме мамки родной, он еще и женщин-то не видал.

Такие слова Алексею было горько слушать, но приходилось терпеть. Краска заливала лицо, но что-то сказать в ответ он не решался. Замужние женщины, не стесняясь, еще при нем, копающемся ложкой в тарелке, начинали раздеваться, готовясь ко сну. Это было сущим наказанием для Алексея. Они скидывали с себя рабочую одежду и, сверкая голыми грудями, проходили около самого стола в одних трусиках, направляясь в чуть протопленную баньку, чтобы смыть со своих красивых тел пыль и грязь, осевшую на них во время дневной работы на поле.

– Девчата! Ну что же вы так издеваетесь над молодым пареньком? Ведь он виновен только в том, что молод очень, – заступалась за Лешку хозяйка.

– Ничего, пусть привыкает. Он уже совершеннолетний. Сколько лет-то тебе? Ну вот, восемнадцать уже годочков, женить парня можно, – говорила самая забияка Зинка, стоя прямо перед сидевшим за столом Алексеем и приподымая ладонями рук свои большие груди.

Девчонки, ровесницы Алексея, сами неодобрительно относились к таким выходкам своих старших коллег. С этими девчонками он только и общался. По вечерам они обычно усаживались за стол возле Лешки и начинали болтать, постепенно переходя на обсуждение своих девичьих проблем. Девчата были довольно скромными, но и они порой забывались и, о чем-то заспорив в разговоре, они показывали на себе какую-либо деталь одежды, оголяя ту или иную интимную часть своего тела. Вспомнив о присутствии Алексея, они ойкали, просили у него прощения, но разговор доводили до конца. Единственным человеком, не приносящим неудобства Лешке, была та симпатичная и незамужняя женщина, которую звали Марина. Она порой останавливала зарвавшихся женщин грубым окриком. Он смотрел своими синими глазами на спасительницу и улыбался. Марине тоже нравился этот симпатичный блондин высокого роста, хоть и был он худым и слишком молод для нее. Просто нравился ей этот мальчишка и все. Он всегда был вежлив и правдив, ни на кого не обижался, уже сейчас чувствовалось, что в зрелом возрасте он станет очень порядочным человеком.

Однажды, устав на работе, Алексей быстро поужинал и, извинившись, направился в сарай на сеновал. Там находилась его постель, не постель, а самое настоящее гнездышко. Хозяйка дала ему простынь и теплое одеяло с пододеяльником, остальное было делом его рук. Спать было мягко и приятно, аромат свежего сена перебивал все запахи, исходящие от домашнего скота, а воздух был свеж и прохладен, как раз для здорового сна.