Берегиня. Романтическая повесть

– Андрей! – Медведь сначала даже не понял, откуда донёсся голос Келдыша. Потом сообразил, что Шурка забежал наверх по тропинке:

– Прими перила! Не дури!

Андрюху затрясло. За кого его принимает этот непрошеный благодетель? Он сцепил зубы и начал, наконец, многократно обдуманное движение: рука, левая нога… Боли не оказалось! Дальше правая, опять левая… Держит! Пошёл!!!

Приняв Рыбу на верхней станции, принципиально устроенной им в полуметре от загнанного в шпур металлического анкера, Медведь даже не глянул в сторону Келдыша, сматывавшего свои бесполезные перила. Собрал в бухту связочную верёвку, покидал в рюкзачок молоток, крючья и карабины, и стараясь не прихрамывать, пошёл по тропинке вниз.

Можно, можно собираться в экспедицию! Обузой он там не будет.

Глава 3. ПАГАНЕЛЬ

– Санечка, а ты мою шапочку не подобрал? – спросила Ленка, деловито вычёсывая снег из своей роскошной золотистой гривы. – А?

Санька почему-то не сумел ничего ответить. Рот вроде бы открывался, а звук не шёл.

– Ты чего, Санечка? – Ленка удивлённо уставилась на него. – Язык проглотил?

Он наконец-то всё понял: дурной сон кончился! Всё на своём месте! Ленка нашлась! Какая она всё-таки красивая!..

Звук по-прежнему не шёл, но губам-то растянуться от уха до уха ничто не помешало. Хорошо-то как!.. Ленка живая!

На Ленку Санька мог глядеть часами. Настолько оглушительна была красота, роднившая её со знаменитой тёзкой из «Войны и мира»! Хотя как ещё подходить к таким категоричным понятиям… Червонец, весьма и весьма подкованный в столь трепетном вопросе, однажды то ли в шутку, то ли всерьёз развил целую теорию о взрывной силе женского обаяния. Одних представительниц прекрасного пола он сравнивал с фугасными снарядами, в клочья размётывающими выбранную цель, других, составляющих по его мнению подавляющее большинство, – со снарядами осколочного действия с широчайшим радиусом поражения. Что же касается Ленкиной красоты, то она ассоциировалась у Червонца с кумулятивным снарядом, прожигающим любую броню.

Любую или не любую – это ещё как сказать… Был момент, когда Паганелю померещилось, что решающий залп готовится именно в его сторону. Нет, действительно померещилось. И осталась от тех иллюзий только одна, жутко смешная теперь фотокарточка…

А вот слоновью шкуру своего Пьера – Петрухи Безухова – Ленка прожгла разве что не навылет. И вообще, у близких друзей было очень серьёзное подозрение, что за десять лет Безуховы так и не выбрались из затянувшегося медового месяца. Ничем иным, по мнению многих, невозможно было объяснить неукоснительное участие Ленки в самых головоломных восхождениях мужа. Как и многозначительные взгляды, которыми эти два психа обмениваются в не предназначенных для этого местах и ситуациях… Но какое дело остальному миру до дыры в Петрухиной шкуре? Тем более если от влюблённой женщины на весь этот мир веет простым и добрым человеческим теплом, начисто лишённым паскудного осколочно-фугасного эффекта?

Саньку, кстати, в своё время именно такая постановка вопроса очень быстро привела в чувство…

***

– Молодой человек, кольцо! Вам куда?

Кто-то тронул Саньку за плечо и осторожно пошевелил. Он вздрогнул и открыл глаза.

– Лен?!.

– Кольцо! – вежливо, но настойчиво повторила женщина-кондуктор. – Вам здесь выходить?

Паганель кивнул, поднялся, прошёл к передней двери и спустился на перрон.

– С наступающим! – крикнула ему вслед женщина.

Он обернулся и опять кивнул. С шипением закрылись двери. Ледяной ветер, вывернувшись из-за отъезжавшего автобуса, хлестанул позёмкой в лицо. Санька зажмурился.

Дурной сон вовсе не окончился…

Пылевая лавинка, совсем пустяшная, ударила в спины уже спускавшейся с вершины команде, смахнув с крутого ледового склона две связки – Ленку с Пьером и Паганеля со Славяном. Паганель мало что сумел запомнить о тех трагических секундах, настолько неожиданно и быстротечно всё произошло. Лёгкий хлопок сзади… Предостерегающий окрик Витасика… Шипение – сначала вроде бы безобидное, а потом разом перешедшее в оглушающий свист… Белое месиво, в котором его колотило и кувыркало, с каждым мгновением стаскивая к скальному сбросу… Чей-то отчаянный крик: «Сашенька-а!!!»… И неожиданная опора под клювом ледоруба там, где вроде бы уже не за что было зацепиться… Рывок от натянувшейся верёвки…

Не веря в спасение, он долго боялся пошевелиться, и только фыркал и отплёвывался от снежной пыли, забившей нос и горло. Потом, чуточку отлежавшись, закрепился, как мог, и пополз к оглоушённому Славяну.

Кто звал его – выяснить не удалось. Да он и не стал. И так всё было ясно. В команде на такое обращение была способна только Ленка, но от неё удалось найти лишь кокетливую самовязанную шапочку. А Пьер исчез и вовсе бесследно. Неделя поисков ничего не дала. А потом сломалась погода, и они сами еле-еле унесли ноги…

***

В эту зиму тропинка до избушки едва просматривалась в глубоком снегу. Ни Витасик, ни Славян, ни Червонец нынче вовсе не рвались из домашних стен. Наелись мужики свободы и романтики по самое не могу…

Паганель вполне понимал друзей. Шок, пережитый на Победе, самой роковой вершине советских альпинистов, залечить могло только время. И залечит, куда денешься: просто слишком мало его прошло…

Пробираться в одиночку по занесённой тропе было непросто. И, скорее всего, бессмысленно. Веры в то, что Наташка всё-таки появится, у него почти не осталось. Только пока не хватало решимости признать это. И потом… куда денешься от надежды, даже если не осталось веры? А от любви куда денешься?

Идёшь от автобусного кольца – ждёшь свежих следов на тропе. Сидишь в пустой избушке – ждёшь шороха знакомых летучих шагов. Уходишь – ждёшь, что вот-вот из-за ближайшего поворота навстречу покажется тоненькая фигурка, припорошённая снежком. Должна же она здесь появиться, в конце концов? Не может не появиться! Или новогодние сказки сбываются только в детстве?..

Боль зародилась под утро. Сначала Паганель подумал, что просто заныли ломаные минувшим летом рёбра. Перелёг поудобнее – очаг боли сместился… То ли к сердцу, то ли под мышку… Или в пищеводе застряло что-то большое, острое и неповоротливое? Изжога? Непонятно…

Санька поднялся, зажёг свечу. Черпнул из котелка на печке тёплого чая. Осторожно глотнул раз, другой. Неприятное ощущение вроде бы улеглось… Он поворошил угли в печурке и бросил на них пару колотых полешек. Прикрыл дверцу и посидел несколько минут, бездумно вслушиваясь в потрескивание занявшегося пламени. Ещё раз глотнул чаю и прилёг, отвернувшись к стене. Всё было спокойно. Почудилось!

Второй приступ опять начался с заунывного ощущения неустроенности чего-то в организме. Незнакомая ноющая боль нарастала исподволь, а её пик, резанувший тело от ступней до висков, ошеломил. Так у него ещё не болело ничто и никогда! Санька затаил дыхание, мучительно пытаясь уловить, откуда исходят болевые залпы, пронизывающие всё его существо. Лоб был в испарине, сердце колотилось с сумасшедшей скоростью, а сознание плавало в вязком омуте гнетущего ожидания чего-то жуткого…

И опять всё отступило. Паганель, медленно приходя в себя, лежал на топчане у печки. Ему теперь страшно было просто пошелохнуться. Боль будто бы затаилась, свернулась в клубочек и ждёт чего-то… Или ушла? Наверно, ушла. Надо бы уснуть, пока не вернулась…

Не успел… Крохотный очаг боли, нудновато ворочавшийся где-то в грудине, стал разрастаться, превращаясь в липкое мохнатое чудовище, впиваясь в тело цепкими беспощадными щупальцами. В сознание прорвался чей-то вопль, перекрывший колокольно звенящий в висках стук сердца. Потом всё куда-то пропало…

***

– Ну вот, более-менее… – Виталий стряхнул градусник.

– Сколько? – спросил Червонец.

– Тридцать семь и шесть…

– Ну, даёшь! Это же…

– Смотря с чем сравнивать. У него под сорок было вчера!

– Грипп?

– Не знаю, не знаю… На грипп не очень похоже. И хрипов нет. Разве что какая-нибудь экзотика? Но вряд ли… Откуда бы ей здесь взяться? Мне сначала показалось – аппендицит. Но и там всё спокойно. Даже не знаю, что предположить. В город выберемся – надо его ко мне в клинику. Может, кардиограмма что покажет…

Виталий осторожно прикрыл Саньку спальником и потянул Юрика в дальний уголок избушки, где у стола возился с ужином Славян. Первое, что, по его мнению, надо было сейчас Паганелю, это хорошенько проспаться в тепле.

Так получилось, что Червонец, не дождавшись Саньку к новогоднему столу и не застав его дома на следующий день, переполошил друзей и чуть ли не силком оторвал их от телевизоров, где повторяли бессмертную «Иронию судьбы». Прихватив домашней снеди и бутылочку, они двинулись на Китайку, с удовольствием подкусывая сверхчувствительного приятеля. Тем более после того, как распознали на снегу Паганелевы следы сорок шестого размера. Ну захотелось человеку уединиться – так какие проблемы? Жаль, конечно, что так и не обозначилась Санькина дивчина. Но опять же, кто его знает, что там у них не сложилось? Молчит ведь… Может, сам и дал от ворот поворот? Жаль, жаль… Девчоночка-то была славная! Но, как говорится, се-ля-ви…

Паганеля они застали без сознания в почти начисто выстуженной избушке. Похоже было, что провалялся он в таком состоянии с ночи: на углях в печурке уже начал оседать иней…

– Слышь, Витась, – Червонец необычно робко тронул товарища за плечо.

– А?