Пыль над городом. Избранное

Снова пьяную песню горланит мужлан,
Где-то рядом, как прежде.
Значит прав был, воистину, Ганс-Христиан –
нету прока в надежде.

«Нельзя утверждать, что меня далеко унесло…»

Нельзя утверждать, что меня далеко унесло:
Уключины целы, волной не разбито весло.

И ветром солёным ещё не продуло насквозь,
Как если бы море всерьёз за меня не бралось.

За что-то жалея, меня утопить не хотело
И так притворялось, как только оно и умело.

Неужто и солнце хоронится этой водой?
Я видел, как пеной туман становился седой.

И в фосфоре море от всех затонувших сокровищ.
Я чувствовал шорох по дну проползавших чудовищ.

Мог дикие бредни единственно так отвести –
Я понял – от смерти одно остаётся – грести.

Безумие страха, я вырву проклятое жало!
От соли рубаха к склонённой спине прилипала.

Спасусь, я уверен, там берег маячит вдали.
Мне хватит, конечно, клочка задубевшей земли.

«Деревья листья скинули…»

Деревья листья скинули –
Со всех убор слетел…
Как будто сердце вынули
Из деревянных тел.

И вот они колонною
Стоят в одном строю,
Как будто осуждённые,
У жизни на краю.

Не стонут и не мечутся –
Хоть в ров, хоть на костёр.
Ты помнишь, человечество,
про братьев и сестёр?

«В сторону, в сторону от их столбовой дороги…»

В сторону, в сторону от их столбовой дороги.
В чащу глухую и сонную путешествие длится моё.
Туда, где под снегом прячутся медвежьи берлоги,
И где над верхушками кружится голодное вороньё.

Вижу, как ветками гнутыми прорастать начинает кожа,
Слышу, как замедляется ток кровяных телец.
И ноги корнями становятся у моего подножья,
И непонятно – это начало или конец.

Итак, прощайте.Пурга меня заметает по плечи,
Хоть подземные воды теплятся, силы мои храня.
Отныне дерево я, и ничто человечье
Больше меня не обманет, просачиваясь сквозь меня.

Буду стоять без устали, землю пронзив корнями,
И в непогоду лютую не задрожу на ветру.
И не склоню я голову, если даже забьют камнями,
Или начнут соскабливать живую кору.

«Дерево – извилистые ветки…»

Дерево – извилистые ветки,
Твёрдый ствол, застывшая кора.
Неподвижность и живые клетки,
На ветвях распятые ветра.

Заслонило солнца свет собою.
Рук моих кора не холодит.
Тихой жизни, скрытой скорлупою
Мёртвой кожи, – взгляд не разглядит.

И кипит, ничьим не видим глазом,
Жёлтый сок в артериях ствола,
И понятье обретает разум
О судьбе, что вглубь себя ушла.

Кем я был? О чём я прежде ведал,
На какой земле, в какой стране?
Почему молчание я предал,
Без меня живущее во мне?

«Обуглившиеся от бедствий…»

Обуглившиеся от бедствий,
Под ветром с четырёх сторон,
Деревья сонные, как в детстве,
Свой видят тридевятый сон.

Глуха броня, но как из глины,