«Как всегда, необычайно странен…»
Как всегда, необычайно странен,
Вечер, расплескавшийся в тумане.
Как обычно, свыше всяких мер,
Спящий город тих, безлик и сер.
Только крылья настоящей птицы синей,
Голубее не бывает и невинней,
Над пустой столовой, на углу,
Машут мне сквозь уличную мглу.
«Оторвали от Москвы…»
Оторвали от Москвы
И великого Ростова,
И упало наземь слово,
Как корона с головы.
На другом краю земли
Пользую святое право,
Бросив мёртвую державу,
Лазить по уши в пыли.
«Мы шли по прозрачному лесу…»
Мы шли по прозрачному лесу,
Болтая о том и о сём,
Не чувствуя страшного веса,
Который сейчас мы несём.
А может в году достославном
Брели по дороге пустой,
Мечтая о чём-нибудь главном,
Какой-нибудь цели святой.
И вовсе не выглядел старым
Тот город, где крыши внахлёст.
И тени скользят над бульваром,
Касаясь верхушками звёзд.
«Снова смотришь взглядом…»
Снова смотришь взглядом
ностальгическим…
Знаешь, я тебя не выбирал.
Стала ты явлением логическим,
Даже если где-то я приврал.
Тронутая тенью увядания,
На исходе лета ты мила.
И струится холод опоздания
Возле нас, сидящих у стола.
Шепчешь мне свои слова горячие,
Принимаю этот нежный вздор.
Любят так одни только незрячие,
В комнате с исходом в коридор.
«Я мог бы родиться арабом из Газы…»
Я мог бы родиться арабом из Газы,
Бормочущим суры протяжно
В каморке, где нет ни ковра, и ни вазы,
Нет радио, впрочем, не важно.
Но я появился в Советском Союзе,
Кряхтящем под властью народа,
Мусолящем красную тряпку иллюзий
Бог знает с которого года.
И вот наконец-то в Израиле тесном
Я втиснут в железную рамку.
Манером, до тонкости в общем известным,
Я должен тянуть свою лямку.
Зачем же лукавить, какого, мол, чёрта,
Я не был китайцем и греком.
Не ел натощак шоколадного торта
В стране, истекающей млеком?
«Эта древняя повесть звенит, как металл…»
Эта древняя повесть звенит, как металл.
Лёд декабрьский был тонок…
Белым лебедем, кажется, так и не стал
Гадкий серый утёнок.
Значит, кожа свиная рябит сквозь узор,
ночь опять распростёрлась.
Хоть на пёстрой обивке как будто с тех пор
Позолота не стёрлась.
Что за дело – несчастную клячу хлестать
И корячиться в спешке?
Потесниться пора б, чтобы вовремя внять
Старой датской насмешке.