Вечный двигатель

Вадим хмуро и вместе хитро глядел на Костю. Молчал.

– Погоди-ка, я вспомню, – ворчал Константин, – ну это понятно, магниты. Погоди-ка, что-то там… э-э… – бормотал нечто химическое, внимательно высматривая окрест чуда утаенные причиндалы.

Не найдя, чесал нос, досада читалась в физиономии. Оживился:

– Слушай, а ведь мы эту химеру впарим. Лошков-то найдем – дуреют люди от богатства. – Смятенно искал взгляд Вадима, видна была собственная обескураженность.

Вадим не выдержал:

– Все верно, еще с той поры думал… Да ведь я структуру материалов нашел.

Вадим пустился горячо разоблачать механизм, однако Ирина гневно и ревниво ущипнула его:

– Ты не расходись особенно. Пойдемте на кухню, жаркое подошло…

Кухня, Вадим и Костя были уже соловенькие – красовался далеко початый флакон коньяка.

– Черт, а ведь действительно просто, – порадовался Костя, но тут же задумался. – Хотя… физику с геометрией соединить – это месяц пить надо, не меньше. За тебя… – Расстроился: – Ты всегда был башка, Вадька, а вот по жизни – трында. Сколько я тебя звал. Нет – сидишь, трешь штаны. Кандидат наук, тьфу.

– Ну, это вы умы, мы – увы. – Вадим был собой доволен.

Хватив огурца, Костя огорчился теперь уже искренно:

– Впрочем, ребята отличные, не мой балбес. – Вошла на кухню Ирина, Костя с пьяненьким отчуждением посмотрел на нее. – Жена… (К Вадиму, в голосе состоялась угроза.) Слышь, Вадька, меняемся бабами… Ир, бросай Вадьку, что с него проку! А я тебе по четвергам слова ласковые стану произносить.

Ирина ласково пихнула его в лоб:

– Мели Емеля.

Костя нес:

– Не хочете, ну тогда головами поменяемся. А, Вадь? За тебя.

Вадим вышел, Ирина тоже была вне, Костя задумался, сколько можно отрезвел взгляд, пошел полушепот:

– Неужто действительно умудрил? – Ласково и с обидой протянул: – Чертяка – это же… – Вздохнул, полез к закуске.

Вернулась Ирина, Костя, приладив пряную улыбку, потянулся к ней:

– Птичка ты моя, любил ли кто… тебя причем.

Ирина грубовато отстранила, прошипела:

– Ошалел что ли! Накушаетесь, теряете рассудок… – Урезонила сурово: – Ты губы не катай, тело телом, а дело… Я против твоего участия, Вадим настоял.

Друг семьи возроптал угрюмо:

– Слышь, птица… – умолк, однако.

К сумеркам Костя получился совсем теплый, Вадим, впрочем, отстал недалеко. Константин произносил не вполне надежно:

– Короче так, я пробью. Резких телодвижений не делаем – как та вдова после похорон.

Ирина смотрела задумчиво, безрадостно, молча.

Не станем ограничиваться делами только инспектируемых выше товарищей, потому что – свобода. И вообще, жизнь податлива и, что характерно, даже самые ретивые ее аспекты вполне употребляемы. Короче, банк – просторные помещения, редкие посетители, тишина. В общем, хорошо в банке. В курсе этого некий вошедший только что в помещение обаятельного облика и манер мужчина возле сорока – приличная одежда, уверенная походка, осанка, светлое лицо. Подошел к рабочему месту точно, с минимальными движениями, при обращении к служащей возникла аккуратная, выверенная улыбка (служащая – миловидная молодая женщина, чрезвычайно к глазам очки – сидела, склонив голову к бумагам):

– Приятного дня, я гляжу – новое лицо. А что с нашей доброй Зоей Антоновной, уж не хворь ли?

– Здравствуйте. Нет-нет, там все прекрасно, Зоя Антоновна пошла на повышение, теперь здесь буду я.

– Замечательно, свежие и привлекательные люди всегда радуют. И конечно, тронут относительно вашей предшественницы. – Обаяка осекся. – Подождите, да мы же знакомы!

Дама напрягла лоб:

– Да, кажется, мы встречались. Но… извините, напомните, пожалуйста.

– Ну как же, позапрошлое лето, Сочи, пляж, волейбол.

Лицо женщины озарилось.

– Господи, какая я нелепая. Конечно же!

– Совершенно естественно, солнце и обнаженное тело обезличивают. – Душевно улыбнулся. – Недаром говорят, демократия возможна только в бане… Впрочем, скорей в морге.

Смешок служащей и дальше улыбка уже за вежливое.

– Любопытно. Демократия – это безликость?

– Вообще говоря, да. Власть массы – как не безликость? – доставая паспорт, непринужденно, проникновенным баритоном излагал посетитель. – А что не вспомнили, правы абсолютно. Жить сподручней будущим.

– Не хотела бы отказаться от памяти. Так что у вас?

Лицо Обаяки незамедлительно набрало серьезную мину:

– Конечно, я увлекся… впрочем, немудрено. Э-э… должен поступить перевод – двенадцать тысяч долларов. Снимаю, как всегда, десять… – Обратно случилась душевная улыбка и произнеслось с легким назиданием: – Так ведь как с памятью обращаться. Всякое воспоминание – род мечты, вот что имел в виду Данте, сказав: прошлое – рай, который у нас не отнять. В ином качестве воспоминания часто оскорбительны, кроме того, расслабляют и умеряют надежду.

Девушка, с улыбкой осматривая паспорт, стрекоча попутно компьютером и постреливая глазами на обаятельного господина, благоволила:

– Замысловато – стало быть, спорно.

– Да как же без сомнения – не сомневайся, так и проскользнет всякое мимо. Непременно подержать нужно.

– Однако слова у вас недалеко расположены.

– Имеется такое. Да чем же еще умащиваться? Слова – и засада великая, спрятаться дают, и заговор всякого рода делают порой самым гипнотическим методом. Наконец, молчание к работе располагает, а это уж очень несимпатично, ибо человек – фабрикация свободная, значит, возьмите Сартра, пустая.

Существовали еще мелкие приятные фразы, росчерки. Обаяка завершал: