Красный луг. Приключенческий роман

Коварная Маша

После долгого отсутствия Константин наконец-то выбрался на Красный луг. Надо было договориться насчёт вывозки заготовленных верёвок, хомутов, оглоблей и прочего добра, что было заготовлено. Под вечер зашёл на огонёк к учительнице Марии, та недавно освободилась от школьных дел и теперь проверяла тетрадки учеников.

– Здравствуй, Мария!

– Константин Илларионович! Не ожидала… Здравствуйте! Да не стойте ж в дверях, проходите…

Загорелось огнём лицо девицы, догадалась, что не зря пришёл в поздний час отец её полюбовника. Костя прошёл к столу, потрогал наваленные на столе учебники, заглянул в тетрадку:– Детей учишь, красивые да умные слова им вдалбливаешь в головы, а вот в своей жизни разобраться не можешь. Любишь ли Андрюшку? Или так всё, преходяще?

– Не знаю…

– Вот то-то и оно, что не знаю… Кто же знать-то будет, не дети ведь? Получается так, что и не любишь совсем, так чего голову морочишь мужику? Зачем чужую семью рушишь? Знаешь ведь, двое детей у них, поднимать надо. Да и контуженый он с фронта, дебил, если по правде сказать… Неуж здорового парня завлечь не могла? На сколько он старше тебя?

– На семь лет…

– И то… Девчонка совсем… Ты ж из Красноуфимска, ехала бы к родителям, ждут поди, не дождутся…

– Ждут… Вот каникулы скоро…

– А ты ничего баба, видная, справная, родить бы тебе…

Долго ещё после ухода старика сидела Мария, вглядываясь в раскрытую тетрадь ничего не видящими, полными слёз, глазами. В самый разгар Новогодних праздников Мария исчезла из посёлка. Один из колхозных трактористов проговорился, что будто видел, как Мария забиралась со своими котомками на попутную полуторку, идущую в город. К концу каникул приехала другая учительница. Новую тоже звали Марией, но в девках она не засиделась, вышла замуж за приезжего с Кубани мужичка, Другова Александра Ивановича, работавшего в колхозе механиком. Теперь Андрею некудастало податься, сломленный коварством своей Маши, он теперь всё свободное время посвящал семье.

Новый дом

В колхоз поступили новые тракторы ДТ-54. Андрей до сих пор работал в колхозе временно, всё никак не мог определиться. Председатель сама разыскала Андрея на ферме.

– Андрей, ты нам здорово помог в своё время, добрый специалист. Не откажи, переходи насовсем, новый трактор дадим, с жильём поможем, да и, сам знаешь, заработки стали не плохие, помимо трудодней, МТС доплачивает наличными за работу на тракторе.

Андрей согласился. Остаток зимы и весну проработал, а к осени новый дом на окраине села поставили. Ещё и пол не постелили, и печи не было, но решили не ждать, а заселяться. На лодке перевезли всё своё имущество из землянки, заселились в новый дом. По вечерам Андрей при помощи своих братьев и Тони копался по дому. Застелили пол, кирпича не было, пока пользовались калёнкой – буржуйкой. С дровами проблем не было. Землянка порядком надоела, а тут свои хоромы. Красота. На первое время даже занавесок на окнах не было, на вечер газетами завешивались от любопытных глаз. Тоня откровенно радовалась новым переменам, впереди забрезжила надежда на новую счастливую жизнь. Да и с тех пор, как сбежала без всяких объяснений полюбовница Андрея Маша, он и сам стал другим, более отзывчивым. Варя появлялась в новом доме сына довольно реденько, вместе с внезапным бегством Марии рухнули и её надежды избавиться от ненавистной снохи… Зато дед Костя стал частым гостем. Лишь выдастся свободная минутка, он уже торопится проведывать внучат, и обязательно с гостинцами; то молочка свежего принесёт, то творогу или сметанки, а то и медку баночку… Последнее время и от Вареньки своей начал передавать приветы, видать примирилась бабуля с наличием невестки, да и по внучатам скучать стала, нет-нет да и передаст с оказией, что де соскучилась, хоть на денёк отправили бы внука погостить к бабке. Как-то, уже перед Рождеством Христовым выбрались, пришли на хутор. От радости Варя не знала, что и делать. Принялась растапливать печь, чего-то готовить, ворча себе под нос.

– Вот ведь, в кои-то веки придут, не знаешь, чем и угостить, совсем про стариков забыли, чтоб вас… Ишь Филинёнок-то вырос, и глаза вроде как ничего стали. Кыш ты, проклятая, крутишься под ногами (на кошку), чтоб ты сдох, перестань гавкать (на Урмана), людей не видел, что ли? А глаза ничего стали, ей бо, а то как ни на есть Филинёнок был (про внука), а теперь и на человека похож стал. А эта теперь сидит вон, баба деревенская, ишь как сюсюкает над новой лялькой! А, чтоб тебе, на вот, жри…

Кидает кошке кусок горячей лепёшки. Кошка, обжигая лапки, хватает лепёшку, ворча, скрывается под кроватью, сердито пофыркивая. Виктор сползает со скамейки, подходит к бабке, теребит за рукав.

– Ба, расскажи сказку! Да я и сказок-то не знаю, в школе давно училась, позабыла всё. Ну хорошо, так и быть расскажу, что со мной приключилось. Работала я на Кордоне в школьной кочегарке, дрова в печку подкидывала и вот, сижу как-то, вдруг сквознячком потянуло, оглянулась, двери настежь открыты, а на лавочке самый настоящий чёрт сидит, нога на ногу закинута, копытцами пощёлкивает и смотрит на меня с этаким ехидным прищуром. Сам словно в шубе волчьей, лохматый такой, на голове из-под волос маленькие чёрные рожки выставляются. Отвернулся от меня, пальцами щёлкнул, двери сами закрылись. Потом снова ко мне повернулся да и говорит:

– Выходи за меня замуж, всё тебе дам, чего твоя душенька пожелает. Люба ты мне!

– Ну я, конечно, не дура, крестом себя осеняю и про себя молитву читаю. «Отче наш» прозывается та молитва. А Чёрт возьми да и обидься: – Дура ты, девка, зачем крестишься? Я ж с добром к тебе пришёл, жену себе ищу. Жила б со мной, как сыр в масле каталась бы!

– С теми словами исчез Чёрт, только его и видели… Сквознячком опять потянуло, оглянулась, а дверь опять настежь. Молодая была, многим нравилась, да только я своего Костика ни на какого Чёрта не променяла бы. Вот ведь как бывает! А недавно выхожу на рассвете по нужде во двор, гля, а на нашей трубе ведьма сидит, седые свои космы расчёсывает и тихохонько так жалюстную песню выводит. Хотела я у неё спросить, чего такого в её ведьминой жизни приключилось да постеснялась.– Входит со двора Андрей: – Хватит, мать, сказками морить, собирай-ка на стол!

– Дед-то где?

– Сейчас придёт, корове сена даёт…

– Тольку кликни…

Большая семья у Вари. Жаль, не все дома, чуть подрастут, всё норовят из дому удрать. Отошли видно те времена, когда дети родителям помощниками были. Андрей на Красный луг подался, Нюська с Машечкой в город перебрались, Толька и Федя в ПТУ поступили, дома одна Ирка осталась, да и та в школу на Красный луг бегает. Пусто стало в доме. Только и собираются на выходные дни. Внуков пока Андрей только дал, у остальных нету ещё деток… Жаль вот, что сноха не та, да что теперь поделаешь. Жаль, война старшую Раду прибрала, давно бы уж с внуками нянчилась бы. А Андрей больной вернулся, сколько лет прошло, а всё припадками мучается, война не отпускает. У самой-то Вареньки ещё ни единого седого волоска в чёрных волосах нет, да и то, с чего им быть-то? Потеря детей ею всерьёз как-то не воспринималась, ну подумаешь, помер, другой народится, а по хозяйству всю основную тяжёлую работу муж делает, колхозной работой тоже не докучают. Живут в полном достатке, все сыты, одеты, обуты, всем обеспечены. Одна забота, поесть приготовить вовремя, ну это уж для Вареньки не проблема, сызмала привыкла рано вставать. Жаль вот, порой поговорить не с кем, дети дома не сидят, а Костя не очень любит языком чесать. Приходится разговаривать со скотиной да сама с собой, иначе совсем говорить разучишься. Виктору у стариков нравилось, еды вдоволь и делать ничего не надо, а то дома мать за писклявой сестрой приглядывать заставляет, люльку качать. А тут приволье! Ешь да спи. Можно ещё на улицу выйти, с Урманом побаловаться, верхом на нём покататься, а то на дедовых лыжах с крутого берега на речку скатиться. Бабка носки вяжет, дед верёвки вьёт, запах мочёного лыка ноздри щиплет, глаза от сытой такой жизни сами закрываются. Благодать! А дома и игрушки есть, да играть не с кем. Алька мала ещё, только и умеет пузыри пускать да глазами хлопать, смотреть противно. Заплачет, мать люльку качать заставляет, а ему и подходить не хочется. Скорее бы лето!

Андрей для дочери сам смастерил качалку, подвесил с помощью пружины к прибитой к потолку жердине, только Виктору она совсем-совсем не понравилась. Вспомнил свою, подвязанную к берёзовой ветке, она и теперь там висит, заполненная снегом, не доберёшься по снегу, глубок очень. До сих пор парень любит свою качалку, летом забирается в неё и качается, сколько душе угодно. А ещё долгое время любил он материнское молоко и что только Тоня не делала, чтобы отвадить парня от титьки, и горчицей соски мазала и углём, всё без пользы… Оботрёт тряпицей и поскорее в рот! Варенька рассказала ему свою историю, после этого он уже до матери не дотрагивался.

– Была я раньше такой же, как ты теперь, маленькой, и у меня тоже была мама, красивая и молодая. Тити у неё были большие пребольшие и молока было много. Только вдруг заболела моя мамка, пришёл к нам тогда сердитый – пресердитый дяденька врач, осмотрел мамку, прослушал и говорит, кто-то из неё все соки высосал и ежели не перестанет сосать, то умрёт мамка. Я тогда очень испугалась и перестала брать титьку. А мама вскоре выздоровела и жила ещё долго, долго.

Пригорюнилась бабка, вспоминая свою молодость, а внук про себя поклялся, что больше к материнской титьке не притронется, не хотелось ему оставаться без мамки. После этого лишь изредка подойдёт, дотронется до влажного соска пальчиком и отвернётся поскорее от соблазна. Оставшись наедине с сестрёнкой и ей выговорит, зачем де материнскую титьку сосёшь, суп ведь есть, каша, картошка… Умрёт мамка, что делать будем, как жить без неё?

А время было голодное. Война съела все припасы, иссушила землю, урожаи были ниже среднего, да и погода не баловала, то дожди, то заморозки, то засуха… Колхозникам за трудодни мало чего перепадало, а на личное хозяйство рук не всегда хватало. Испокон веков было общественное выше личного. Многие свои огороды по ночам обрабатывали, урывая время от своего отдыха. Труднее всего приходилось ребятишкам, им ведь не объяснишь, почему в доме нет еды. Бывало, набегается парень, прибежит домой, а дома и поесть нечего.

– Ма, кушать хочу…

– Нету ничего, сынку. Сбегай в огород, огурчик поищи…

– Я наелся, ма…

– Вот и хорошо, иди к ребятам, поиграй ещё…

Речка была рядом, но когда Виктор взял в руки удочку, он не помнил. Помнил только, что впервые мать привязывала к вице суровую нитку с крючком, сделанным из обычной булавки, показывала, как на него одеть червячка… И очень радовался пацан, когда удавалось зацепить булавкой малюсенькую рыбку, годную, разве что, на один глоток кошке Муське. Тогда в реке было очень много рыбы и мелкота огромными стаями паслась у самого берега, греясь на солнышке.

Тоня ходила в колхоз на разные работы, куда пошлют. Домой прибегала только, чтобы покормить дочь, сменить пелёнки.

Муки сердечные

Такой вот первой в своей жизни удочкой Виктор и пытался что-то поймать. Рыбы в реке было много, около берегов на отмели толпилась мелкота всякая, и иногда Виктору удавалось подцепить за пузо малюсенькую рыбку. То-то радости было! Такой улов с большим удовольствием поедала только кошечка, не брезговали и куры. Председателя колхоза, не смотря на преклонные годы, неожиданно перевели на работу в районное управление сельского хозяйства. Не хотелось ей срываться с насиженного места, но её согласия никто и не спрашивал. Партия постановила, коммунист ответил «есть», на том и весь разговор был закончен. Председателем единогласно избрали Веснина Андрея Константиновича, хотя он и отбрыкивался, но против коллектива не попрёшь. Неожиданно в это же время скончалась птичница Ирина Балдина, желающих работать на птичнике что-то не находилось и Андрей вынужден был направить туда Тоню. Она не прочь была бы ещё посидеть дома, побольше побыть с детьми, но время было суровое, нельзя было председателевой жене дома отсиживаться, когда другие работают. Конечно, она и раньше работала разнорабочей, но тогда у неё и времени для семьи было больше. Не забывался Андрею и разговор с майором госбезопасности, до войны бывшим закадычным другом, а теперь и не друг и не враг, а так…

– О том, что в плену был, знаю. Про былую дружбу нашу забудь, по разные стороны мы теперь. Как ты к фашистам попал, свидетелей нет, ты был руководителем группы, тебя должны были убить в первую очередь, а ты выжил, видно крепок твой ангел-хранитель, что отвёл тебя от расстрела, но учти, всю свою жизнь теперь будешь под колпаком, и в случае чего, сам понимаешь… Разговор будет коротким, подумай о детях, каково им придётся жить с клеймом детей «врага народа». В общем, не лезь поперёк батьки в пекло. Сегодня народ доверил тебе место председателя, высокая честь, значит, ценят тебя люди, я тоже, зная тебя, не против твоего назначения. Но сиди тихо, против постановлений партии и правительства ни-ни, ибо завтра же этот народ может и растоптать тебя, а для этого достаточно малюсенького клочка бумаги… В общем, ты меня понял, иди и работай!

Время Иосифа Виссарионовича с прихлебателями ещё не отошло, не в лесу живём, знал Андрей, чем всё это заканчивалось для не послушных. Ночью подъезжал к дому «Воронок» и хозяева бесследно исчезали. По приговору «Тройки» с «Врагами народа» не церемонились, обычно на рассвете вывозили за город куда-нибудь в овраг или заброшенный карьер, расстреливали, там же и закидывали землёй. Чтобы исчезнуть навсегда особых затрат не требовалось, достаточно было неудачно пошутить, рассказать в узком кругу анекдот про руководителей, сходить в туалет с газеткой, в которой был портрет вождя или опубликована его речь…

С началом работы Тони на птичнике дома стало с питанием несколько получше, украдкой приносила варёные яйца, крупу. Андрей вынужден был смотреть на это сквозь пальцы, понимая, что детей одними обещаниями не прокормишь. По трудодням выдавали Тоне мясо птицы, что так же было не малым подспорьем. Сам Андрей довольствовался тем, что оставалось после раздачи продуктов по трудодням колхозников. Оставалось же почти ничего. Страх – это великая сила и спасения от него нет. Редко, но Виктору иногда удавалось попасть на хутор, тогда он попадал словно в сказку, у стариков всегда был хлеб, даже скотину подкармливали хлебом, не смотря на запреты. Наевшись хлеба с мёдом и чаем, выходил Виктор в огород, где, как говаривала бабка, на грядке с огурцами жила огромная змея, очень не любившая маленьких детей. Парень после сытной еды ничего и никого не боялся, смело добирался до грядки с огурцами, выбирал самый большой огурец и, обливаясь соком, жевал. Змея видимо боялась такой храбрости малыша и никогда не выползала. Любил Виктор перешагивать через окученные грядки картофеля, иногда заваливался в борозду, пыхтел, пытаясь выбраться из ловушки самостоятельно и в конце концов засыпал. Потеряв внука из виду, бабка сначала радовалась затишью, потом начинала беспокоиться, затем принималась искать…

Не часто у Тони бывали свободные от дел вечера и, если они выдавались, брала лодку и с детьми поднималась в верховья реки до переката. Бросив в воду самодельный якорь, привязанный к верёвке камень, самодельными удочками ловили пескарей. В эти разы пользовались уже настоящей леской и крючками, взятыми в обмен на тряпьё у старьёвщика. Аля бултыхалась на дне лодки на брошенной телогрейке, пытаясь выудить из ведёрка скользкую рыбёшку и повизгивала от удовольствия. Поймав и вытащив рыбку в лодку, Виктор бурно радовался, но отцепить улов самостоятельно не мог, тут на помощь приходила мать. Рыбы в реке в те годы было предостаточно, лови знай, не ленись, всё не плохое подспорье к обеду.

На трудодни в колхозе выдавали муку, заготовлено её было мало и Андрей, уже в который раз, отказался от своего пая, а когда пришёл домой, Тоня устроила скандал, уж кому как не ей знать состояния семейных закромов. Андрей в горячке ударил её и, хлопнув дверью, ушёл в правление. Тоня с детьми села в лодку, лодка оказалась не привязана и под тяжестью сошла с берега. Чуть покачивая, лодку несло течением. Глубокое безразличие владело женщиной, она ничего вокруг не замечала, всецело поглощённая своей обидой. Было одно желание – утопить детей и самой найти глубокий омут с круговоротом, чтобы уже не выбраться… И, будто внимая её горьким пожеланиям, река всё убыстряла свой бег, приближаясь к большому перекату. На перекате неуправляемую лодку поставило поперёк течения, закинуло на торчавший из воды камень и резко на кренило. От толчка Алевтина, сидевшая около Виктора на скамье, не удержавшись, вылетела за борт, Виктор брякнулся на дно лодки. Дикий крик женщины разнёсся по речному приволью, не помня себя, Тоня выскочила из лодки вслед за уносимой течением дочерью, догнала, подхватила, прижала к себе.

– Дочка, девочка моя, ушиблась, милая!

Почувствовав материнское тепло и руки, Алевтина пустила слезу. Виктор поднялся, морщась от боли, растирал ушибы, слабыми ручонками пытался столкнуть висевшую на камне лодку.

– Мам, поплывём далеко-далеко!

Только матери теперь стало не до путешествий, позабыв о своём недавнем желании утопиться, Тоня столкнула лодку с камня, за цепь дотянула до берега, привязала к кустам. Держа Алевтину на руках, а сына за руку, подалась к посёлку. Людей не хотелось видеть, казалось, каждый догадывается о её недавнем желании, осуждает её, а ей этого не хотелось, поэтому домой пробиралась задворками. Андрея дома не оказалось и, освободившись от ребятишек, Тоня вздохнула с облегчением, ну, слава Богу, пронесло, никому ничего объяснять не нужно. Чуть попозже вышла сказать соседскому пацанёнку, чтобы пригнал лодку обратно. Больше попыток суицида не наблюдалось, что-то сдвинулось в Тонином самосознании, заставило пересмотреть заново свою жизнь, она вдруг поняла, что больше не может жить бессловесной овечкой, почувствовала себя человеком. Прошло несколько лет. Были ли они счастливыми для Тони, не известно, сама она почему-то не любила о них вспоминать…

В школу

Весной Виктору исполнилось семь лет. Величайшее событие в жизни человека, тем более, что уже этой осенью предстояло пойти учиться в школе. Первый раз – в первый класс, это ли не событие! Виктор с большим нетерпением ждал этого дня и даже за отрывным календарём ревностно наблюдал сам, дабы листочки отрывались своевременно. По совету бабки Вари всё лето вставал с рассветом, садился в лодку и уплывал за перекат ловить пескарей, малявок, ершей, в общем, что попадёт. Рыбу привозил к бабке Варе, она солила её в пятиведерной фляге, чтобы осенью продать на рынке в городе и купить ко школе всё необходимое. Машенька, дочь бабки, вышла замуж за мастера городского профтехучилища, Симагина Валентина, сама же закончила медицинское училище и работала фармацевтом. Жили они теперь в городе. Они частенько наведывались до стариков, Валентин обладал прекрасными рыболовными снастями, чувствовал местонахождение рыбы и ловил только крупную рыбу, как голавля, жереха, щуку. Мелочью брезговал, считая ловлю мелочи уделом несмышлёных пацанов. Иногда привозил на хутор своих воспитанников на казённой машине, тогда, навесив бумажные мишени на деревья, из малокалиберных винтовок стреляли по ним. Новоявленный дядя Виктора никогда не привечал, и никогда не дарил ни лески, ни крючка, хотя отлично знал, что в деревне с этим проблемы. Что-то из рыбацких принадлежностей можно было приобрести у старьёвщика в обмен на старое тряпьё, кости, резиновую обувь. Нюся тоже вышла замуж и на какое-то время уехала жить к мужу на Украину. Жилось ей там не очень сладко, но зато научилась экономно относиться к еде и одежде. Родители мужа были довольно богатенькие, но экономили на всём. После смерти мужа вернулась в Красноуфимск с детьми, Пашкой и Ниной, купила небольшой домик на окраине и больше уже замуж не выходила, посвятив свою жизнь детям. Толик женился на девушке со Стёкольного завода, построил дом на Красном лугу, там и жили. Толя закончил дважды одно и то же ПТУ по одной специальности – плотник. В Армии служил по специальности, был командиром роты в звании лейтенанта. Федя уезжал в Свердловск, несколько раз женился, но всё неудачно. Исправно всем бывшим жёнам платил алименты. Так продолжалось до тех пор, пока не подобрала его Галя Свинцова, бездетная, прошедшая огонь и воду женщина. Так с нею и прожил свою жизнь, постепенно спиваясь. Ира тоже вышла замуж и жила в районе Черёмухового острова, работала птичницей

К концу лета Виктором было наловлено и засолёно две полных фляги мелкой рыбёшки. Бабка взяла колхозную лошадёнку, загрузили фляги с рыбой, ещё и медку прихватили на продажу и покатили в город. И мёд и рыба разошлись мгновенно, стоило только узнать, откуда рыбёшка и мёд, тут же возникла очередь… Пока бабка ходила по магазинам и киоскам, покупая по списку всё необходимое для школы, Виктор караулил лошадку. Когда всё было куплено и сложено в мешок, поехали к Симагиным, жившим неподалёку, по улице Советской. Там же имелся сарай, где можно было поставить лошадь до утра, да и в самой квартире у Симагиных было довольно просторно. Места хватало для Маши с Валентином, их деток, Алексея с Ольгой, и для гостей. Виктор был вне себя от счастья и всё поглядывал на мешок со своими вещами и даже включенный Валентином телевизор, новинка по тем временам, роскошь, доступная богатеньким, не привлекал его. На следующее утро уехали обратно. Теперь Виктор с ещё большим нетерпением поглядывал на календарь. Ах, как же медленно тянется время! И только на реке Виктор чувствовал успокоение, среди родной стихии. У него был свой ручной волк и медведица с медвежатами, приходившие к нему на галечник и лакомившиеся рыбой, которую он припасал для своих лесных друзей. Как они узнавали, когда он приплывёт к галечнику, этого наверное никто не знает, а сами звери знали это безошибочно. Как и домашняя кошка Муська, которая минут за пять до приплытия Виктора, задрав хвост, торопилась под берег к месту причала и угощалась свежей рыбкой. По поведению Муськи мать всегда знала о прибытии Виктора с уловом. Пойманной рыбы хватало с лихвой на всех; и собаке, и кошкам, курам и гусям, себе на жарёху и уху, ещё и свиньям оставалось. В семье Виктора так добытчиком и кормильцем и называли.