ДР. Роман в трех тетрадях с вопросами и ответами

Последнее слово были сказано явно для всполошившегося в коридоре Болта.

– Если вам удобно, почему нет.

– Не то чтобы удобно, но не всякий наилучший вариант удобен. Чаще всего бывает как раз-таки наоборот. Договорились. А номер улицы? Номер дома?

– В Старцево нет улиц. А мой дом еще и без номера. Но найти легко. Баня-бочка. Видна с пристани. Строго на северо-запад.

– О, бочка! Диогенствуете?

– Немного.

– Не кажется ли вам, что уважаемый грек был просто бомжом?

– А что это меняет?

– В Диогене – ничего. Но в бомжах – многое. При таком родстве в их вони появляется нечто мудрое и даже вечное.

– Вам приходилось сталкиваться?

– О, поверьте, моя должность предполагает общение со всякой человеческой падалью. Вот там ароматы… Вы даже не представляете, как она разнообразна и многочисленна. Причем чем выше, тем больше. Процент растет в геометрической прогрессии. И бомжи к ней, строго говоря, не относятся. Они просто воняют. Гораздо страшнее те, кто заставляет вонять других. Некоторые заставили миллионы. И их помнят лучше всего. Ими даже восхищаются. Чем больше заставил, тем больше восхищаются. Простая закономерность… Впрочем, и они бытие… Всё – бытие…

Ничего зловещего тогда в словах Ильича я не уловил. Кроха черного юмора, сдобренная общеизвестной философией, не более. Но, узнав впоследствии от Феди, с кем имею дело, я вспомнил именно их. Вот только было уже поздно отказываться. Я дал слово. Да и рукопись меня к тому времени не то что заинтересовала, захватила. Тогда же Ильич встал и протянул руку:

– Рад.

Я поднялся, невольно прикрывшись тетрадью.

– Взаимно.

Ильич проигнорировал тетрадь. Он смотрел мне прямо в глаза. Я не отвел взгляд, это не потребовало усилия. После новостей Феди я уже не мог себе такого позволить.

– До вечера, – попрощался Ильич.

Я ответил улыбкой, одной из последних в его сторону.

– Да, жду.

Ильич вышел. Я дослушал шаги удалившихся и опустился на камень. Как говорят, отпустило, но только чтобы обнять вечером. Уже в сумерках меня охватило беспокойство. Как оказалось позже, не меня одного. Федя, сидя в Нете, узнал, кто такой на самом деле Ильич. Но прежде он увидел в лицо Ильича и вот каким образом.

Заинтригованный рассказами жены и своим собственным, малопонятным на тот момент беспокойством, Федя не находил себе места, и только обычные хозяйственные хлопоты позволили на время забыться. Но как только утреннее кормление завершилось, Федя не смог удержаться и начал наблюдать за Скитами. Возможности для этого у него были. Помимо обычного километрового монокуляра, бывшего у каждого члена семьи (даже у Мелкого), у Феди на правах главы семьи имелся армейский бинокль, который позволял рассмотреть Скиты в деталях.

Между островами было не более трехсот метров – видимость отличная. Но информация быстро иссякла: палатка, лодки с шикарными моторами, костер с треногой и двухведерным походным котлом. Шалаш, о котором рассказала Даня, с Полигона не был виден. Но именно его житель интересовал более всего. Федя увидел только Зуба и Власа, которые торчали около входов в пещеры. Зуб, сидя на корточках, что-то жевал. Не то яблоко, не то грушу, отрезая, по обыкновению, от плода ножом маленькие кусочки. Влас же времени не терял, тягая так и сяк тот самый, отмеченный еще Даней спортивный снаряд.

Итак, два охранника и обычная туристическая стоянка. Третьего охранника не видно. Не видно и виновника организации скрытого наблюдения. Возможно, и тот и другой в шалаше или около него. Но тогда чего эти двое торчат у входа в пещеру, а не следят за берегом?

Федя сосредоточился на выходах, стремясь не упустить момент появления охраняемого лица, и ему это удалось. Примерно в то самое время, когда я переваривал знакомство с Ильичом, с ним, пусть и на расстоянии, познакомился Федя. Ильич вышел на свет из входа, охраняемого Зубом. Накинуть капюшон пальто то ли забыл, то ли намеренно этого не сделал. Зуб, завидев шефа, поднялся, откинув недоеденный плод в сторону. Он что-то сказал, видимо, напомнил Ильичу о конспирации. Тот зыркнул на него, но подчинился, немного закопавшись при исполнении, – ему не сразу удалось накинуть капюшон на голову. Помог показавшийся следом Болт. Однако и этих нескольких секунд Феде хватило, чтобы рассмотреть Ильича. Он так же, как и Даня, поразился внешней схожести. Двойник Ленина и по лицу, и по фигуре. Голоса, разумеется, Федя услышать не мог, но зрительного образа было вполне достаточно. Наблюдаемый скрылся за палаткой. Вероятно, зашел в шалаш.

Федя, потеряв Ильича из виду, сосредоточился на третьем охраннике. Болт спустился к реке и умылся. Посидел с минуту на корточках, глядя на воду. Федя вывел бинокль на максимальную крупность. Лицо, руки… Задержался на ладонях и заметил на пальцах наколки-перстни. Пять штук. Рисунка разглядеть не получалось, но такие тату прочно ассоциировались у него с определенным миром.

Дальше наблюдать пока что не имело смысла. Федя покинул наблюдательный пункт в утятнике, но к обеду дополнительная информация явилась к нему собственной персоной. Нет, Ильич не в тот день посетил Полигон. Это время еще не пришло. За продуктами, явно прощупывая почву, явился Зуб.

Федя не слышал, как запустили мотор в Скитах. Но звук приближался, и Федя, бывший в этот момент в амбаре, спешно покинул его, направившись к пристани. Перехватить гостя, который успел уже пару раз стукнуть по входной двери, удалось на веранде. Зуб ждал со спортивной сумкой. Ответить ему было некому. Дети с Даней находились в школе (я в тот день был выходной). Завидев Федю и вычислив в нем хозяина, он спросил без предисловий и приветствий.

– Еду продаешь? Ты ж фермер?

– Да. Что вы хотели?

– Ну, тут это… – Зуб вертел в руках вырванный из блокнота лист, – … ага… Да на, читай сам, чего я парюсь…

По тому, как он замешкался, Феде показалось, что гость не умеет читать. В этом он был недалек от истины. У Зуба за спиной осталось четыре не самым прилежным образом проведенных класса, и читал он по слогам. Федя взял листок и увидел почти каллиграфический почерк Ильича. В записке значилось.

«Яйца – два десятка.
Курица – бульонка.
Филе курицы (индейки) – четыре штуки.
Утка – тушка.
Сыр – головка.
Свинина, баранина (по наличию), корейка – четыре штуки.
Овощи, картофель – ведро.
Зелень – по пучку.
Соления и хлеб – по наличию».

Федя прочитал и прикинул в уме. Зуб поторопил.

– Ну?

– Да почти все есть. Яйца наберем. Филе есть шесть штук. Вчера индейку били. Четыре медальона могу отдать. Сыр, картофель, зелень есть. Соления, не знаю, какие нужны. Есть чеснок, огурцы. Хлеб черный, ржаной. Пара буханок. Типа бородинского. Позавчерашний. Но он долго лежит. Корейки нет. Свежую не дам. Нет сейчас на забой никого. Но есть вяленые и копченые окорока. Нарезка или целиком. А вот курицу и утку бить надо.

– Ну это мы могем. Топорец дай.

– Да чего уж, я сам.

– Ты остальное давай собирай… Сам он…

– Соления? Мясо?

– По банке и того и того. Мяса… Ну накоцай всякого там на пару кило в нарезку, попробуем.

– Хорошо, пойдемте.

Вручая Зубу топор, Федя увидел на его пальцах тату. Исполнение было, как и у того, что умывался у воды. Но здесь Федя отчетливо разглядел паука в паутине и кинжал, обвитый змеей. Два кинжала. Было что-то еще, но он не успел разглядеть, что именно. Утку и курицу отобрал из лучших. Вручил птиц Зубу и ушел в дом ненадолго собирать остальное.

Вышел минут через десять с набранными продуктами и ведром горячей воды. Зуб погрузил убитую птицу в воду. Щипать их самостоятельно он не собирался. Пришлось повозиться. Зуб терпеливо ждал. Ничего не говорил, а Федину попытку спросить что и как пресек подчеркнутым молчанием. Мол, поговорили уже. Щипай вон и молчи. Закончив, Федя хотел уже было объявить цену – обычную, он не собирался уступать – но Зуб опередил. Сложив продукты в сумку, он оставил на веранде (в руки и позже не давал) сумму вдвое больше требуемой. Видно, сколько дали. Сдачи не предусматривалось. После этого он удалился, бросив через плечо.

– Давай, пока.

Федя ответил:

– До свидания.