Милосердный демон

– Даже его имя свидетельствует против него, – стоял на своём Ринос, – Брингбор – чёрный медведь, а ведь оборотень как раз и принимает обличие медведя, о чём он сам упоминал.

– Пф, – фыркнул караг, – следуя твоим рассуждениям, я не реже раза в месяц обязан оборачиваться исполинским муравьём и нагонять страх на округу.

Молодой вейди насупился, обдумывая новые доводы, и тут раздался тихий, но назойливый звук. Удар и трепыхание. Будто муха бьётся о стекло. Что там такое? Сквозь слюду в сумерках не разглядеть. А вот сила так и прёт, причём до крайности знакомая.

– Впусти, это от Андира, – попросил Тиранай.

Друин распахнул створки, и в гостевую комнату влетел сложенный вчетверо лист бумаги. Вейди не нуждались в конвертах, печатях и прочих ухищрениях простых смертных, чтобы обеспечить конфиденциальность переписки. Благодаря заклятым чернилам разобрать начертанное могли только отправитель и адресат. Остальным же мерещилась бессмысленная мешанина букв и символов.

Листок опустился а раскрытые ладони карага. Тиранай бережно развернул послание.

– Так, посмотрим, – пробормотал старец. – Выражение почтения и глубокого уважения…пожелание доброго здравия и прочее… А, вот. Довожу до Вашего сведения, что предметы, коих всестороннее и обстоятельное описание вы изволили направить Вашему покорному слуге, являются…

Продолжения фразы Ринос не услышал – голос карага заглушил жуткий надрывный вопль.

– Проклятье, – прорычал пожилой вейди.

Пока он с кряхтением поднимался с лавки, друин уже выскочил на улицу.

Умение сосредотачиваться в любой обстановке помогло молниеносно пробудить магическое зрение. Молодому вейди открылась картина, недоступная глазам профанов. Ярость и мука. Багровые всполохи на ясной лазури эфира. Рядом, прямо за конюшней.

Впереди мелькнуло и тотчас пропало из виду расплывчатое бурое пятно. Ринос прибавил ходу, но вдруг услышал стоны, отчаянные, умоляющие. Трудный выбор: погнаться за оборотнем, использовать шанс пленить чудовище или остаться врачевать раненого. Времени для колебаний не было.

Волшебник стремительно обогнул конюшню. Подковы сапог тут же заалели от разлитой по земле крови, но Ринос этого не заметил, внимание друина всецело поглотило бледное, обезображенное страданием лицо Юка.

– Больно, больно, – твердил в перерывах между стонами лежавший на боку возница.

Не волнуясь, что может замараться, молодой вейди упал на колени, сжал правую кисть раненого и второпях зашептал заклинание.

– Отпустило, кажись, – выдохнул через минуту Юк. – Блаженство-то какое!

Ринос осторожно перевернул возницу на спину с намерением заняться раной, но оказалось, что смысла в том не было. Дыра в животе Юка с торчавшими из неё рёбрами и внутренностями напоминала скорее кратер вулкана, нежели рану. Волшебника взяла оторопь. Как с этим вообще можно жить?

Между тем, возница заметил растерянность друина.

– Я ведь не умру, правда? – робко спросил он у вейди.

– Не раньше, чем женишь правнуков, – выдавил из себя Ринос расхожую поговорку вкупе с поддельной улыбкой.

Когда караг доковылял до конюшни, Юк уже впал в счастливое забытьё. Незадолго до полуночи юноша скончался.

* * *

Искры от погребального костра цеплялись на лету за плащ друина, выжигали мелкие прорехи на поверхности плотной толстой материи, голова молодого вейди поседела от пепла, а он всё не двигался, заворожённо глядя вглубь себя, где бушевал огонь не меньшей силы.

Едва угас последний уголёк, Тиранай с нарочитой медлительностью сгрёб золу в расписной глиняный горшок и, накрыв его крышкой, торжественно произнёс напутственную речь для души усопшего. По завершении церемонии караг отвёл удручённого Риноса обратно в дом старосты.

– Прекрати себя корить, этого никто не мог предвидеть, – увещевал друина старец.

– А ведь он нас предупреждал, – возразил молодой вейди, – исподволь, когда упомянул, что Фаро удалось до срока обратиться. Теперь я должен… обязан его убить.

– Что за дичь! – не сдержавшись, воскликнул Тиранай, однако сразу же спохватился и продолжил значительно тише:

– Тогда условия были другие. Безвыходное положение, вскрытие последнего резерва. Сейчас всё иначе, и это настораживает. Предполагаю, что ключ – в магических способностях новоявленного оборотня. И посему, представляется мне, настала пора вернуться к письму от Андира.

Пожилой вейди только потянулся за пазуху, как вдруг в гостевую комнату вломился младший внук старосты, чумазый пострелёнок лет десяти-одиннадцати, и заверещал:

– Ой, диво-то какое, чтимые, ой, диво! Каим-то погорелец на Торге поклоны земные бьёт, слёзы льёт горючие, орёт, будто он убивец и каяться пришёл пред всем честным народом!

Торгом в Новоракитном именовали округлую площадь, в которую, словно река в озеро, перетекала главная улица. Так уж повелось издревле, хотя и в былые, спокойные времена редкий купец наведывался в не шибко зажиточное приграничное сельцо, а после известий об исчезновениях людей охотники тащиться с товаром в опасные дебри и подавно перевелись. Площади ещё при жизни первых поселенцев нашлось иное применение. В досужие часы здесь собирались кумушки посудачить о мужьях и о соседях, сюда же скликали общинников, если надо было держать совет.

Тем вечером на Торге скучились чуть ли не все селяне, и чтобы пробраться сквозь толпу, волшебникам пришлось изрядно подвигать локтями. Достигнув передних рядов, вейди узрели наконец виновника переполоха. Стоявший на коленях тщедушный сутулый паренёк с открытым, искренне наивным взором и по-младенчески припухлыми губами безостановочно шмыгал носом и бубнил сущую несуразицу.

Тиранай шагнул к Каиму, велел вытянуть руки ладонями вверх. Юноша подчинился, и тотчас на его запястья чёрной татуировкой легли руны связывания.

– Стойте, досточтимые, – выкликнул откуда-то сбоку староста, – неужто не видите, мальчик-то не в себе, будто очумелый совсем! Не иначе как порчу на него навели! Ведь он талант имеет: лучшего резчика по дереву не то что в Просторах, в целом свете не сыскать! А люди-то к труду ленивы, да на зависть скоры! Ей-ей, попортил кто!

– Дознаемся, – сухо бросил Тиранай. – Разрешите покамест запереть подозреваемого в вашей бане, уважаемый Оллат?

– Пожалуйста, – с готовностью ответил староста. – Только вы уж не лютуйте, досточтимые. От злых чар напраслину на себя возводит.

– Будьте покойны, уважаемый Оллат, пристрастия к мучительству не имеем, – заверил старосту караг, – мы же не разбойники, в самом деле.

Пока женщины, присланные главой села, зажигали и расставляли свечи, и застилали лавки овчинами, никто не проронил ни слова. В бане царила тишина, и оттого периодические всхлипы Каима ещё сильнее раздражали Риноса, мешали сосредоточиться.

– Не расходуй зря силы, – предостерёг друина Тиранай, – венца на нём нет, я проверил по дороге.

Лишь только вейди остались наедине с повинившимся, караг предложил не тратить время на допрос, а тотчас приступить к чтению воспоминаний. Ринос не просто согласился, но, что удивительно, вызвался на роль чтеца, сославшись на усталый вид старца.

– Справишься? – засомневался Тиранай.

В способностях друина он был уверен, беспокойство вызывало душейное состояние молодого вейди.

– Безусловно, – зло и решительно сверкнул глазами Ринос.

– Что ж, дерзай, а я побуду на страже. На случай непредвиденных осложнений.

Как полагается, друин вначале усыпил испытуемого, и лишь затем проник в его разум. Картины из прошлого мелькали с чрезвычайной быстротой, словно Ринос мчался над Рекой Времени на длиннокрылом драконе. Беззаботные босоногие дни в родном селе, внезапное бегство с матерью, утомительный путь через леса, обустройство на новом месте. Слабое здоровье, частые болезни и постоянные посылки от неведомых родственников с мукой, солью и тканями, благодаря которым они с матерью не знали нужды. Размеренная пастушеская жизнь летом, тягучая скука зимой. И случайное избавление – резьба по дереву. Сперва так, спасался от безделья, потом втянулся, напросился в ученики к местному мастеру, подслеповатому дряхлому старику. Бежали года, вырос Каим парнем пригожим, хоть и статью не вышел. Мать стала заговаривать о сватовстве – он отнекивался. Объяснял, что прежде хочет в ремесле поднатореть, чтобы трудом своим кормиться, а не чужими подачками пробавляться. Для этого собирался на юг податься, к Большой Реке, где поселений много, и его умение будет в цене. Но тут случился пожар, и они с матерью вместе с другими погорельцами отправились в поисках крова по соседним сёлам. Приютили их в Новоракитном. Общинники помогли дом поставить и надел по силам дали, однако с Каимом неладное твориться стало. Как наступает полнолуние, так он незнаемо где ночами пропадает. Возвращается грязный, в изорванной одежде, а что с ним было, не помнит. Тогда мать открыла ему правду про отца. Тем же вечером к ним в избу наведался Оллат. Мать рассказала, что это он снабжал их всем необходимым до пожара и переезда. Староста отвёл внука к ворожее по имени Мэрис, которая, как надеялся Оллат, хотя бы на время избавит от недуга. Увы, волшба плохо помогала от нечистой болезни. Но Каим продолжал ходить в дом ворожеи, ведь там он повстречал красавицу Эсмиэль, в которую влюбился без памяти. Племянница Мэрис ответила новосёлу взаимностью, даром что была замужем, и они начали видеться украдкой в лесу или в тальниках у реки. Беда пришла в ту ночь, когда Эсми поругалась с Брингбором и прибежала искать защиты у возлюбленного. Каим посреди разговора вдруг скорчился и кинулся прочь. Эсми за ним. Нагнала у оврага, только не человека, а чудище. К утру Каим оклемался и понял, что натворил. Хотел руки на себя наложить – дед с матерью не дали, посадили под замок, следили строго. Когда вейди в село пожаловали, Оллат придумал вину на Брингбора свалить. Прежде всего, наказал Мэрис из волос и вещей Эсми нечто такое сварганить, что бы на поделку для колдовского обряда походило. Та сплела куклу и положила её в ларец, где раньше хранились книги Винтана. Староста намеревался закопать этот ларец возле усадьбы Брингбора. Каим же мечтал вырваться из заточения, прийти к вейди и сознаться в своих злодеяниях. И он вырвался, правда, в обличии зверя. Внук Оллата старался сохранить рассудок, добраться до волшебников, пока звериная ярость не застлала глаза, и всё-таки не сдюжил, отчего лишился жизни молодой возница. Тут уж ни дед, ни мать не смогли его остановить. После похорон Каим примчался на Торг, упал на колени и начал громогласно каяться.

Ринос развеял чары и лишь затем позволил себе стереть пот со лба и шеи. Прочтённый продолжал спать сном укачиваемого матерью младенца.

По угрюмому взору и молчанию Тираная друин догадался, что старец успел проследить судьбу Каима через «пуповину» и в пояснениях не нуждался.

– И что вы об этом думаете, учитель? – не удержался от своего любимого вопроса молодой вейди, как только они с карагом переместились в предбанник.

– Что нам повезло. Не каждый оборотень оказывается таким совестливым.

– А я не верю, что он убивал. Он бы не смог, слишком добрый. Ему навязали ложные воспоминания. Тот самый маг из моего видения, настоящий убийца.