Колокольчики мертвеца

Вечерами Алексей маялся, не зная, как убить время. Хутор в эту пору вымирал – ни огонька в окнах. Ворота – на тройной засов, не достучишься. Редкий хозяин отзовется осипшим от страха голосом. Покурив за воротами мельникова дома, он направился к школе. На крылечке сторож безуспешно воевал с кресалом, рассыпая вокруг искры. Алексей чиркнул спичкой, помогая старику запалить цигарку, перекинулся с ним парой слов и направился к речке. Старик зябко поежился – неужто купаться надумал пан научитель? Но тот прокрался к заветной хате и перемахнул через плетень. Хорошо, что собак нет. У сарая он впотьмах споткнулся и вздрогнул от заполошного кудахтанья. Тотчас хлопнула дверь:

– Где вы, Альошенька? Пришел! Я знала, знала… – улыбалась Ярослава, зябко кутаясь в пушистый платок. – Идем. Я одна.

Алексей задумчиво перебирал пышные кудри, поглаживал тонкие брови – красивая женщина. Спит или притворяется? А за окнами поджидают его бандиты, безоружного. А, будь что будет! В голове шумит наливочка, на лесных ягодах настоянная. Слышится монотонное журчание речки, с гор доносится тоскливый вой. Волки. Проснулся он после вторых петухов. Светало. Алексей вскочил, разбудив Ярославу: «Пора мне, Славця». Он осторожно высвободился из ее объятий, затягивающих его, словно в омут. Прячась за высоким плетнем, прокрался к речке. Ледяная вода обжигала. Алексей оделся, туго затянул ремень. Давно он не чувствовал себя столь бодрым, но все же на душе кошки скребут – учитель называется! Не успел приехать, а уже шашни завел. Навстречу торопилось мекающее козье стадо. Пастушок снял рваную шапку, здороваясь: «Последний раз пасу. Завтра в школу».

Днем Алексей зашел к Пшиманским. Лесничего не было дома, старички пригласили его к столу, но он, поблагодарив, отказался, предложив Юреку и Кшисе отправиться на экскурсию – знакомиться с родной природой. Обрадованный мальчик побежал созывать друзей. Седоголовый дедушка, решив занять гостя, показал ему фотографию – бравый драгун с обнаженной шашкой в руке держит под уздцы коня. Усы – колечком, вид – воинственный.

– Вот это вояка! – воскликнул Алексей.

– Так, так, – закивал старик. – А не познает ли пан научитель тего жолнежа? То, проше пана, я. Полк наш стоял тым часом под Бродами, Добже мы там германа били!

Вошла Кристина в новом платье и, заметив восхищенный взгляд Алексея, зарумянилась. У школы их поджидал Гриць, увидев Кшисю, он радостно заулыбался. Робко подошел Митя Терновец, наверняка не спросясь отца. Прибежал и пастушонок, попросив приглядеть за стадом сторожа Казимира. Вот только козленка ему пришлось взять с собой: «Бедовый больно, дядя Казик с ним не справится». Речку перешли вброд по осклизлым камням и оказались на поляне, поросшей пестрым разнотравьем. Какая красота кругом! Не верится, что где-то рвутся снаряды, гибнут люди. Свечки колокольчиков – белых, сиреневых, красных, пурпурных, желтых, розовых – выткали яркий узорчатый ковер.

– А кто знает, какие здесь травы растут? – спросил Алексей, примеряя на себя роль учителя. «Проба пера», так сказать.

Ребята наперебой называли растения, показывая их «несмышленому» учителю.

– То не надо срывать, – указала на колокольчики Кшися. – То злые цветки. Здесь их кличут «колокольчики мертвеца». У нас в хуторе колдунья чи лекарка, не знаю, варит из них зелье. Так говорят.

– Дура ты, Кшиська. Наслушалась старух с их сплетнями. Ойтец говорит, она травы знает, какие полезные, а какие вредные. Скот лечит и людям помогает. В растениях ведь и польза и вред есть. Правда, Алексей Иванович? Только надо знать, когда их собирать и что с ними делать. Есть и такие, из которых отраву для всякой нечисти можно сварить, чтобы крыс-мышей не было и огородных вредителей.

Что-то Алексей уже слышал про эти «колокольчики мертвеца». Ну да. Возница рассказывал. И что разрастаются они непомерно – к беде. Тем временем ребята развели костер. Пастушонок рубахой со связанными рукавами наловил рыбы – Кшися не зря взяла с собой котелок и краюху хлеба. Сидя у костра, Алексей рассказывал ребятам о Москве, о Красной площади, о Кремле и мавзолее Ленина. Дети, никогда не видавшие даже райцентра, смотрели на него с восхищением: в самой столице жил до войны их учитель! После обеда двинулись дальше по склону горы, к песчаным отвалам и целебному источнику, о котором вскользь упоминал лесник. Вдали между деревьями замелькали развалины древнего монастыря – Манявского скита.

– Дальше не можно, там Блаженный Камень, там святые, – остановилась Кшися.

– А мы им не помешаем. Посмотрим и уйдем, – потянул он ее за руку в пещеру.

Девочка храбрилась. Тихое шуршание песка скрадывало звук шагов. Низкий потолок пещеры под скальным навесом будто придавливал, вдали сгущался мрак. Алексей включил фонарик.

– Страшно?

– Ой, не можно туда ходить! Нас пан Бог накажет! – жалась к учителю девочка.

Свет фонарика выхватил из темноты нишу с останками святого, тускло отсвечивал череп с черными провалами глазниц. Кшися, стуча зубами, шептала молитву. Гнетущая обстановка подействовала и на Алексея. Он нагнулся, чтобы получше рассмотреть мощи, и выронил фонарик, который сразу погас. И вдруг в пещере раздался дикий хохот. Алексея прошиб пот. Едва не сбив взвизгнувшую Кшисю, он шарахнулся в сторону. Девочка бросилась к выходу, Алексей рванулся за ней. Сердце у него бешено колотилось, раненая нога зашлась огнем. Выбравшись из пещеры, он с трудом успокоил перепуганную девочку. Та была в ужасе – святотатство жестоко наказуемо. Подбежали мальчишки, давясь от смеха:

– Это я вас напугал! – радостно сообщил Юрек. – Давно ту дырку знаю в потолке пещеры. Мы с ойтцем сюда приходили.

У Алексея чесались руки: отлупить бы озорника, да нельзя – непедагогично. Нога потихоньку успокаивалась, но глаз дергался не на шутку – контузия. Ребята повинились за свои проказы, и все мирно продолжали гулять по лесу, собирая грибы и ягоды. Не ведал тогда Алексей, что его караулит смерть…

* * *

Молодой стрелец Ворон держал палец на спусковом крючке «шмайсера», тщательно выцеливал, чертя мушкой поперек груди учителя. Он уже собирался нажать на крючок, когда мягкая надушенная ладонь легла на приклад немецкого автомата, а локоть стрельца сжали тонкие сильные пальцы. За спиной стоял худощавый, средних лет человек в лакированных сапогах, вонзив в стрельца предостерегающий взгляд. О его жестокости и коварстве ходили легенды. Крыса, начальник СБ[7 - Служба безопасности (беспеки) – бандеровское гестапо.], пригладив набриолиненные волосы, задумчиво наблюдал за учителем с ребятней и тщательно обрабатывал тонкой пилочкой ухоженные ногти.

– Повременим, друже. Пусть плод созреет.

– Выполняю послушно! – отчеканил Ворон, опуская автомат.

Глава пятая. Бандеровский лагерь

Километрах в двадцати от Скитского хутора в узкой теснине на берегу бурного ручья лепился лагерь оуновцев, каких в Карпатах было немало. Тайные бункеры строили опытные немецкие инженеры, умело маскируя их. Здесь хранились запасы продовольствия, оружия и боеприпасов. В крупных отрядах были и рации. Стрелец Ворон с двумя боевиками в сопровождении Крысы приблизились к расщепленному молнией буку. Тихо прозвучал пароль – и кустарник зашевелился, показалась лохматая шапка с трезубцем вместо кокарды, тускло блеснул широкий раструб ручного пулемета. Часовой, назвав отзыв, пропустил пришедших. Отпустив боевиков, начальник СБ прошел с Вороном через жилые бункеры, где вкусно пахло варевом, в штабной отсек, где их поджидал порученец куренного атамана Дудка. Крыса, небрежно вскинув руку к австрийскому кепи, исчез за дверью. Вскоре туда позвали Ворона, которому еще не доводилось бывать у куренного.

В бункере ярко горели переносные лампы. За столом сидел человек лет сорока, от взгляда которого люди падали на колени. Резун выслужил в вермахте «Железный крест» жестокой расправой со своими соплеменниками. Бандеровские главари, бежавшие с немцами под натиском Красной армии, оставили его в тылу, чтобы жалить Советы в спину. Атаман казался обычным сельским счетоводом, волей обстоятельств облачившимся в мешковатый суконный мундир. Суетливые руки куренного при каменно-неподвижном лице, на котором безразличный, сонный взгляд тусклых рыбьих глаз мгновенно вспыхивал дьявольским огнем во время пыток несчастных, – все это производило тягостное впечатление. Ворон вытянулся, несмело кашлянул и срывающимся от волнения голосом отрапортовал:

– Друже Проводник[8 - Руководитель Провода – территориального формирования ОУН.]! Докладываю послушно: стрелец Ворон вернулся из разведки.

Резун молча слушал его рассказ, в том числе и о замеченном в лесу новом учителе из Скитского хутора, который, по донесениям местных, собирается завтра начать занятия в школе. Проводник медленно поднял тяжелые веки, Ворон, запинаясь, объяснил, что хотел пристрелить учителя, но… Начальник СБ, не замечая умоляющего взгляда Ворона, продолжал заниматься своими ногтями.

– Я решил с этим не спешить, Проводник. Зачем? Пусть войдет во вкус здешней жизни. Места у нас чудесные, хлопец он молодой, на дивчин заглядывается. Пусть пока наслаждается, сильнее полюбит жизнь. Тем горше ему будет, когда станем ее отнимать. А вот семьи тех, чьи дети в школу пойдут, возьмем на папир.[9 - Бумага (нем.).] – Крыса аккуратно сложил пилочку в чехольчик. – Учитель поможет нам выведать всех, кто красным духом дышит. Неплохая проверка, друже Проводник?

– Пожалуй, – Резун опустил веки. – Добре, стрелец Ворон, ступай с Богом.

Боевик вскинул руку в приветствии и ушел. Проводник поскреб бритый затылок и взглянул на Крысу:

– Когда намечается акция в Скитском хуторе?

– Десятого сентября. Думаю, соплякам полученных до этого времени знаний хватит, чтобы не бедствовать на том свете! – усмехнулся начальник СБ.

– С избытком. Но не будем торопиться. Один очень неглупый наш друг, – продолжал Резун, – опытный разведчик оберст вермахта Ганс Кох, помнится, не раз предупреждал, что каждый пленник с Востока, особенно человек знающий и много повидавший, это маленькая энциклопедия, и тот, кто сумеет ею воспользоваться, может почерпнуть для себя немало интересного. Немец, безусловно, прав.

– Но что может рассказать этот дерзкий мальчишка-учитель? Даже о своей воинской части? Пока он находился в госпитале, многое могло там измениться. Так что не стоит медлить, – стоял на своем начальник СБ.

Атаман одним движением бровей прервал его рассуждения:

– Прежде чем отдавать приказы другим, научись слушать. Этот немец говорил, что нам будут попадаться наши общие враги – коммунисты и прочие советские активисты, и мы обязаны о каждом из них узнать все, прежде чем ликвидировать их. Значит, наша служба безопасности должна быть на высоте. Понял?

Крыса, продолжая любоваться своими отполированными ногтями, неуверенно согласился с тем, что повременить, конечно, можно…

– Нужно! – приказал атаман. Пора нам менять тактику. Население пока боится выступать против нас. Но ведь это пока. А мы должны приручать его, использовать и постепенно отрывать от Советов.

– Догадываюсь, чьи это идеи, – усмехнулся Крыса. – А вот и сам автор пожаловал.

В бункер вошел сухощавый, неопределенного возраста человек с острым бритым черепом, похожий на протестантского проповедника. Отец Леонтий окончил духовную семинарию во Львове, получил приход, но вскоре покинул его. Объявился он перед самой войной и при немцах занял в епархии важный пост. На параде украинских националистов-добровольцев дивизии «СС» «Галичина» во Львове приветствовал их с трибуны в компании «единомышленников» – немецких, итальянских и японских генералов. Духовенство относилось к отцу Леонтию подобострастно. Поговаривали, что он какое-то время жил у монахов-василиан, а в последние годы изучал труды известных богословов в одном из европейских монастырей. В действительности же отец Леонтий всю жизнь был связан с могущественным орденом иезуитов. Митрополит Андрей Шептицкий обратил внимание на сего скромного подвижника и на Святоюрской горе торжественно благословил его в капелланы эсесовской дивизии. Так униатское духовенство навсегда связало свою судьбу с международным фашизмом. Как и украинские националисты.

Когда Красная армия разгромила эсесовскую дивизию в предгорьях Карпат, отец Леонтий бежал в горы к оуновцам, чтобы вдохновлять их на новые подвиги словом Божьим. Иезуитский девиз «Цель оправдывает средства» отец Леонтий считал верхом справедливости. Сочтя оуновскую тактику откровенно лобовой, он высказал свое мнение о ней атаману, который расценил слова иезуита как приказ. Войдя в бункер Резуна, отец Леонтий догадался, что речь здесь шла о нем. Пристальный взгляд его глубоко посаженных немигающих глаз остановился на начальнике СБ. Иезуит, не терпящий возражений, прекрасно знал, что безбожник Крыса относится к нему с иронией, но сумел погасить злобу, смиренно опустив глаза.

– Простите за вторжение, дети мои. Мысль о ближних не дает мне покоя. Доколе на Земле будет литься кровь? Вопли и стенания, раздающиеся отовсюду, достигают ушей Господа нашего.

– Вряд ли, – усмехнулся Крыса. – Вряд ли Господь их слышит. Может, уши у него шерстью заросли? Как полагаете, святой отец?

Резун недовольно хмыкнул. Зачем ссориться с монахом? Иезуиты всемогущи. А этот знаком с самим Бандерой и прочей верхушкой националистов. Отец Леонтий пропустил такое богохульство мимо ушей, продолжая невозмутимо перебирать четки, однако заметил, что такие методы борьбы с коммунистами большой пользы великому делу национализма не принесут. Вульгарное истребление людей проблему не решит. Но Крыса не унимался: бесцеремонно перебив священника, он напомнил ему об указаниях рейхсканцлера Третьего рейха: «Мы же союзники!» Иезуит же стоял на своем: у немцев свои великие цели, а у бандеровцев – свои, более скромные.

– Вам известны цели и задачи ОУН? – скрипнул зубами Крыса. – Позвольте, я зачитаю: «Украинский национализм должен быть готовым ко всяким способам борьбы с коммунизмом. Хотя бы и с такими, которые повлекут за собой миллионы человеческих жертв». Это было напечатано в газете «Мета» 17 апреля 1932 года.

– Вы правы, – согласился отец Леонтий, вытирая вспотевший бритый череп. – И все же нужны новые методы. Если приручить коммуниста, или советского активиста, или сочувствующего, то можно заполучить в стане противника своего агента, который будет поставлять нам ценную информацию.

– А, по-моему, – не сдавался Крыса, – полезны только мертвые красные – и то в качестве удобрения.

Отец Леонтий, не удостоив Крысу взглядом, с величественным видом удалился. Резун досадливо поморщился: «Зачем ты его дразнишь? Пусть носится со своей новой тактикой, а мы пока и старой обойдемся. Занимайся своим делом и помни: никакой черт тебя не спасет, если ты его вконец разозлишь. Даже Степан Бандера!» Они вышли из подземелья. Порученец Дудка созывал стрельцов на вечернюю молитву. Один за другим выскакивали заросшие щетиной бандеровцы в разномастной «форме», вооруженные автоматами, винтовками, ножами, и падали на колени лицом к вечерней зорьке. Дежурные боевики зажгли свечи. Дудка принес некое подобие копии иконы Божьей матери из львовского собора Святого Юра. Заунывная молитва стрельцов навевала тоску. Иезуит бесстрастно наблюдал за ними. Никто не знал, о чем он просит Всевышнего, молясь в одиночестве в своем бункере.