Колокольчики мертвеца

– Нас-то всего ничего, а в Черном лесу Резун. Слыхал про такого? Не приведи Господь с ним свидеться. А что актив? Поживешь, увидишь. Только помни: тише себя веди, не нарывайся. Кстати, похороны завтра, гроб уже делают и священника предупредили.

– Поп будет коммуниста отпевать? – возмутился Алексей.

– Ничего, это мы для видимости. Народишко у нас темный, без церковного обряда никак нельзя. Крест, конечно, ставить не будем: узнают в районе, да и те… в лесу… не одобрят. Потом памятник сработаем из тиса – сто лет простоит. Кстати, помоги надпись на нем сочинить. Юрек, полячок, намалюет. Хороший художник будет, даже иконы подновляет, хоть и сопляк еще. Ну, як, козаче, уяснил ситуацию? Терпи, пока терпелка не треснет, – усмехнулся председатель.

Алексей молча смотрел на председателя. На вид ему было лет сорок. Широкоплечий, круглолицый, глаза синие с хитринкой. Рыжеватые баки и усы придают ему солидность. Что же он за человек?

Вернувшись в школу, Алексей до ночи разбирал папки с бумагами. За стеной тихо пели старухи, прибирая покойного. Его семья из Киева на похороны вряд ли приедет. Не успеет. Сторож суетился тут же, шепотом рассказывая Алексею о Резуне, устроившем свой курень в Черном лесу. Закончив с папками, Алексей заглянул в соседнюю комнату. Струк, уже обмытый и одетый, лежал в некрашеном гробу, над ним читал заупокойную священник. Старухи косо взглянули на чужака, священник с достоинством поклонился. Коммуниста хоронят по обряду! А он, комсомолец, должен делать вид, что так и надо? Алексей вырвал свечку из рук покойника – пламя заметалось и погасло. Молитва оборвалась на полуслове.

– Что делаешь, нечестивец? – взвизгнули старухи.

– А ну, хромай отсюда, бородатый козел! – рявкнул Алексей, выталкивая священника за дверь.

– Опомнись, сын мой! Образумься! – попятился священник под завывания старух. – Я всего лишь исполняю свой долг!

– А я – свой. Убирайся.

* * *

Председатель сидел за столом, время от времени щелкая на облезлых счетах. Увидев учителя, он приветливо поздоровался, поинтересовался его школьными делами и сообщил, что похороны будут завтра, а потом надо решить, куда определить самого Алексея. Может, поручить ему делопроизводство?

– Меня уже назначили на должность учителя и другого мне не надо. Вообще-то я могу кем угодно работать, хоть председателем – невелика мудрость, это не взводом командовать. Но меня направили в вашу дыру учителем, и я буду им! Армия всему научила, прикажут – маршалом стану. Вот так. Будем хоронить товарища Струка как коммуниста, павшего на боевом посту, как солдата. И обелиск поставим с красной звездой.

– Ишь ты, какой герой! Нельзя осложнять отношения…

– С кем? с бандитами? Вы же здесь советская власть! – кипел Алексей.

– Без тебя знаю, молод еще мне указывать!

– Я советую! А попа я прогнал. В шею.

Вернувшись в школу, Алексей заварил себе ежевичный чай, поужинал и улегся спать на столе, постелив плащ-палатку. Под голову уложил полевую сумку и кубанку. За стеной бормотали старухи, да на крыльце трескуче кашлял сторож. Разбудило его солнце – горячее, яркое. Он с наслаждением плескался в ледяной воде горной речки – хорошо-то как! Услышав переливчатый смех, он обернулся и увидел молодайку с ведрами, встретившуюся ему на пути в хутор. Поздоровавшись, она зачерпнула воды и, будто ненароком, плеснула через плечо. Алексей едва увернулся.

– Йой, нечаянно! Не сердитесь, пан научитель, – лукаво улыбнулась она.

– Ах, ты, озорница! – рассмеялся Алексей, обнимая женщину и целуя ее в смуглую щечку.

– О, какой пан моторный! Хоть и хромой.

– Хоть и хромой, а красавиц не пропускаю!

* * *

Струка хоронили в полдень. Командовал обступившими гроб стариками сам председатель, попутно наставляя плешивого музыканта с облезлой расстроенной скрипкой и приказывая сторожу Казимиру ступать живой ногой к Калине Григорьевичу за лошадью – старикам-то гроб не донести.

– Где же народ? – удивился Алексей, не понимая, почему на похороны директора школы пришли одни старики.

– Этим – что? Их не тронут… – вздохнул председатель.

Вот оно что! Люди боятся прогневать бандитов! Ну и дела! Милиция тут много не навоюет: у бандеровцев пулеметы, а у самого Алексея – лишь чужой пистолет. Председатель взмахнул платком, гроб поставили на повозку, зарыдала скрипка, и печальная процессия медленно двинулась к кладбищу, тяжело вздыхая – коротка жизнь человеческая. Гроб тряхнуло на ухабе, старухи заскулили. Алексей взглянул на покойника. Скольких ему пришлось зарыть за войну! Одних с прощальным троекратным залпом, других в траншее, просто привалив суглинком. «Может, и меня так повезут?» – мелькнула грустная мысль. Думалось об этом спокойно.

Кладбище с позеленевшими крестами, замшелыми плитами со стертыми надписями, заросшее высоченной жирной травой, притулилось на склоне холма. Кучи свежего грунта островками поднимались из бурьяна. Председатель обругал могильщиков – лучшего места не нашли? Сыро! Хотя таковы уж наши Карпаты.

Гроб поставили на краю могилы.

– Вот, значит, несчастье какое… Хороним нынче товарища Струка. Смерть его, конечно, преждевременная, еще пожил бы… сколь годов. Но не вышло. «Память о тебе мы, конечно, сохраним навеки… Спи спокойно, дорогой наш товарищ Струк», – торопливо произнес прощальную речь председатель, отирая вспотевший лоб, и с облегчением отступил в сторону. – Опускайте, – распорядился он.

– Стой! – возмутился Алексей, взбираясь на глиняную кучу. – Мы хороним человека, – выдохнул он, – который приехал сюда учить детей. Он хотел воспитать будущих ученых, врачей, летчиков, активных строителей коммунизма. Но работать ему не дали, его убили. Ясно, кто это сделал. Бандиты думают, что они одержали победу, но советскую власть не убьешь! Придет время и врагам так врежут, что они костей на соберут!

– Что ты?! – схватил учителя за руку испуганный председатель.

– Знаю, в лесу затаились банды, – продолжал Алексей, – слышал и об их атамане Резуне. Но бандиты меня, фронтовика, не запугают. Я открою школу во что бы то ни стало, и она станет лучшим памятником погибшему!

Старики разинули рты, председатель затормошил могильщиков. Гулко застучал молоток.

– Играй гимн! – обернулся Алексей к музыканту.

– Он не знает, – заикнулся председатель, но уже торжественно и печально зазвучал «Интернационал».

Алексей сразу же написал в обком партии: убит директор, опытного учителя нет (себя он таковым не считал); нужно срочно покончить с бандеровцами, в чем он, Алексей, готов помочь, отправившись вместе с милиционерами на их обезвреживание. Конечно, он будет здесь трудиться на педагогическом поприще, пока не пришлют замену и рана на ноге не заживет, но потом – обратно в армию! Вечером они со сторожем пили чай:

– Йой, пан научитель! Как красиво говорил пан на кладбище. Только… в лясе все уже знают. Йой, плохо будет! Йой, плохо!

– Хрен с ними. Пусть знают!

Сторож покачал головой. В школе Алексею нельзя ночевать. Как можно? Бандиты уже протоптали сюда тропку. К себе старик его позвать тоже не мог. Да и ни одна семья его теперь не приютит, иначе вздернут на сук хозяина хаты. Учитель обречен. Бедный парень! Уходя, сторож посоветовал Алексею запереться изнутри. Зачем? Ставней нет – трудно ли еще одну гранату швырнуть в окно? И все же он закрыл дверь на хлипкую щеколду, которая не выдержит и легкого толчка. Отныне ему придется поселиться в комнате покойного директора. Сторож позаботился об этом: все прибрано, пол вымыт, на постели, где еще днем лежал мертвец, сменили белье, подушку и одеяло. Алексей открыл окно и уселся на подоконнике покурить. С детства боялся он оставаться один в темноте, поэтому фитиль в лампе лишь слегка прикрутил. Страх не отпускал, и лишь под утро ему удалось задремать.

Что-то мягко шлепнулось о подоконник. Мгновенно вскочив, Алексей отшвырнул подушку, нашаривая пистолет, и прыгнул к стене. За распахнутым окном серел утренний туман. На подоконнике сидел здоровенный черный кот, уставив янтарные глаза на постояльца.

– Ах ты, поганец! – хватил Алексей кота кулаком, нервно матерясь.

Незваный гость пулей слетел с подоконника и пропал в темноте. Потирая бешено колотящееся сердце, Алексей повалился на жалобно скрипнувшую кровать, облегченно рассмеялся и погасил лампу. Косой солнечный луч коснулся подоконника.

* * *

Алексей бодро шагал по улице, слегка припадая на раненую ногу. Взглянув на список учеников, толкнул калитку, не обращая внимания на лохматого злобного пса. У сарая хозяин отбивал косу.

– Слава Иисусу. Чего желаете, пане?

– Вы товарищ Терновец?

– Мы…

– А где ваш сын Дмитрий?

– Дмитро? Туточки.

Мужик позвал сына.