Боярыня Матвеева

Неприятный разговор навёл её на грустные мысли. Если Артамона и его первую жену поженили «как принято» – в ранней молодости и не трудясь знакомить друг с другом, а он в первую ночь набросился на испуганную девочку так, как иногда набрасывался на неё – неудивительно, что эта Февронья от него ушла. Взрослая опытная женщина – это одно, а невинная девушка – совсем другое. Хотя она, возможно, всё это придумывает, а правда совсем другая. Только двое могут это знать.

И невольно молодая женщина вспомнила первого мужа и брачную ночь с ним: Антон был невероятно деликатен, он успокоил её, когда она испугалась, и дал время прийти в себя. Милый, добрый человек, который так рано умер.

Не надо думать об этом.

Прошлое прошло.

– Что с тобой? – спросил её нынешний муж. – Какая-то вялая стала. Ты не больна?

– Нет. Всё хорошо.

– Тогда почему моя кошка перестала царапаться?

Она в ответ потёрлась щекой о милое, теплое, сладостное плечо.

Куда она от него денется.

Глава 33

– Артамон Сергеевич, – сказал боярин Бутурлин, – у меня к тебе дело, как к начальнику нашей охраны. Лопухин Илларион Дмитриевич хочет взять с собой жену и дочь. Как ты считаешь, это можно сделать?

– Жену и дочь? Отчего бы и нет. Две женщины нам не в тягость будут.

– А защитить ты их сможешь?

– Если от обычных разбойников – да. Думаю, правда, что на такой большой поезд[22 - В данном случае: совокупность повозок и всадников, караван.] обычные разбойники и сами нападать побоятся. Если же налетит вся литовская рать, то тут нас всех будет трудно защитить.

Василий Васильевич улыбнулся:

– Это как раз понятно. Я о другом: там полно мужчин, и вдруг женщина и девушка… хотя, она может уже вековуха старая или младенец, я с дочерью Иллариона Дмитриевича не знаком. Удержатся наши стрельцы?

– Во-первых, у нас не разбойничья шайка, а регулярный полк. Не было ещё случая, чтобы мои подчинённые напали на порядочную женщину, жену или дочь почтенного дьяка. Во-вторых, не так долго им придётся удерживаться: поедем мы месяца на два, и не по пустыне, а по населённой местности, с городами и сёлами – если кому невтерпёж, пусть там гулящую бабу ищет.

– Ну, ладно, если так. Объесть они нас не объедят, да и Лопухин говорит, что они с собой съестное возьмут. А вот в этом смысле я беспокоился.

На всякий случай Матвеев посетил Лопухина. Они познакомились, мило побеседовали, Илларион Дмитриевич даже супругу позвал. Елена Никифоровна ездила с ним не один раз, успела узнать все возможные трудности и как с ними бороться. Ехать они с дочкой будут в закрытом возке, чтобы никого не смущать и самим не смущаться, держать себя будут строго, внимания к себе будут привлекать мало. Супруги Лопухины понравились Матвееву, и у него явилась некая идея, которая у дьяка и его жены вызвала радостное оживление, а у Бутурлина – ужас.

– Если каждый с собой свою бабу потащит, наш поезд станет в два раза длиннее. Тогда уж точно никакой еды не хватит.

– Каждый не потащит. Слишком много на свете мужчин, которые от своих баб наоборот, сбежать рады.

Бутурлин усмехнулся и согласился. Матвеев, как опытный придворный, не стал спрашивать, потащит ли он с собой боярыню Бутурлину. Захочет – сам скажет, а не захочет – не надо лезть в чужую семью.

– Дуся, хочешь поехать со мной на Украину?

Она сначала не поверила, а потом – бросилась на шею.

Глава 34

Посольство выехало в октябре, по раскисшей от дождей дороге. В день отъезда пасмурная погода вдруг сменилась не жарким, но приветливым осенним солнышком – и отъезжающие, и провожающие восприняли это как добрый знак. В удобных повозках, которые можно было при возможности пересадить на санные полозья, следовали боярин Бутурлин, дьяк Лопухин, окольничий Алферьев и вся их свита, состоявшая из пятидесяти духовных и светских лиц; за ними везли съестные припасы, включая дорогие вина и меды, меха и подарки, предназначенные для даров, дорогие одежды и утварь для представителей государя, оружие и всё, что могло понадобиться в поездке и во время пребывания на Украине. Посольство ехало на праздник воссоединения русских земель, на встречу с союзниками против общего врага, оно должно было показать величие и богатство русского царя и его щедрость к новыми подданными; ни денег, ни мехов, ни изысканной еды и напитков для столь благих целей не жалели. Вели сменных коней. Двести стрельцов полка Артамона Матвеева, поочерёдно сменяя друг друга, несли охрану посольства. То и дело посольство догоняли верховые с письмами и инструкциями от царя.

В хвосте этого пышного поезда следовали два скромных закрытых возка, в которых скрывались от посторонних взглядов немолодая, но ещё красивая Елена Лопухина, её хорошенькая двенадцатилетняя дочь Анна, Евдокия Григорьевна и служанки: Ираида и Дарья.

До сих пор Евдокия Григорьевна покидала Москву только ради поездок да фабрику да ещё один раз была в поместье, данном за службу её дяде – давно, ещё при жизни отца, и теперь она жадно разглядывала всё встречное: леса и деревни, реки и холмы. Елена Никифоровна же сопровождала мужа в Нижний Новгород и Новгород Великий, в Вологду и даже в крепость Орешек – на переговоры со шведами.

– Ах, как там красиво! Земля такая ровная, взгляду простор, озеро такое огромное, что я и описать не могу, из него вытекает река, и там где вытекает – остров. И на острове стоит дивная крепость: стены высокие, смотреть приятно, и один военный человек Иллариону Дмитриевичу и мне объяснял, как ловко всё построено: и вход так сделан, что просто так врагу не пройти, и протоки есть, по которым можно выйти на лодке изнутри, а внутрь проникнуть нельзя – там решётки, которые только изнутри открываются, и бойницы расположены так, что лучше и не придумаешь. И вот такую крепость потеряли мы, за грехи наши, в годы Смуты.

Дочь и попутчица восхищенно слушали Елену Никифоровну.

– Ездить тяжело, особенно по таким дорогам – иной раз так растрясёт, что сама не понимаешь, жива ты или уже нет. Но зато сколько красот и удивительных вещей можно узнать и увидеть!

Муж был всецело поглощён своим обязанностями начальника охраны, к ней на людях почти не подходил, ужинал со своими стрельцами или с посольскими чинами. Евдокия Григорьевна не обижалась и не отвлекала Артамона Сергеевича от службы; она скорее была бы смущена, если бы он стал демонстрировать свои чувства при посторонних. Примером поведения для неё служила старшая Лопухина, которая ловко умела получать удовольствие от путешествия и не быть никому обузой. Муж её, кстати, держался куда менее чопорно, чем Матвеев: при каждом удобном случае подходил к жене и дочери, ласково беседовал с ними, отвечал на вопросы, помогал своим дамам входить и выходить из повозки. Было очевидно, что Илларион Дмитриевич никогда не учился правилам европейского этикета; его галантность была порождена не заученными приёмами хорошего тона, а сердечной нежностью.

– Постарайся подружиться с ними, – говорил Артамон Сергеевич ночью, когда они наконец оказывались вдвоём. – Илларион Дмитриевич умный и влиятельный человек, мне такой союзник будет кстати.

– Охотно. Они мне искренне нравятся, и если я не только буду беседовать с умной женщиной, но и тебе помогу – буду рада.

Дорога действительно была тяжелой. Колеса с трудом проворачивались в грязи, ехавших в повозках швыряло и подбрасывало, ноги ходоков вязли в жидкой каше; все ждали заморозков, которые сделают дорогу более твёрдой, а там, может быть, и снег ляжет.

В Калуге остановились немного отдохнуть. После службы в церкви супруги прогулялись по городу, купили на базаре орешков и отправились в отведённую им комнату. Как приятно было растянуться на широких лавках после трудной дороги и ночевок где попало и как попало; они угощали друг друга вкусными ядрышками и лениво болтали. Евдокия вспомнила рассказ Елены Никифоровны.

– Что Орешек! Сколько земель потеряла наша страна – не перечесть. Пока татары разоряли русские земли, наши соседи с Запада, словно хищники, отрывали куски от ослабевшей страны. Больше всех старались литвины: Рогнедин город – Полоцк, Витебск и Могилёв, Львов, разорённый ордынцами Киев – всё прибирали к рукам. Даже Новгород и Псков едва не ушли от нас к Казимиру, но великий князь, собиратель земель русских, с божьей помощью не дал. Но многое из того, что сделали Иван Васильевич[23 - В данном случае имеется в виду Иван III.] и наследники его, было утрачено в годы Смуты. И моя величайшая места – увидеть, как великий государь вновь собирает утерянное под свою руку.

Артамон Сергеевич приподнялся на локте и говорил спокойно, но чуть быстрее, чем обычно; внимательная супруга поняла, что он взволнован.

– Именно этого боятся больше всего наши враги. Ты заметила, что иностранцы, и литвины с ляхами в первую очередь, не называют нашу страну «Россией» или «Русью», а только «Московией»?

– Заметила. Мне всегда это казалось странным: конечно, Москва столица России, но ведь кроме Москвы есть ещё множество городов и земель.

– А почему, как ты думаешь?

– По невежеству. Знают Москву, а другие города – нет. Хотя это удивительно: в Москву можно попасть либо через Архангельск и Вологду, либо через Новгород. Можно проехать через город и его не осмотреть, но проехать и не узнать о его существовании – нельзя.

– А я думаю, что не невежество тут, а злой умысел. Россия была с незапамятных лет, а вот столицы у неё были разные: Новгород, Киев, Владимир, Суздаль – а вот теперь Москва. Но литвины не хотят это признать – они делает вид, что мы не наследники великой Руси, а так – какая-то непонятная Московия, сбоку припёка. Это как если бы у тебя похитили вещи твоего деда, а когда ты бы за ними пришла – стали убеждать, что ты своему деду не внучка, а так – девочка с улицы, и на вещи эти претендовать не можешь.

Евдокия была поражена.

– Может, всё-таки дело в невежестве? Ведь и Речь Посполитую часто называют «Польшей», хотя Польша – только её часть, и Британию зовут «Англией» – хотя это так же только часть страны.

– Так говорят в просторечии, а у дипломатов короля или императора называют так, как положено; титул же нашего великого государя они специально умаляют. Иногда литвины даже прямо говорят: не можем мы назвать Алексея Михайловича царём всея Руси, так как у нашего круля в подданстве есть русские. Я сын и пасынок дипломатов и с детства служу при дворе – я это знаю.

– Я – женщина, и причём далекая от дипломатии и двора. Но думаю, что если бы короля Британии, – тут она вспомнила, что в Британии нет короля, а есть лорд-протектор Кромвель, – ну, когда он был, стали называть бы герцогом Лондонским – то Его величество был весьма оскорблён.

– Само собой. И круль был бы оскорблён, назови его кто-нибудь «князем Варшавским». А нас можно грабить и потом издеваться, лишая даже права наследства на земли наших предков.

Евдокия вздохнула.

– Я не рассказывала тебе про королеву Марию Стюарт? Может, ты сам слышал? Нет? Эта дама, королева шотландская, объявила себя ещё и английской королевой, но не сделала ничего, чтобы английской короной завладеть. Матушка моя говорила, что это был самый глупый поступок из всех возможных: надо было либо отказаться от претензий и признать королевой Елизавету – ту, с которой переписывался Иван Грозный, либо всерьёз начать войну за трон Англии – тогда ещё Англии, а не Британии. Может быть, и великому государю лучше не о титуле думать, а о том, как вернуть себе реальную власть над землями предков? Или уж отказаться от них.