Город мудрых дев. Мозаика монастырской жизни

Жизнь монахини Сарры иллюстрировала чудные переплетения творческого замысла Создателя. С кем только не сталкивалась она на своем жизненном пути. Отец – конструктор подводных лодок на знаменитых Адмиралтейских верфях Ленинграда, мать, сгоревшая от рака в семьдесят восьмом, скромная лаборантка кафедры истории балканских стран Университета.

Родители познакомились в день советской молодежи в Петергофском Нижнем парке, куда уходила мечтать восторженная первокурсница в редкий свободный выходной. Олег облюбовал дорогу от Балтийского вокзала до Ниночкиного общежития и после свадьбы молодые въехали в комнату дома, видимого с железной дороги в Урицке (Лигово), ровно на середине пути между Ленинградом и Петергофом.

Женя росла в любви и приятии. Каждый год семьёй ездили на юг и два раза девочке посчастливилось по путевке оказаться в знаменитом «Артеке». Оттуда она привезла множество рисунков, детских анкет и радостное чувство счастья, не покидавшее её долгие годы. В конце семидесятых, когда мама была ещё жива, Евгению втянули в диссидентское движение и в доме на улице партизана Германа появился первый печатный станок.

Через дом Доброволовых прошло много книг. Как-то раз, на тесной кухне квартиры, принадлежавшей теперь Женьке и её гражданскому мужу, из пачки газет «Правда» выпала книга. Обычная такая обложка: «Сборник физических упражнений для детей среднего школьного возраста». А под обложкой – неизвестное сокровище, книга: «Старец Силуан», переданная друзьями из Латвии через пятые руки. Книгу надо было прочесть за четыре дня. Она была засалена в нескольких местах и изрядно потрепана. В приложенной записке значилось: «12 ноября передать Прохору К.».

С этой книги в жизни Евгении Олеговны начался новый виток. Да и друзья, мыслящие ленинградские интеллигенты, стали чаще приносить на общие собрания сочинения Соловьева, Блаватской и «Тайны сионских протоколов». Где-то даже был раздобыт заграничный экземпляр «Закона Божия» Слободского. Забрезжил свет в конце туннеля. Разговоры, не прекращаемые до полуночи, стали смещать акценты на мистику и поиски религиозных смыслов. Многие, к сожалению, так и увязли в этой трясине.

Как-то на православную пасху вспомнили о «Старце Силуане» и пошли разговоры о том, жив ли ещё архимандрит Софроний, написавший житие. Наш современник, живет в Англии, в основанной им монашеской общине поместья Эссекс. Решено было отправить красочную открытку со словами благодарности, тут же составленную и подписанную Жениной рукой и Жениным адресом. Отправили и забыли.

Шли месяцы. Но вот однажды, возвращаясь с Кировского Завода после квартального отчета, старший мастер Евгения Олеговна, обнаружила в своем почтовом ящике странный конверт, заклеенный множеством марок. – Ответ из Эссекса! Не может быть.

Батюшка Софроний тоже был весьма удивлен, увидев разрисованную открытку и множество подписей на исписанном листке. Он уже привык к тому, что его за глаза звали «самосвятом» и обвиняли его книгу в многочисленных ересях и извращениях веры. А тут искренне обрадовался, глазам не поверил: на родном языке благодарность от тех молодых людей, которые, как он считал, за своим железным занавесом, не способны к каким-либо духовным прозрениям. «Милость Божия, думал священник, Благодарю Тебя за то, что живо ещё малое стадо. Ты Сам открываешься ищущим, а я лишь немощное орудие Твое, Боже. Помилуй меня, не оставь тех, идущих к Тебе, заблуждающихся и неунывающих!»

Отслужив Божественную Литургию и помянув имена рабов Божиих Евгении и её друзей, отец архимандрит поспешил в канцелярию писать ответ.

Евгения Олеговна не могла поверить глазам – из конверта выпало настоящее приглашение в Англию на конец июля, с подписью самого батюшки и, что было совсем невероятно, между листочков лежали доллары – на дорожку, как было отмечено красивым почерком. А у неё как раз через два месяца намечается отпуск. Поднажмет – успеет оформить вылет.

Чудо произошло. Женя стала духовной дочерью батюшки, окрестилась сама и многих друзей привела в храм. Ездили в Никольский морской собор, занимались распространением православной литературы, в основном молитвословов и Новых Заветов. Батюшка присылал через знакомых уцелевшие экземпляры святых отцов. Особенно впечатлили начитанную христианку тетради с выдержками из епископа Игнатия и она с особым рвением занялась исследованием его творчества. С завода пришлось уволиться. Перестройка прошлась и по кошелькам, и по быту, и по сердцу. Муженёк, не захотевший принять «новые правила игры», сбрив бороду и порезав ножом кухонные иконки, сбежал, оставив Жене долг за оформленную на неё машину.

И вот Женюшка, сорокалетняя красавица, переступает порог монастыря. Самое время начать новую жизнь. Милость Божия, что, продав квартиру, удалось рассчитаться за машину и вот теперь идти некуда. Но не от безысходности она стояла перед покосившимися воротами, нет. В её душе разгоралось пламенное желание «мир оставити и Христу последовати».

Сейчас ещё мать Сарра помнила ночные разгрузки кирпичей и колку дров с утра до вечера, клопов в матрасах и обжигающий ноги холод, когда приходилось среди ночи бежать из многоместной кельи по нужде. Но была радость. И такая, которую молодёжь нынешняя ни за что не прочувствует – они ведь пришли на всё готовенькое. А мы – своими руками возводили наш родной монастырь из руин. И Христос незримо предстоял, мы ощущали.

***

– Ох, мать Тамара, послал мне Господь на старую голову испытание с этим настоятельством. Помнишь, сидели мы с тобой как-то в огороде после прополки и ты мне жалилась на то, что валишься с ног в паломнической трапезной, одна за всех и на заготовках, и у плиты.

Я тогда ещё посмеялась про себя грешным делом и ответила – ну, это тебе, значит полезно, с людьми-то. А мой духовный уровень, мол, затвор – коровы и непрестанная молитва. Ни празднословия, ни неопределенности.

Зря я тогда. Господь-то видит и послал в наказание горемычное настоятельство. Высмотрели в документах мой Кировский завод и поняли, что потяну, авось, не помру. Приснился мне в ту ночь сон.

Иду по какому-то городишке. Светло, дома двухэтажные с башенками. Краснокирпичные, иные деревянные, будто купеческие, садами, деревьями окружены. Слева дома окнами выходят на море. Входят-выходят люди, пьют коньяк, загорают под тентами, развлекаются, мельтешат.

По-правую сторону совсем иное. Это – улица монастырей. В одном доме, как пройдешь через крыльцо, попадаешь на динамичную службу – там сестры дивеевского монастыря. Храм с балконами, сестёр видимо-невидимо. Двор в двор, в соседнем доме тоже богослужение – там уже пюхтицкое ангельское монашеское воинство. Слышен хор множества голосов, резной деревянный иконостас доносит из алтаря ароматы ладана и ровным ходом стучат старинные заводные часы.

Третий монастырь, как ни странно, был наш и я видела знакомые лица, слышала родные распевы и чувствовала, что не хочу уходить. Радостно было оттого, что и наша часть есть на небесах, в небесном ангельском хоре. Матушки наши молились, не глядя на меня. Они были повернуты к алтарю и все облачены в постригальные длинные мантии. Неказистые работяжки в своих вечных затертых подрясничках, с натруженными руками преобразились в мудрых дев с горящими светильниками. Не всех я разглядела, к сожалению. Да и не хотелось рассеиваться. Что-то потянуло к выходу и, во сне как во сне, перенеслась на самую окраину этого монашеского универсума.

Там, на границе между землей и небом, стояла покосившаяся избушка, рядом стоял какой-то старичок в ветхом облачении, ласково смотрел на меня, благословил и я услышала: «Наконец-то, внученька». Я и не знала, что прадед то у меня священником был. Недавно племянник документы в архиве раскопал.

Мне кто-то говорил, что если человек в монастыре, значит в роду были молитвенники. К огорчению моему, не застала родителей папы – его отец погиб на Синявинских высотах, мать скончалась в блокадном Ленинграде, папка рос в эвакуации, в Самарском детском доме.

А мамины мамочка и папочка умерли, когда я только стала что-то понимать. Слышала, так, краем уха, про то, что дед был из запорожских казаков, а в маминой прабабке будто бы текла горячая грузинская кровь. Но тот человек из сна смотрел мне в глаза с таким чувством, будто давно ждет и я поняла, что он не чужой.

– Ну, а что же в избушке той?

– Там стояло деревянное распятие, больше не помню ничего, проснулась сразу. Но, знаешь, я и теперь вижу сны необычные, дай Бог к слову когда-нибудь расскажу.

Когда тебя, мать Тамара, увезли на скорой прямо с дойки с аппендицитом, мы уж очень распереживались с сестрами – без тебя будто солнышко закатилось, да и боль ты не переносишь. Молились всем коровником, всем монастырем. И на псалтири конечно поминали. Мы тогда с тобой так и не встретились. Через четыре дня после твоего отъезда в больницу вызвали меня в игуменский дом.

Я шла после дойки, как помню. Весна, почки набухли. Обычно не гляжу по сторонам, а тут, какое-то щемящее предчувствие испытала. Звоню им в дверь, а келейницы как выбегут, как руками замахали – бегом подрясник одевай, секретарь из епархии приехал, сейчас разговор будет. Запыхавшаяся, сидела через десять минут в прихожей, ждала, пока гость чай допьет.

Увезли. Сказали – посмотришь твой новый монастырь и вернешься за вещами. Вернулась. Через три дня на два часа. По телефону попросила мать Агнию вещи мне подсобрать, она бедняжка, в перерывах между готовкой и клиросом узелки мои собрала, мусор вынесла, сдала книги в библиотеку и кое-что в рухольную. Царство Небесное, хорошая сестренка, жаль, мне поздно туда сообщили о её смерти.

Приехали мы с водителем на Ниве с прицепом. Погрузились. Торопился мужик, толком тогда ни с кем и не попрощалась. Спасибо мать экономке, разрешила по-тихому раскладушку взять, а то и спать было негде.

Тяжело жилось первое время. Три месяца в Грицулово мыкались по сараям. Был до революции монастырь там мужской, в середине девяностых жители подписались возродить храм, ну а владыка с благословения старца решил и монастырь сразу открыть, что б не тянуть. Дали мне трех помощниц. Одну сестричку ты знаешь – мать Ларисушка. Прошли вместе многое. При моей преемнице, прости Господи, вздумала девчонка наша убежать домой, в Минск, не выдержала. Хорошо по трассе ехал матушкин благодетель, увидел знакомую монашечку и привез прямо сюда. Я ведь тоже не сразу приняла решение проситься к матушке. Боялась войти в одну воду дважды, понимала, что будет тяжело, но сейчас не жалею, нет.

– Так как вы там жили? Почему тебя сняли? Ты всё намеками, расскажи как есть, без утайки.

– Торопыжка, потерпи. У тебя и в юности характер был шустрый, терпения, ты меня прости и сейчас не достает.

– Что?!

– Да не смотри так, я же тебя насквозь вижу. А мы тебя за глаза звали с Арсенией Попрыгунчик.

– Ладно, проехали. Не обижаюсь, прозорливица ты наша.

– На новом месте, как говорят, «приснись жених невесте». А нам с сестрами всё какие-то кошмары снились в первые дни. Силы бесовские пугали. Проснёшься посреди ночи, а сон нервый, лежишь и пытаешься понять, где ты вообще, кто ты? Слышь, как ветер гуляет по домику, крыса по полу тащит пакет с пожертвованными печеньками. Одной сестре моей за шестьдесят, другая после училища, третья, ровня, кричит по ночам и периодически уходит в запой. Она долго, конечно, не продержалась. Народ, кто постарше, помогал чем мог, жалели нас, особенно Ларису. Ходили раз в неделю на Причастие в соседнюю деревню. Жили сначала в сарайчике, потом у местной бабушки с полгодика и постепенно стали отстраиваться. У нас только на третий год боковой придел храма освятили.

– А жили вы на что?

– Жили тем, что доили корову и продавали фермеру молоко. Он его отвозил в город. Хороший человек, раб Божий. Сами питались скудно, молочко себе оставляли лишь на кашу в скоромные дни. Я сейчас каюсь за то, что неразумно поступила тогда. Надо было сестер в первую очередь отпаивать. И вообще, быть помилосерднее к людям. Сейчас хвораю, так понимать кое-что стала… А тогда, хотела всех в рай.

Приезжать стали комиссии из города, прислали работяг, материал, стало дело двигаться. Превратились мы в большую стройку. Через какое-то время подкралось ко мне подозрение, что не всё чисто, дурят меня.

В ту пору Владыка уже успел меня постричь и дать крест, официально я числилась настоятельницей и обязана была подписывать необходимую документацию. Помню, день как-то выдался замороченный. Отрегентовала (да, не удивляйся, пришлось и к пению приспособиться, не смотря на моего медведя в ухе), провела беседу с местными ребятишками за вкусным чаем и отправились мы с сестрами на сенокос. Жара, взмокли, выдохлись.

Приехал главный подрядчик ближе к вечеру с какими-то людьми, отвел в сторонку и давай агитировать на покупку плит для трапезной. Скидку предоставят, люди проверенные. Заморочил голову, поторопил. Толком не вникнув, подписала бумажки и с тяжелым сердцем отпустила. На следующий день поехали мы с этим товарищем в город, в банк, перевели нужную сумму на счет той компании. Было видно, торопится мой спутник, в глаза не смотрит. А мне и посоветоваться не с кем. Зато теперь каждую бумажку читаю, не проведешь.

Развели нас на большие деньги. Плиты на картинке выглядели так заманчиво, я и не поскупилась. Через неделю приехали ко мне мои рабочие с новым бригадиром и докладывают – старший-то наш мошенником оказался. Втерся в доверие, назанимал у всех, а три дня назад уволился и исчез в неизвестном направлении. Кто-то говорил, что Толя сидел раньше. А с виду и не скажешь, культурный. Владыка меня ругал, ох как ругал…

Потом жалобы пошли от местных в епархию, мол, мы их со службы выгоняем, а сами ведем аморальный образ жизни. Насочиняли. Да, было дело, баба одна по пьяной лавочке разоралась в притворе, ну мы с матерью её и вывели. С той поры перестали мне доверять.

Сестер прибавилось, телефон провели. Чувствовать стала, что не воспринимают меня всерьез новенькие сестрички. Ластятся все к мать экономке, преданность доказывают. А у той характер властный, хватка цепкая, глаз искрит. И родня из Молдавии приезжать стала. Подавила она меня.

С облегчением приняла свое разжалование. Поняла, что под одной крышей не смогу с ними жить. Владыка отпустил подлечиться, да и к вам вернуться, «на историческую родину».

***

И вот прошло уже пятнадцать лет с той встречи, а две духовные сестры всё так же что-то терпят, о чём-то переживают. Ведут неспешные беседы, к молодому поколению приноравливаются.

– Господь не оставляет нас, Своих Невест. Исправляет. Утешает всячески.

– И молодёжь у нас хорошая, мать Сарра, не будем судить их строго. Тоже ведь Он их привел. Мы их не знаем совсем, но они не пустые. Авось, нам полегче станет со временем, разгрузят нас с трудов, а мы больше молиться станем.

– Ой, не смеши, разгрузят они! Куда без нас, старых! Ты не смотри, что у меня артрит, артроз, гайморит, плеврит, понос! Я ещё фору вам всем дам! И тебе, мать Тамара, в первую очередь!