Пустая колыбель

– Извините, – сказала я и потянулась за носовым платком. – Нам всем сейчас очень тяжело.

– Ваш муж, как он отнесся ко всему этому? – спросил отец Николай, глядя на меня.

– Олег советовал мне сделать аборт. Не хотел видеть, как я мучаюсь, и не хотел расстраивать Алину. Он очень ее любит. Я больше хотела второго ребенка, чем он. Ему хотелось просто спокойно жить, как и прежде.

– Не судите его, ваш муж – обычный человек, и хочет счастья. Но в его понимании счастье – это отсутствие страданий, покой, простые удовольствия. Он не видит другого, того, что доступно Вам. И не вина слепого в том, что он слеп.

– Вы очень хорошо говорите, – сказала я. – Но жить в этом каждый день. Понимая, что моему малышу не выжить…

– Маша, он уже живой, – дедушка потянулся ко мне и взял меня за руку. – Я говорил тебе об этом. И не тебе решать, сколько ему прожить на этой земле. В твоем ли животе, или же несколько часов в больнице, или долгую жизнь на этой земле.

– Чай будете? – спросила я, пытаясь уйти от тяжелого разговора.

– Да, спасибо, – ответил отец Николай.

Я взяла заварочный чайник и три чашки. По кухне разлился приятный аромат. Олег у нас был ценителем и всегда покупал дорогой чай.

– Сахар? – сказала я, ставя чашки на стол. – Есть печенье, угощайтесь, – указала я на конфетницу.

– Нет, спасибо, я как-то сладкое не люблю, – произнес Николай, беря чашку двумя руками и будто пытаясь об нее согреться, хотя на кухне и так было жарко.

– Есть простые сушки. Хотите? Мне сладкое нельзя, приходится сушками спасаться.

– Почему нельзя? – спросил дедушка. – Сидишь на диете?

– Нет, обнаружился диабет беременных, такое бывает. Приходится отказываться от сахара и еще много от чего, чтобы не навредить ни себе, ни ребенку.

Дед как будто побледнел от моих слов.

– Да? А как ты об этом узнала? – спросил он.

– Когда сдавала анализ на толерантность к глюкозе. Уже первый тест повышенный сахар показал. Даже не пришлось глюкозу пить. Теперь вот мучаюсь, – чуть смущенно улыбнулась я. – Дедушка, не переживай, это не страшно.

Мне показалось, что он разволновался из-за моих слов.

– Ладно, десять минут прошло, – вдруг сказал дед, поглядев на часы. – Я оставлю вас ненадолго, поговорю с Алиной. В ее возрасте все проблемы кажутся концом света. Она и не знает, что такое страдать по-настоящему.

– А как же чай?

– Спасибо, Маш. Я не хочу.

Взяв трость, дедушка поднялся и вышел из кухни. Мы остались вдвоем с отцом Николаем. В комнате повисло неловкое молчание. Отец Николай медленно сделал глоток и очень внимательно посмотрел мне в глаза. Как будто пытался найти ответы на какие-то только ему известные вопросы. Мне стало немного не по себе. И я отвела взгляд.

– Вам кажется странным, что я сижу у вас на кухне и смотрю вам в глаза? – вдруг спросил он.

– Да, немного, – я смутилась от такой прямоты.

– Не смущайтесь. Мне нужно было это, наверно. Вы не первая женщина в такой ситуации, с которой я общаюсь. И все разные. Разные семьи, разные истории. Но вы первая, кто отказался от аборта, уже имея ребенка, мужа и обычную полноценную семью. Это меня очень и удивило.

– Да, это многих удивляет. Как будто решиться оставить ребенка можно только от безысходности.

– Или из-за вопросов веры и страха. Я и с многодетной мамой в такой же ситуации общался, матушкой в приходе. Но вы другая. Вы приняли решение и идете к нему. Так говорил ваш дедушка.

– Будьте откровенны и вы. Зачем же вы общаетесь с такими женщинами?

Он покачал головой.

– Мне кажется, я хочу первым узнать ее.

– Кого ее?

– Ту, что принесет нашей стране спасение. Ту, что родит здорового малыша.

Я поразилась этой его мысли.

– Вы о том своем видении?

– Да, о нем.

Я хотела задать вопрос, но подавила порыв.

– Хотите спросить, было ли оно на самом деле? – догадался отец Николай.

– Нет, ну что вы, – смутилась я. – Конечно, я верю, что оно было.

– Обманываете. Не нужно, это грех. Да, видение было. И да, я уже несколько месяцев езжу по стране, пытаясь первым увидеть ту, кто это видение воплотит. Я надеюсь, что будет какой-то знак. Но пока его не было. Или я не заметил.

– Но беременных женщин очень много?

– Да, но в видении были конкретные указания. И я стараюсь им следовать так, как я их понял.

– Не думаете же вы, что этой женщиной могу быть я?

– Любая женщина может. Почему не вы? Ваша семья служила Богу многие годы, и вы живете в месте, где много было пролито крови. Тьма великая погибших – миллионы про современному. Я не все понимаю из предсказания, но, по крайней мере, по этим словам вы подходите. Правда, как и многие другие. Вы не хотели бы этого?

– Хотела бы я, чтобы мой ребенок выжил? Конечно. Но хотела бы я быть матерью ребенка, который исцелит других? Нет. Мне не нужна слава. Я просто хочу мирно и спокойно жить.

***

Когда они уехали, я еще долго сидела одна на кухне и размышляла. Он вселил в меня надежду. Надежду, что все это правда. Что появится младенец, который спасет всех нас. И что это произойдет до моих родов. Только бы произошло… Да, не спорю, после его слов у меня мелькнула гордая мечта, что я сама могла бы стать этой женщиной. Но после секундного наслаждения славой, пришло понимание, что я этого не хочу. Не хочу такой ответственности. Не хочу внимания к своему малышу. И как бы на это отреагировали Олег и Алина? Мне тысячу раз не нужны были бы все эти вспышки фотокамер и журналисты с микрофонами, встречающие нас у роддома. Я просто хотела спокойно жить, с мужем и моими детьми. Двумя детьми.

Месяц девятый. Июнь

Анна, вот мы и дошли до этой точки. Последний месяц. Последняя глава моего дневника. Так быстро. Пока писала, я будто снова пережила все девять месяцев беременности. От слез счастья, когда держала в руках тест-полоску, до отчаянных рыданий, когда… Нет, по порядку.

ПДР – плановая дата родов – 22 июня, ложиться в роддом нужно за две недели. Это правило, которого все сейчас должны придерживаться. 8 июня я собрала вещи. Свои. Я ничего не покупала для малыша. Сейчас в детских магазинах почти пропали товары для новорожденных: нет подгузников маленьких размеров, нет бутылочек и сосок для первых месяцев жизни, нет пеленок. Их никто не покупает. Больше они не нужны. Это страшно. Помню, когда я носила Алину в животе, мы заранее купили и кроватку, и коляску, и конверт на выписку. Все как у людей. А сейчас это никому не нужно. Я видела циничную рекламу из похоронного агентства. Маленькие гробы и специальные венки. И слоган: «Проводите своего малыша в вечную жизнь». Кукольные гробы. Это невозможно. Невозможно. Я не хочу расставаться со своим сыном. Пока он во мне, он живет, живет.

Я собирала вещи, будто на похороны. Когда мы с Олегом уже должны были уезжать, Алина стояла в коридоре и провожала нас. Я не знала, как она будет реагировать, мне так не хотелось слышать вновь ее претензий или, напротив, видеть ее довольное лицо. В последние дни она была в хорошем настроении, теперь ей можно будет выходить из дома. Она очень этому радовалась и ждала моего отъезда. Мне было больно видеть, что она так счастлива. Но в тот день, когда я стояла уже в прихожей, в ее глазах зажглось что-то другое. Может быть, я придумываю, но тогда я вновь увидела свою маленькую девочку. Подростковое бахвальство куда-то ушло, и она стояла в коридоре с грустным лицом, хотя и старалась этого не показывать.