Два писателя и две утопленные калоши

– Я видел только труп, – возразил Полежаев, – этого недостаточно, чтобы судить об умственных способностях покойной.

– Недостаточно? Ха! – повертев длинным пальцем в воздухе, пианист наставил его на Полежаева и объяснил заплетающимся языком, – Умная женщина не наденет на себя платье в виде бархатного подрясника, с какой-то рыболовной сетью сверху. А эти жуткие серьги – о, мон дьё… А эта повязка на голове из какой-то тряпки, скрепленная прабабушкиной брошью. А эта сумочка на поясе с вышитым черепом! Собственно, это все, что мне о ней известно.

– Понятно, – Полежаев повернулся к другому господину, молодому и упитанному. – Ну, а вы, господин… как вас, простите?

– Волощук, Симеон Петрович. Сахарозаводчик, да-с, к богеме отношения не имею.

Дальнейший разговор шел в таком же ключе. Остальные господа подтвердили, что Ксения Лютич была особой какой-то не вполне адекватной, вечно нелепо одетой, и вечно играющей какую-то трагическую роль «одинокой души, не понятой этим жестоким бессердечным миром» – но никакого серьезного мотива Полежаев не мог выудить из их слов. По их словам судя, некоторые вообще даже не знали, как зовут эту женщину…

Немного ясности внесла мадемуазель Ариадна, объяснив, что Ксения Лютич была, кажется, замужем, но что там случилось дальше – она не знает, так как в ответ на прямой вопрос, куда делся ее муж, Ксения закатывала глаза и изрекала что-то ужасно философское. В настоящее время она была, по сути, без средств к существованию, промышляя чем можно, в частности, играла в театре роли без слов или с парой реплик; сочиняла сентиментальные рассказики, которые иногда печатали дамские журналы, или писала заметки о неких скандальных событиях для желтых газет. Отчаянно пыталась найти хоть кого-то, кто бы ее содержал, но, увы – безрезультатно…

Осмотр квартиры по указанному адресу только подтвердил слова Ариадны: голые стены, обшарпанные полы и расстроенная хозяйка, причитающая, что жилица ей не платила уже третий месяц…

Глава 5

– Однако! – пробормотал Полежаев через два дня, созерцая свой кабинет. На его столе громоздились штабелями папки с надписью «Дело». Так как на столе места не хватило, несколько штабелей расположились прямо на полу.

– Это что?! Васильчиков, это что такое?

– Это Дмитрий Сергеич вчера принес, – пояснил секретарь невозмутимо. – Вы же сами его попросили, он так сказал.

– Вот как, – только и мог произнести Полежаев.

… Позавчера Аристарху Модестовичу наконец-то принесли заключение о результатах вскрытия госпожи Лютич. Из него следовало, что эта дама, похоже, не ела несколько дней, зато буквально за минуту до смерти выпила стакан вина с растворенным в нем опием… Кстати, опий обнаружился и в каплях вина на дне разбитого стакана.

– Опий… вот это да, интересно, – пробормотал Полежаев.

– Вы правы, это как-то не очень… типично, – отвечал из своего угла его помощник, Дмитрий Сергеевич Кошечкин.

Плотно сбитый, круглолицый и румяный, Кошечкин своей внешностью оправдывал свою фамилию. В нем и впрямь было что-то от кота: то ли по-кошачьи круглые, честные глаза, то ли кошачья мягкость в движениях, то ли кошачья способность просочиться туда, куда обычный человек пробраться не сможет.

– В смысле – нетипично? – поднял брови Полежаев.

– Да вот, извольте видеть, Аристарх Модестович! Вся эта актерская братия сидит на кокаине, и только на нем.

– Вся? – недоверчиво переспросил Полежаев, – так-таки вся?

– А помните, год назад у нас было дело? Я тогда его сам вел: ограбление театральной кассы. Ну, я и столкнулся с их… пристрастиями, скажем так. Я знал, что кое-кто этим балуется, но вот чтобы буквально все! У каждой актриски – пудреница с порошком, актеры тоже пузырьки с собой носят, такие аптечные, в виде коричневых бочонков – и каждый раз перед выходом на сцену заправляются… ужас просто. Иные так и выходят на сцену с белым носом! – он хихикнул. – Ну вот что это такое, Аристарх Модестович? Моя бы воля – я бы какой-нибудь закон ввел, против этого. А то этот кокаин во всех аптеках продается, прям как касторка, бери и покупай! Сорок копеек за грамм! И даже без рецепта…

– Значит, говорите, опий не очень популярен?

– Я как-то не очень сталкивался. По крайней мере, в артистической среде.

– А посмотрите-ка в архивах, Дмитрий Сергеич. Хотя бы только за последний год. Я хочу знать, какие уголовные дела были так или иначе связаны с этим… с этой дрянью…

И вот теперь Полежаев созерцал штабеля папок на своем столе. Открывши одну из них, он прочитал историю преступления некоего достойнейшего молодого человека, который, пристрастившись к опию, пошел на растрату казенных денег, дабы получить доступ к вожделенному снадобью. Профессор-эксперт, выступавший на процессе, разжалобил присяжных, доказывая, что, одержимый этим пристрастием человек, становится невменяемым, теряет волю… Следующая папка. Дама из высшего общества, которую все считали воплощением респектабельности, будучи одержима желанием опия, обокрала мужа… Еще одна папка. Девица, дочь чиновника, в поисках опия ушла из дома, занималась черт знает чем, опустилась до панели и в итоге покончила с собой…