В вечных сумерках после заката без нас

Молчание прикосновенья

К замедлившему на строке перу…».

Можно и в 98 лет написать своё последнее стихотворение, вернуть Творцу билет, испив чашу до конца, и остаться на века. Или:

«Пора – пора – пора

Творцу вернуть билет. Отказываюсь – быть.

В Бедламе нелюдей

Отказываюсь – жить», и

по собственной воле ускользнуть от бытия. Но не хотелось о печальном, наоборот, собиралась делиться со своей радостью – вполне земной и бытовой. Так болталка обо всём и ни о чём уводит автора в неведомые дебри. Как бы не перепутать двери… В тренде писать не в стол, а в никуда, в искусственный астрал. Для всех и ни для кого. На авось.

Дудкой быть не суждено. Намекни мне в пору наших не по-детски заумных ролевых игр, что членский билет российского писателя будет пылиться с иными доками, окажусь ещё и в телевизоре, я бы послала его подальше. Кем-кем, а инженером человеческих душ стать я не собиралась, тем более, начинать со стихов (их читала в красные дни календаря наизусть, не вникая в суть, не любила читать, не умела писать). В телевизоре работать для меня было немыслимой перспективой, но у Творца на меня были свои планы. Мне повезло оказаться и там, и тут в эпоху перемен, когда рупором власти было неприлично. Свобода слова и гласность – писать и вещать было в радость. Иного способа общения у интроверта с прогрессирующей социофобией вроде нет.

Хотела писать об ангеле за рулём, а получилось чёрт-те что. А нобелевским лауреатом 1999 года стал немецкий писатель Гюнтер Грасс. Я не только не читала, даже никогда не слышала о таком писателе. Даже Нобелевская премия не заставила в своё время поискать книгу такого писателя. В то время я ещё читала. К тому же я училась на филолога, потому приходилось вписывать в шпоры синопсисы всех известных произведений мировой литературы.

Проблема

Вспомнила – я в начале этого века работала в своей родной школе. Как ни крути, жизнь снова и снова заставляла заниматься тем, что я особенно не люблю, делать то, что не присуще мне. Потому жизнь боль, преодоление себя? Есть такой приятный молодой публицист, сделавший целую теорию пофигизма. Потому при любой непонятной ситуации выручит Марк Мэнсон, а не холодильник. К слову, он у меня совершенно новый и огроменный. Чтобы он не пустовал, придётся мне петь, если не под дудку времени, то по чьей-то наводке, это точно. Чтобы его мне доставить, до недавнего времени совершенно мне чужой человек, потратил не только своё время, деньги, он ещё вложил душу в это дело. И это вовсе не он, а она. И я до сих пор в шоке – неужели в наш циничный век есть ещё такие бескорыстные, добрые люди? Кажется, я всегда догадывалась, что ангелы – это не мальчики с крыльями, а женщины. Прекрасную Россию будущего способны построить только женщины. Для этого необязательно заканчивать Лондонскую школу экономики. Хотя мой ангел на машине – экономист.

Так это Марк Мэнсон прославился тем, что написал скандальный бестселлер «Тонкое искусство пофигизма». Холодильник утешит только желудок, а Мэнсон ум и душу, если таковые есть. «Куда бы вы ни пошли, вас поджидает огромная куча дерьма. И это – норма. И задача состоит не в том, чтобы убежать от дерьма. Она состоит в том, чтобы найти дерьмо, с которым вам понравится иметь дело. Иными словами, если хотите успеха, перестаньте спрашивать себя: «Чем я хочу насладиться?» Задайте другой вопрос: «Какая боль мне по душе?» Дорога к счастью усеяна постыдными провалами и кучами дерьма». Дерьмо – это и мой конёк. Я же тоже местечковый запрещённый в своё время писатель именно из-за этого самого дерьма. Дерьмо было главным сквозным образом в моём «Переполохе». Вы не поверите, я иногда его сама перечитываю и катаюсь по полу от смеха. Из всего лестного и не очень обо мне и моём творчестве самым дорогим отзывом было то, что написала одна молодая особа, где она призналась, что читала эту мою книгу больше 10 (!) раз. Потому к дерьму отношусь с пиететом. «Ощущаете себя хреново? Наплюйте на это. Скажите себе: «Да, мне хреново. Ну и что с того?» Вот вам и выход из заколдованного круга. Словно по взмаху волшебной палочки (палочки-на фиг-посылалочки) вы перестаете ненавидеть себя за то, что вам плохо. Вот почему важно уметь «послать всё на фиг». Это умение спасёт нас. Надо смириться с тем, что в мире всё наперекосяк и это – нормально, поскольку так всегда было и всегда будет».

Но мне сегодня вовсе не хреново. Сытно, уютно, всё по мне, всё так, как мы любим. В продолжение темы о Нобелевской премии о литературе. Кстати, в том 2000-м году я вела «МХК» – рассказывала старшеклассникам о сокровищах мировой культуры. Ничего провокационного, но как потом признавались некоторые, запомнилось надолго. Может, потому, что я сама вместе с ними убегала со своего урока. Если кто увидел бы, как мы на корточках под окном учительской проходили, заподозрили бы неладное. Было и неладное, да не свежо предание. Если только дневник намекнёт, может, и расскажу позже. И смех, и грех. В свои 33 года от стыда сквозь землю не провалилась, да и ладно. «Подлинное счастье наступает, лишь, когда вы находите проблемы, которые вам нравится иметь и решать» (Мэнсон). Настоящую свою Проблему я встретила чуть позже, который стал героем моего позднего романа. Сексуальное безумие. И я счастлива, что оно у меня было.

Знаменитый философ, писатель-экзистенциалист Жан-Поль Сартр был первым, кто добровольно отказался от Нобелевской премии. Произошло это 22 октября в 1964 году. Так писатель объяснил журналистам своё решение: «Я очень сожалею, что дело приняло форму скандала: премия присуждена, а от неё отказываются. Я отлично понимаю, что после того, как шведская Академия сделала выбор, она уже не может отказаться от него. Причины, по которым я отказываюсь от награды, не касаются ни шведской Академии, ни Нобелевской премии, как таковой. Мой отказ вовсе не необдуманное действие, поскольку я всегда отклонял официальные знаки отличия. В основе этой позиции лежит моё представление о труде писателя. Писатель, занявший определённую позицию в политической, социальной или культурной области, должен действовать с помощью лишь тех средств, которые принадлежат только ему, то есть печатного слова. Всевозможные знаки отличия подвергают его читателей давлению, которое я считаю нежелательным. Писатель не должен позволять превращать себя в институт, даже если это, как в данном случае, принимает самые почётные формы. Объективные причины. В настоящее время единственно возможная форма борьбы на культурном фронте – борьба за мирное сосуществование двух культур: восточной и западной. Я прекрасно понимаю, что само сопоставление этих двух культур неизбежно должно принять форму конфликта. Но это сопоставление должно происходить между людьми и культурами без вмешательства институтов. Я, разумеется, отказываюсь от 250 тысяч крон, ибо не хочу быть официально закреплённым ни за восточным, ни за западным блоком».

Это совсем из другой оперы, нежели у нас. Пастернака и Солженицына, понятно, вынудили. Ничего унизительнее и не придумаешь. Вот только Лев Толстой отказался сам. Из-за соображения, что «деньги – это зло». Да он был патологическим отказником от всего мирского, но это не помешало ему заиметь свою нишу в сокровищнице мировой культуры. Отказником нового времени является математик Григорий Перельман. Его пока никто не переплюнул. Может, это имел ввиду Мэнсон? «Надо научиться понимать, что вы лично цените больше всего, – и затем произвести жёсткий отсев». По мне, от дудки я ещё в силах отказаться, от плюшек – вряд ли, может, потому что их просто нет.

Итак, год 2000-й. «12 января. Записку получила. Смешно – дожить до его лет и быть таким дураком. А ещё получила письма от Моисея Дмитриевича Ефимова (впоследствии народного поэта Якутии). Чуть не расклеилась на уроке 10-го «б». Доклад нужно рецензировать. Доклад про меня (ученицы Марианны Семёновой). Эпидемия гриппа в России и во всём мире». Грипп в декабре – это нонсенс. Ковид придумают лет через двадцать.

В России новый президент и старые проблемы. А воз и ныне там, и он уже не подъёмен. «Счастье приходит от решения проблем. Ключевое слово здесь – «решение». Если вы убегаете от проблем или полагаете, что у вас их нет, вы будете несчастны. Если вы думаете, что ваши проблемы нерешаемы, вы также будете несчастны. Стало быть, фишка в том, чтобы решать проблемы, а не просто иметь их». Да этот Мэнсон наш человек! Русский по духу. Где-то кучу денег тратят на психотерапевтов, искусственно придумывая проблемы в жизни. А нам ничего придумывать не надо, проблем всегда хватает. На всех и на все времена. И мы ничуть не страдаем от этого, ибо это наша стихия, наше всё. «Ощущаете себя хреново? Наплюйте на это. Как ни парадоксально, принятие негативного опыта – это позитивный опыт. Боль – скрепляющая нить в ткани жизни. Вырвать её не только невозможно, но ещё и деструктивно: вы так всё порвёте. Сама жизнь – форма страдания. Единственный способ победить страдание – научиться выносить его».

Проблема – это бесценный опыт. Мост, ведущий к будущему, без него никак. Если бы жизнь была до того ровной и счастливой, предсказуемой, предопределённой, она была бы сродни бесконечному дню сурка. Где же ты, моя Проблема? Связь у нас была только через «ВК», который у меня удалён.

Как завяжется, так развяжется или есть такая болезнь: венерическая

С началом века первым после Ельцина с Путиным меня поздравил Моисей Дмитриевич Ефимов. Поэт до конца своих дней, бессменный председатель нашего союза.

Ни с кем так долго и так много не переписывалась, как с ним. Дольше только с родителями в разлуке. Ещё со студенческих лет, а я раньше своих сверстников начала почти взрослую жизнь, не было недели, чтобы не писала им, а они мне. Писала мама, а отец редко, но метко. Даже не знаю, с кем была откровеннее – с ними, самыми родными людьми, или с большим поэтом, который на целую жизнь старше меня. Надеюсь, мои ответные письма уже давно утилизированы, а письма Моисея – в моём зелёном сундуке. Он с самого начала подписывал свои письма, как просто Моисей. А я была просто Венерой, ибо была моложе (в союзе много лет ещё оставалась самым молодым членом), да ещё моё же имя стало творческим псевдонимом.

«Венера, мой дорогой друг! Поздравляю с 2000-м годом! Счастлив от того, что своё первое письмо в новом веке и тысячелетии пишу именно тебе. Здесь твою новую книгу хвалят. Писатели, прогрессивные писатели. А о том, что не стоит оспаривать глупцов, говорил сам великий Пушкин. Ещё они хвалят твоё последнее интервью в «Кыыме». Говорят, все высказались банально, одна Венера была оригинальной. Тем они подтверждают моё мнение, что ты особенная. Я последний раз выпил свои три рюмки 27 декабря в Академии. С тех пор решил жить, как Венера, и не выпил ни одной рюмки. «Ребята» смеются: «Помнится, Василий говорил, что не будет пить до 2000-го года. А Моисей бросил пить со встречи 2000-го года. Надолго ли? Или, как Василий, как завяжется, так развяжется?».

Это письмо от 5 января 2000 года. Что касается интервью, это был простой обычный новогодний опрос. Василий – Василий Тарасович Сивцев, тоже поэт, второй человек в правлении союза писателей, впоследствии также, как Моисей Ефимов, народный поэт Якутии. Дальше мне писать, даже ссылаясь на дневники и письма, будет проблематично. Насколько я могу быть откровенной с самим собой и со всем миром? Дальше с каждым годом всё ближе опасная трясина. Хотя мы там уже были. Никто туда нас силком не тащил. Сами по доброй воле оказались. И вполне комфортно себя там чувствовали. Академия – имеется ввиду академия духовности. Была такая академия и только в Якутии, может, и сейчас есть. Инженеры якутских душ там члены. Почему она у нас есть, оттого, что мы в духов верим? Мы и в крещение в купель ныряем, молитвы на ночь читаем, оладьями ублажаем духов, хороним, как все, только через три года туда не ходим. Празднуем суверенитет, день государственности по два раза – России и республики. Мы и там, и здесь.

Байку про знаменитую рюмку со сломанной ножкой, доставаемую по утрам из вожделенного сейфа Моисея, знали все. Но большинства свидетелей и участников веселья круглый год уже давно нет. «Пройдут года, и тебя потянет на воспоминания», – не раз говорили они мне. Вот я созрела для такого дела, а вспоминается совсем не то. Хотя они сами, когда начинали вспоминать времена своей молодости, чаще говорили о пьянках да гулянках, а не о стихах. С ними самими я редко говорила о стихах. Их хвалу пропускала мимо ушей. Зато любопытно было оживлять в воображении классиков якутской литературы, не только, как писателей, мастеров слова, а вполне себе земных людей с такими же пороками, страстями, как все мы.

Итак, Моисей решил вести ЗОЖ, как Венера. Или он так заблуждался во мне, был одурачен моими эпистолярными заскоками, или я вправду в ту пору дала себе обет. Каюсь, со мной так периодически бывает. Занимаюсь самозабвенно своим здоровьем, затем так же упорно разрушаю его. Как привезла семь килограммов аюрведы из Индии, вскоре начался ковид. У меня были не только маски, перчатки, жидкости для обеззараживания, но и весь остальной набор. С Трампом я лично не была знакома, тестов индивидуальных не было, но прививку поставила. Так пронесло же. Мне ближе принцип – думая о хорошем, готовься к худшему. Ковид забыт, сейчас у всех иные страхи. Медицина тут бессильна. На такой вариант событий у меня уже нет подушки безопасности: бункера нет, но калия йодид в аптечке имеется.

Писатели, в основном, поэты, чьи сочинения учили и учат в школе, любили шутить. Про Моисея: «Для Моисея есть только два поэта: он сам, и его Венера». И это всегда в рифму. Я дословно не помню и пишу тут на другом языке. Может, и хвалили меня очень много, потому что хвалил Моисей. Кстати, вроде ещё говорили о нём, мол, он заболел болезнью дивной – венерической.

Вот так всегда – шутя, любя, обо всём. Даже это вечное противостояние двух творческих союзов в моей памяти осталось в виде шуток-прибауток. Порой и похороны становились поводом для такого. Моисей часто говорил про одну писательницу, об её таланте, о том, что она особенная, не от мира сего. Пришла с лопатой, сказала, что идёт хоронить сына. Ему с трудом удалось объяснить, что так не делается, помог деньгами и с организацией всего. Позже другой председатель говорил, что в союзе денег нет даже на некролог, не говоря уже о венках. А были они в пору председательства Моисея Ефимова? Из сейфа доставалась только водка, денег я не видела. И пили они на свои, а не пропивали чёрную кассу в 90-е, как две их любимые поэтессы.

Будучи писателем, общаясь с ними, не пить – себе вредить. Так и без них у меня была хорошая школа. Быть ментом и не пить вообще западло. Про меня, наверное, думают, что давно спилась, на дне. Могла бы, только есть у меня фирменный секрет – я не похмеляюсь. До дна бутылки дойду, правило трёх рюмок на меня не действует, но дальше уже как-нибудь без меня. Хоть сто мемуаров напишу, обелить себя не удастся, всё равно будут считать алкоголичкой. Как и дурой. Умной меня считал только Моисей Ефимов. Эпистолярный жанр требует работу ума. Вот в письмах я и «обелила» себя. Хотя в 2000-х мы уже дружили и в реале.

В начале было только слово. «Благую весть» обо мне привезли в столицу тот же Василий Сивцев и Семен Руфов. До того момента Моисей знал меня только по моим стихам.

Важен не ум, а фейс. Для дела. А чтобы писать дальше, мне и фейс менять не надо. Моисея Дмитриевича давно нет. Потому для всех я дура навсегда. Оно и ладно, быть умным ныне неприлично, невыгодно, неудобно и даже опасно.

Кстати, мой зелёный сундук, доставшийся от предков, хранит не только письма поэтов. Нашла моё первое поздравление маме с 8 Марта. Помню, как задолго до праздника клеила в тетрадочку фантики от моих любимых конфет, и подарила её любимой маме. В ту пору писать я не умела, поздравила, как могла. Позже долгими зимними вечерами украдкой копировала мамину вышивку обычными нитками. Мое первое и последнее рукоделие. Шить и вышивать – это не моё. Как-то внучка спросила: «Что у тебя, бабушка, в сундуках?». В старые времена бабки прятали в сундуках или приданое потомкам, или свой погребальный прикид. А в моих сундуках одна макулатура. В них – вся моя жизнь…

Ваня Гоголев, академик Петька и талантливая зубрила

У меня аллергия на рыбу, пенициллин. Это почти врождённое. Но есть и приобретённая аллергия. На дураков и лжецов. Без рыбы в рационе можно жить – рыбий жир в капсулах мне в помощь. Пенициллин сейчас вроде и не используется. А как жить в мире, который кишит и дураками, и лжецами?

Косить под дурака и врать, переврать, чтоб самой поверить. Не любила стихов, стала поэтессой, телевизорофобия была – оказалась в телевизоре. Также с дураками да лжецами. Кстати, может, телевизор врать научил? Но в 90-е он же был прожектором перестройки, в нём была ясность, гласность и другие ништяки.

Когда начинаешь говорить правду – никто не верит. А ложь принимают за чистую монету. Чтоб всем угодить, лучше уж врать.

«Эта конференция просто кишела дураками – высокопарными дураками, – а высокопарные дураки вынуждают меня просто лезть на стену. В обычных дураках нет ничего страшного; с ними можно разговаривать и попытаться помочь. Но высокопарных дураков – дураков, которые скрывают свою дурость и пытаются показать всем, какие они умные и замечательные с помощью подобного надувательства – таких я просто не выношу! Обычный дурак – не мошенник; в честном дураке нет ничего страшного. Но нечестный дурак ужасен!» (Ричард Фейнман). Это и есть часть моей лжи. Вы реально думаете, что всё это я читала? Я давно усвоила технику быстрого чтения. Вчитываться не было времени. Мало в мире вещей, книг, в том числе, чтобы посвятить ей/ему определённое количество своего драгоценного времени. Делать что-то с душой, с головой уйти в это занятие. Я не запойная и в этом отношении. Прошлась глазами по абзацам, поставила лайк или дизлайк, и пошла дальше. Слишком много информации и всего остального, зацикливаться на чём-то одном, просто невозможно.

Но иногда приходится отвлекаться на суету дня, «важное» ставить на паузу и просто жить. Расчехлилась старая знакомая, которая обиделась на ровном месте, что дело чуть не дошло до кровной мести. Пришлось изложить синопсис произошедшего со мной за время паузы в нашем с ней общении. Не затрагивая опасных тем. У кого-то осеннее обострение, но я – не скорая психиатрическая помощь. Телефон опять на беззвучке, да день уже подходил к концу. Копилка хороших фильмов пуста, а Сеть выдала инфо в тему: «Говорят, испытания человеку даются по силам. Самым сильным достаётся одиночество. Это привилегия морально зрелых людей. Слабых оно пугает, озлобляет, выматывает, опустошает, разрушает. Для сильных одиночество не повод для депрессий, не трагедия, а осознанный выбор, время и возможность для саморазвития и самопознания, зона комфорта, стиль жизни, глоток свежего воздуха, правильнее сказать – место, куда они уходят, чтобы подышать. А ещё это качество характера – способность ничего не требовать и не ждать от других. Люди, которые не боятся одиночества, не боятся ничего вообще. Они уже давно сожгли свои слабые стороны, став неуязвимыми для чужих интриг». Как лестно, это же почти обо мне! Любопытна не сама информация, а комментарий под ней: «Это не одиночество, это свобода». Сразу на ум приходит: «Абсолютная свобода только в одиночной камере». Думай, сколько влезет, медитируй, познавай себя. И время течёт медленнее, никто тебя не отвлекает. Быт не мешает. Голод, холод, швабра – побочка той свободы.

«17 января 2000 года. Я «работала». То есть, ходила по селу туда-сюда. Напросилась на беседу об Иване Гоголеве. Завтра его 70-летие».

«18 января 2000 года. Провели беседу, сделала обзор о Гоголеве. Он мне сегодня ночью приснился. Получила письмо от МД (Моисея Дмитриевича)». Иван Михайлович Гоголев-Кындыл (1930–1998) – народный поэт Якутии, заслуженный работник культуры Российской Федерации, заслуженный деятель искусств Якутской АССР, лауреат Всесоюзной премии «Северная звезда». Вот о ком могу со стопроцентной уверенностью сказать – он настоящий поэт. Он ничего для этого не делал – не бегал по инстанциям, не пел в угоду. В интригах не замечен, не замерзал под забором, как другой народный писатель (его издали опознали по лисьей шапке и спасли), не прыгал с чужого балкона, спасаясь от расправы законного мужа любовницы. Он жил, работал по специальности и творил.

Есть редкая порода писателей, чья творческая фантазия круче, чем сама жизнь. Например, одна поэтесса, кого Моисей считал гением, ушла в себя в самом прямом смысле. У неё много любовных стихотворений, до того страстных, до дрожи, до мурашек. При этом у неё никого не было. Иван Гоголев, если гений, то вполне земной. Я его всего пару раз видела. Не тусовался он в кабинете Моисея, не пил из рюмки без ножки за здравие или за упокой. После съезда, где меня приняли в ряды российских писателей, был небольшой банкет. Поздравил он меня оригинально: «Я сегодня счастлив оказаться рядом с настоящим поэтом…». Поэт, конечно, зрит в корень, но в тот момент мэтр глубоко заблуждался. И вообще поэты, люди эмоциональные, и склонны к преувеличению. Он видел не меня, не поэта во мне, а образ, выстроенный своим богатым воображением. Была бы я настоящим поэтом, согласилась бы вчера на предложение дописать, дополнить свою единственную поэму, которая на днях напечатают в одном художественном журнале. Кстати, она была написана в том же 2000-м году. Через 23 года я должна войти в одну и ту же реку? Даже под дулом пистолета я бы не смогла написать пару стихотворных строк. Я, конечно, графоман, но только за деньги. Десять лет ничего не писала, но это не значит, что я НИЧЕГО не писала. Я штамповала чужие тексты.

У Моисея был нюх на графоманов, хотя сам иногда грешил, сочиняя вместо других стихотворения. Одну таким образом протащил даже в союз. А за меня пару раз тоже писал. Для какого-то конкурса. Нюх у него был на графоманов другого рода. Целый список таковых, но пусть имена, фамилии, явки и пароли останутся в тайне. Некоторые до сих пор в теме, даже в шоколаде. Затаскают по судам, оно мне надо?

А Ваню Гоголева он ценил, говорил, что не от мира сего, что означает – гений. Для него он – Ваня. Как и академик Петька, с кем он дружил. Пётр Слепцов чуть позже стал моим куратором по дипломной. Он высоко оценил сей мой труд по языку, а комиссия воздержалась поставить высший балл, аргументируя тем, что научные труды художественным языком не пишутся. Так было и на госэкзаменах. Мол, не дверьми ли я ошиблась, путая экзамен по языку с литературой. К слову, я одновременно написала три дипломных: за себя, за однокурсниц. Одна получила за это «пять». Наверное, для неё я меньше старалась с художественным словом. Был шанс идти в науку, но я воздержалась, ибо это точно не моё. Наука – это Перельман, Хокинг, когда можно презентовать миру нечто новое. А из пустого в порожнее, ссылаясь на источники, пытаться что-то изобразить, не считаю наукой. Никого не хочу обижать, но правда она такая – кого-нибудь да заденет. В таких делах я талантливая зубрила.

Из письма Моисея Ефимов от 1 ноября 1997 года: «В эту пятницу академик Петька (П.А. Слепцов) отмечает 70-летний юбилей. Говорит: «Мы с Кешей Рожиным на твоём юбилее были в хорошем настроении. Надеемся, что и ты будешь в таком же расположении духа и на моём юбилее». Пётр Алексеевич Слепцов – доктор филологических наук, профессор, академик Академии наук Республики Саха (Якутия), действительный член Нью-Йоркской Академии наук, лауреат Государственной премии РС (Я) в области науки и техники, заслуженный деятель науки РС (Я) и РФ. Специалист по якутской лексикологии, лексикографии, языковым контактам.

Порок

«21 января 2000 года. Написала одно стихотворение. Ухитрилась, вернее. Тишина у нас на вес золота. Не хочу быть материалистом. Не будет сил противостоять мраку. К вечеру словила тишину, но Музу уже не догнать».

Покой нам только снится. И это в глубокой деревне, где вроде само время в сговоре с тишиной. И никто мне тогда не намекнул, что чем меньше стихов, тем счастливее жизнь. «25 января 2000 года. А я так счастлива – тем, что я дома, тем, что я свободна, тем, что я никому ничего не должна, тем, что я никого не люблю». Браво мне – той. Сама себе завидую.

«26 января 2000 года. Письмо от МД. В 2000-м году 100 лет якутской литературы. Планируют дни якутской литературы в Москве и Петербурге. И антологию. Надо срочно перевести стихи».

«19 января 2000 года. Дорогой мой друг, Венера! Писал тебе и не раз, ни ответа, ни привета. Я всё же надеюсь дождаться от тебя добрых вестей. В эти дни живём одними совещаниями. Вчера отметили 70-летний юбилей Ивана Гоголева в музыкальном театре. Ставили спектакль по пьесе Гоголева. Потом был банкет на 200 человек. Но я ушёл прямо со спектакля. Зачем мне банкет без Венеры? И вчера же начала работу правительственная комиссия по мероприятиям, приуроченным 100-летию якутской литературы. Я предложил провести в Москве и Петербурге дни якутской литературы, также издать антологию якутской поэзии на русском, якутском. Я предложил, как будет на деле, посмотрим. Написал письмо Тимуру Пулатову по поводу проведения дней якутской литературы. Будем искать спонсоров. Тебе надо перевести несколько своих стихов на русский для антологии. Их и будешь читать на вечерах в Москве. На днях приезжал Вячеслав Огрызко. Обещал дать колонку в Литературной газете для подборки стихов якутских поэтов. Членские билеты будем менять. Жду от тебя письма».

Уже 27 января у меня уже более ста подстрочников. На целую книгу. У меня всегда перебор, всегда с хвостиком. Писательская норма – пять страниц в день – это явно не про меня. Кто его знает, сколько страниц, знаков выдавала в день, когда была ответсекретарём, заместителем редактора и главредом. По сути, я была редакцией в одну харю. Кем я только не была, но больше всего мне нравилось быть мужчиной. Политобозреватель Михаил Фёдоров был в тренде. Занижали оценку в моих дипломных, когда за кого-то писала, их хвалили. Когда подписывалась своим именем, читатели возмущались, мол, меня слишком много. Когда это подавалось под чужим именем, публике нравилось. А сейчас, когда важны кричащие заголовки, а внутри пусть хоть пусто, писать много – это порок.