Белое дело в России: 1917-1919 гг.

Однако в 1919 г., под воздействием тяжелого положения на фронте (в январе Красная армия взяла Уральск, и казачьи части были вынуждены начать отступление к Гурьеву), экстренный Войсковой съезд 10 марта 1919 г. (постановление № 619) постановил «временно, до освобождения войсковой территории от большевизма, избрать Войсковым Атаманом генерал-майора В. С. Толстова и вручить ему неограниченную власть как над жизнью и смертью воинских чинов, так и над гражданским населением войсковой территории». В тот же день генерал Толстов, «переняв полноту власти от Войскового съезда», объявил его «распущенным, впредь до созыва его в новом составе моим приказом или приказом моего заместителя, по освобождении от врага Войсковой территории и общего успокоения населения». Действовавшее на тот момент Войсковое правительство признавалось «утратившим свои полномочия», и новый его состав единолично утвердил атаман. Во главе правительства стал сам генерал Толстов, а своим заместителем он назначил генерал-лейтенанта М. Ф. Мартынова. Большинство должностей в составе кабинета получили военные.

Приказом № 13 от 24 марта 1919 г. атаман Толстов заявил о своем подчинении Верховному Правителю России и о принятии на себя полномочий представителя всероссийской власти: «… Приняв на себя всю полноту власти в Уральском войске и признавая носителем Верховной власти в России Верховного Правителя адмирала Колчака, я, ввиду невозможности сношений с Верховным Правителем – с одной стороны, а с другой стороны, ввиду необходимости немедленного разрешения вопросов, подлежащих по закону разрешению Верховной Власти и Министерств, временно, впредь до возобновления таковых сношений, принимаю на себя права, обязанности и ответственность Верховной Власти и Министерств в пределах

Уральского войска». При Верховном Правителе создавалась должность представителя войска, которую занимал министр «внешних сношений и народного образования» есаул Е. Д. Коновалов. Таким образом, система единоличной властной вертикали в считавшемся одним из «наиболее демократичных» Войске оказалась более востребованной в критических условиях гражданской войны.

Впоследствии система военного управления уральского казачества была несколько скорректирована, поскольку в оперативном отношении Уральская армия с осени 1919 г. была подчинена ВСЮР. Генерал-майор М. Н. Бородин был назначен представителем Уральского казачества при Ставке Главкома ВСЮР с февраля по апрель 1919 г., а его преемником стал полковник Хорошхин. По отчетным данным от ВСЮР, в Гурьев отправили около 1 тысячи винтовок, 5 миллионов патронов, 2 батареи английских артиллерийских орудий, 3 бронеавтомобиля (что помогло при начале наступления на Уральск весной 1919 г.). В общей сложности войску было перечислено 7 миллионов рублей из бюджета ВСЮР. Не случайно уже при отступлении от Гурьева до Порта-Александровска в декабре 1919 г. уральские казаки рассчитывали на переезд через Каспийское море с последующей целью присоединения к ВСЮР. По свидетельству Бородина, генерал Деникин «очень тепло к нам относился и во всем шел навстречу».

Изменился статус Гурьевского уезда Уральской области, который предполагалось включить в орбиту управления Туркестанского (Закаспийского) правительства. В докладе бывшего председателя Съезда крестьянских начальников Гурьевского уезда статского советника П. М. Ерогина отмечалась важность укрепления контактов с Российским правительством в Омске, а также «использования киргизов как живой силы для противодействия большевизму». Ерогину предполагалось поручить формирование особой «Киргизской армии». Проехав из Екатеринодара через Гурьев в Омск, он 27 августа 1919 г. направил доклад Колчаку, в котором говорил о возможном сотрудничестве между уральскими казаками и киргизским населением. Ерогин утверждал, что под влиянием «общности борьбы с большевиками» прежняя обоюдная отчужденность казаков и киргизов «несколько ослабела», но для установления устойчивого сотрудничества между Белым движением и национальными антибольшевистскими силами необходимо взаимодействие с Алаш-Ордой, «высшей административной властью края, которой подчинены областная и уездные земские управы», действующие в соответствии с законодательством Временного правительства (подробнее о политическом статусе Алаш-Орды в отдельном разделе). Ерогин считал нужным сохранить «глубоко заложенные корни родового начала», которые «сказываются во всем строе и укладе новых административных и судебных учреждений». «Земские управы подбираются из родичей или членов партии во вред делу и к недовольству оппозиции», поскольку партийно-политические споры у киргизов также носили родо-племенной отпечаток. Идти по пути ликвидации «уже имеющихся в степи киргизских административных учреждений» считалось нецелесообразным, «поскольку эти учреждения не нарушают общей административной системы и полезны самому киргизскому народу». Формально роспуск Алаш-Орды был уже санкционирован соответствующим актом Уфимской Директории. Поэтому более целесообразным считалось введение в регионе областного законодательства согласно «Временному Положению об управлении в местностях, занятых ВСЮР», но с «местными» коррективами (в соответствии с военно-политическим статусом Главноначальствующего Закаспийской областью). При определении статуса уральского казачества, Алаш-Орды и Закаспия Ерогин ссылался на факт обсуждения этого вопроса в Особом Совещании, одновременно с «законодательными предположениями по управлению Степными областями». Было решено согласовать законопроекты белого Юга и Сибири. Сам Ерогин склонялся к утверждению в крае законодательства белого Юга, согласно которому при Главноначальствующем предполагалось введение совещательного представительства «для правильного и надлежащего авторитетного осуществления… порядка… а также для разработки на месте самого «Положения о временном управлении Степным краем». Считалось необходимым «безотлагательно созвать комиссию из известных уже, облеченных полномочиями киргизских деятелей, представителей русской власти от ведомств – военного, внутренних дел, юстиции, земледелия, торговли и промышленности, финансов, государственного контроля и представителей земских и городских управ». Ерогин не исключал, что позднее данная Комиссия станет выполнять функции Совета при Главноначальствующем «с широкой программой и полномочиями». Кроме того, необходимым считалось и создание «областного съезда и областного присутствия по земским и городским делам». Структуры волостного земства Ерогин также предполагал сохранить с учетом «национального признака»: «в русских поселениях края полное, в киргизских волостях коллегиальное при волостном управителе». В любом случае для укрепления авторитета власти в многонациональном регионе следовало «сейчас же дать положительный закон, определяющий все взаимоотношения правительственной власти к подчиненным ей административным учреждениям и лицам, и точно определить права и обязанности всех граждан в это время пред властью, обязанной воссоздать Единую Россию». Эта «сила закона», «самый суровый временный закон, ограничивающий права граждан от покушений справа и слева, может быть страшен только насильникам, а потому должен быть безболезненно принят и осуществлен в Степном крае» (12).

Несколько отличный от других казачьих войск статус имело астраханское казачество, построенное на основе объединения астраханских казаков и калмыков. Калмыки в декабре 1917 г. присоединились к войску на условиях признания «главенства единого войскового атамана из коренных казаков и с сохранением своего калмыцкого управления по форме, аналогичной казачьей». Астраханские калмыки, вошедшие в состав Войска на правах «федеративных», признавали власть атамана (им в декабре 1917 г. был избран генерал-майор И. А. Бирюков), но имели собственное правительство и представительный съезд. После гибели Бирюкова власть оказалась разделенной между двумя его помощниками: Г. М. Астаховым и ротмистром, нойоном Д. Д. Тундутовым, ставшим вторым помощником войскового атамана «по калмыцкой части». Астахов именовался «старшим» помощником атамана. Председателем Войскового Круга был избран член кадетской партии, присяжный поверенный Н. В. Ляхов. После неудачного антибольшевистского восстания в Астрахани в январе 1918 г. Астахов, Ляхов и часть членов Войскового правительства выехали на Урал, где осенью 1918 г. от имени Войска участвовали в работе Уфимского Государственного Совещания. В это же время Тундутов, заявив об исполнении обязанностей астраханского атамана (по причине отсутствия сведений о судьбе атамана Бирюкова), развивал свою деятельность на Дону, подписывая договоры и постановления и сделав (с согласия атамана Краснова) Новочеркасск «временным местопребыванием штаба астраханского казачьего войска» и «войскового правительства калмыцкого народа». После возвращения на Дон астраханских представителей в январе 1919 г. Тундутов был отрешен от должности, а позднее, приказом Главкома ВСЮР, выслан за пределы Астраханского Войска. Исполняющим обязанности войскового атамана стал Н.В. Ляхов.

Позднее, постановлением Особого Совещания при Главкоме ВСЮР от 4 мая 1919 г., в пределах Астраханского края полностью упразднялся существовавший здесь Временный Совет Внутренней Киргизской Орды и все его дела передавались «ведению Астраханского губернского управления». Утверждалось новое «Временное Положение об управлении Астраханским Краем». В нем в одну административно-территориальную единицу объединялись «бывшая Астраханская губерния вместе с Внутренней Киргизской Ордой и земли Астраханского казачьего войска». В соответствии с данным «Положением» астраханское казачество хотя и сохраняло свое управление («Войсковой Круг через Войскового Атамана и состоящее при нем Войсковое Правление»), тем не менее должно было подчиняться Главноначальствующему Астраханского Края, наравне с астраханским губернатором и губернским управлением. Атаман входил в состав Совета при Главноначальствующем и «в административном отношении по вопросам краевым и общего государственного значения» подчинялся Главноначальствующему. Остальные территориальные единицы (Киргизская Орда, города и села Края) управлялись согласно Временному Положению о гражданском управлении в местностях, находящихся под Верховным Управлением Главнокомандующего ВСЮР. Специфику края отражал созданный при Главноначальствующем Комитет рыбных и тюленьих промыслов, в который на паритетных началах входили представители всех местных структур. Правда, полностью осуществить данное Положение не удалось, поскольку сама Астрахань так и не была занята войсками ВСЮР на протяжении всей гражданской войны (13).

Сибирское казачье войско имело свою специфику, заключавшуюся в соединении в одном лице должностей Степного генерал-губернатора и войскового наказного атамана. Эта исторически сложившаяся особенность войска в 1917–1918 гг. позволяла координировать усилия военных и гражданских структур, а в период деятельности антибольшевистского подполья способствовала объединению усилий казачьих и офицерских структур. В 1917 г., в период формирования казачьих органов самоуправления, на 1-м войсковом съезде (10–24 апреля) до созыва Учредительного Собрания было решено разделить войсковое управление на военное и гражданское, а войсковой атаман при этом сохранял за собой лишь военную власть (предусматривалось совмещение должностей атамана и командующего войсками Омского военного округа). Съезд создал исполнительную власть в форме войсковой управы. Ее возглавил Г. И. Иванов. «Низшей земской самоуправляющейся единицей» был признан поселок, во главе которого становился поселковый исполнительный комитет, избиравшийся всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием.

Первый съезд лишь наметил основные формы казачьей государственности. На 2-м войсковом съезде (11–22 сентября 1917 г.) была выражена поддержка Временного правительства и произошло избрание войскового атамана. Им стал отставной генерал-майор П. С. Копейкин. Аналогично Дону и Кубани сибирский атаман должен был сосредоточить у себя высшую военную и гражданскую власть, а Большой Войсковой Круг признавался «высшим законодательным органом на территории Сибирского казачьего войска». В отличие от других войск, атаман возглавлял и правительство (оно включало в себя войсковую управу и войсковой штаб). Был утвержден войсковой суд. Показательно, что пока на Юге России полным ходом шла работа по созданию автономного Юго-Восточного Союза, все принятые 2-м съездом решения были отправлены на утверждение Временного правительства. Недостаточную политическую активность казаков отчасти объясняет значительная активность сибирских областников, с которыми были связаны и представители казачества (14).

Согласно проекту Положений о казачьем общественном самоуправлении и о военном управлении Сибирским казачьим войском, Войсковой Врут избирал атамана и членов правительства. Атаман, возглавлявший военное управление, сохранял должность начальника Омского военного округа, и только с лета 1918 г. он получил статус командира отдельного корпуса и был поставлен в подчинение военному министру. Правда, это первоначальное несоответствие было устранено тем, что избранный войсковым атаманом генерал-майор П. П. Иванов-Ринов стал управляющим военным министерством в составе Временного Сибирского правительства. До революции Иванов-Ринов служил по Министерству внутренних дел в Семиречье и Степном Крае, а в 1918 г. возглавлял антибольшевистское подполье в Омске и Петропавловске. По новому административному делению «Область Войска Сибирского» получила автономные права и выделилась из Омского военного округа.

Модель управления, сложившаяся в сибирском казачестве, подтверждалась решениями 4-го (чрезвычайного) Войскового Круга (4—18 июля 1918 г.). Круг продекларировал признание сибирского областничества, определив Временное Сибирское правительство «единственной правомочной государственной властью для всей Сибири», а пределы областной автономии должны были установить Всесибирское и Всероссийское Учредительные Собрания. В 1919 г. данное решение получило развитие в проектах Подготовительной Комиссии по разработке вопросов о Всероссийском Представительном Собрании Учредительного характера. Права и полномочия губернского земского собрания передавались Войсковому Кругу, а губернской земской управы – войсковой управе. С учетом действовавшей в 1917 г. избирательной системы войсковое земское собрание избиралось по пропорциональной системе, но на уровне станицы утверждалось мажоритарное право. Предполагалось, что в земском самоуправлении будут представлены и лица «неказачьего сословия».

Последние перемены в структуре управления в Сибирском казачьем войске были связаны с работой 5-го чрезвычайного Войскового Круга, работавшего в Омске 7—13 августа 1919 г. Собранный в условиях решающих боев на Восточном фронте, он передал все права Войскового Круга атаману Иванову-Ринову, поручив ему объявление «сполоха» и всеобщей мобилизации на территории Войска. Как и в случае с уральским казачеством, атаман сосредоточил в своих руках высшую законодательную и исполнительную власть и встал во главе отдельного Сибирского казачьего корпуса, в полном составе вышедшего на фронт в начале сентября 1919 г. Нужно тем не менее учитывать чрезвычайный, временный характер подобной концентрации полномочий. Это отнюдь не означало отказа от казачьих «вольностей» и принципов организации власти, утвержденных предыдущими съездами (15).

Система «казачьей государственности» была достаточно демократичной. Даже в условиях «смутного времени» считалось необходимым опираться на выборное начало. «Слабым местом» казачьих государственных образований оказывалось положение в них «иногороднего» и «инородческого» населения. Под данным термином понимались те, кто проживал на войсковых территориях и не принадлежал к казачьему сословию, отличаясь от него по происхождению, национальному или религиозному признаку. После февраля 1917 г., в условиях начавшейся «демократизации» общественно-политической жизни, возникла необходимость предоставления политических прав «иногородним» и «инородцам». Решение т. н. «иногороднего вопроса» могло проходить в форме «расказачивания» – ликвидации сословных признаков, прав и обязанностей, отличавших казачество от остального российского населения. На это и была направлена политика советской власти в первые годы ее существования (в русле решений по ликвидации всех сословных, социальных, имущественных привилегий). С другой стороны, можно было наделять «иногородних» и «инородцев» казачьими сословными признаками, правами и обязанностями. Данная политика носила название «оказачивание». Именно она стала основой политического курса Белого движения в казачьем вопросе.

Наконец, третьим путем решения «иногороднего вопроса» становилось введение равного представительства казачьего и неказачьего населения в системе органов власти, равного участия в хозяйственной жизни областей. Этот вариант вошел в историю гражданской войны как «паритет» и впервые был апробирован на Дону в конце 1917 г., при создании коалиционного правительства. 15 декабря 1917 г. Большой Войсковой Круг, переизбрав на должность атамана генерала Каледина, постановил: «…1. Принять Войсковому правительству всю полноту власти до создания законной Всероссийской Власти; 2. Предоставить половину мест в Правительстве (8 мест) представителям от неказачьей части населения;

3. Назначить на 11 января 1918 года новый съезд Войскового Круга и Съезд неказачьего населения, как Съезд Краевого Учредительного Собрания…» Возможно, что подобная политика «паритета» могла бы разрешить имеющиеся социальные проблемы, если бы не возрастающая обоюдная непримиримость на фоне усиления гражданского противостояния. Тем не менее во время работы съезда «неказачьего населения» даже сочувствующие большевикам депутаты старались воздерживаться от резких выпадов в сторону своего «коренного» атамана Каледина. В результате съезд, правда незначительным большинством, принял резолюцию, солидарную с программой Войскового Круга: 1) о борьбе с большевиками до победного конца, 2) о непризнании советской власти, 3) о поддержке Войскового Атамана и Донского Правительства с участием в последнем представителей от неказачьей части населения Донской Области и 4) о созыве Краевого Учредительного Собрания. Да и Войсковой Круг в это время стоял на позициях правового «паритета»: «… на Дону власть конструировалась по принципу, провозглашенному большевиками – самоопределения народностей… Войсковой Круг – демократическое учреждение… неказачье население привлекается к власти совместно с казаками на равных началах…» Но после начала военных действий на Дону, в январе-феврале 1918 г., идея «паритета» была оставлена (16).

После ликвидации советской власти на Дону весной 1918 г. «иногородний вопрос» стал решаться уже в соответствии с политикой «оказачивания». На сентябрьской сессии Войскового Круга было решено предоставить больше возможностей для перехода «иногородних» в казачество. Существенным условием этого становилась обязательная служба «иногородних» в рядах «сражающихся с большевиками армий». Круг постановил «всех лиц невойскового сословия, фактически участвующих в защите Дона от большевистских банд, теперь же принять в войсковое сословие». С августа 1918 г. по январь 1919 г. в казачье сословие было принято более тысячи человек. Разнообразный состав населения области отразился и в социальной символике (считалось, что синяя полоса утвержденного флага Всевеликого Войска Донского означала казачество, красная – «иногородних», а желтая – калмыков).

В дальнейшем предполагалось юридически уравнять в правах казаков и «граждан» (так стали называть «иногородних» и «инородцев»). Для этого правительство должно было выработать принципиально важные законы «О гражданстве» на территории Войска и «Положение о выборах депутатов в Войсковой Круг от граждан». Последствием осуществления этих законов должно было стать утверждение правового статуса «гражданина Донской области» (или «гражданина Всевеликого Войска Донского»), вследствие чего разница между казаками и «иногородними» в части осуществления политических прав стиралась. Но в 1919 г. подобные решения так и не были осуществлены из-за отсутствия соглашений о гражданстве и подданстве со «всероссийской властью». На Кубани, в частности, в состав Краевой Рады была всего лишь введена незначительная фракция «иногородних».

Общей тенденцией для российских казачьих войск в период 1917–1920 гг. было также стремление решить «земельный вопрос» с учетом интересов «иногородних», но при этом сохранялись казачьи юртовые и паевые наделы. На Кубани «иногородние» обратились в адрес Рады с заявлением, что ««никаких притязаний к казачьим паевым землям и к казачьему войсковому имуществу» не предъявят, «будучи убеждены, что Учредительное собрание найдет возможность удовлетворить насущные нужды иногороднего населения области, не нарушая интересов трудового казачества». На Дону и Кубани наделение «иногородних» производилось за счет отбиравшихся в войсковую собственность бывших частновладельческих земель. Донской Войсковой Круг «поручил комиссии выработать законопроект, в основу которого положено образование земельного фонда из отчужденных частновладельческих земель, из какового фонда наделять землей малоземельных крестьян и казаков» (17).

Аналогичным образом решался вопрос с «иногородними» и в казачьих войсках Востока России. На Урале Войсковой съезд на заседании 13 марта 1918 г. санкционировал созыв «съезда депутатов от казачьего, иногороднего и инородческого населения, проживающего на войсковой территории, на основе четырехчленной избирательной формулы, для: а) создания местной власти, объединяющей все группы населения Войсковой территории; б) разрешения вопроса о местном самоуправлении; в) пересмотра имущественных прав местного населения». Городским, станичным и поселковым обществам, как казаков, так и иногородних, предлагалось обсудить безотлагательно вопрос о пересмотре имущественных прав иногородних на войсковой территории и выяснить изменения, какие должны быть введены в существовавший до сих пор порядок» (18). Иногородние получали равные избирательные права с казаками в Сибирском войске, причем многие поселки «оказачивались», включались в состав войска в административном отношении. В результате «оказачивания» увеличивались войсковые территории и население Енисейского, Иркутского, а также Дальневосточных казачьих войск, заинтересованных в определенной степени в увеличении своей численности. В Енисейском войске, согласно утвержденному 5-м Большим Войсковым кругом 17 февраля 1919 г. «Временному Положению о порядке перехода в казаки и образования поселков и станиц», процедура была предельно упрощена. Отдельные лица писали заявления о принятии в казачье сословие на утверждение «общества той станицы или поселка, в котором он хочет числиться». А поселки должны были провести собрание, на котором ? голосов должно было быть принято решение о «желании именоваться станичным или поселковым обществом», избраны станичное правление и атаман. Решения собраний утверждались Войсковым правлением. В сходах могли принимать участие разночинцы и женщины. По свидетельству члена Общеказачьего Совета при Верховном Правителе России от Енисейского казачьего войска И. К. Окулича, особенно интенсивно процесс «оказачивания» шел в начале 1918 г., когда среди местного красноярского офицерства «выявилось течение перехода в казачество, которое, казалось, могло одно спасти от надругательства и унижения. Действительно, желтый лампас спасал некоторое время». «Просителями являлись главным образом офицеры-пехотинцы и затем представители местного купечества… Войсковое Правительство автоматически утверждало приговоры станичных сходов о принятии в Енисейское казачество». Правда, впоследствии «многие из этих неоказаков жестоко поплатились в 1918 г. за этот переход в казачество от большевистской власти». Итогом эволюции казачьих войск Восточной Сибири стало признание их официального статуса Российским правительством 10 июня 1919 г. Иркутский и енисейский войсковые атаманы (П. П. Оглоблин и А. Н. Тялшинский) получили равный статус с другими выборными руководителями восточного казачества. Основной задачей этих войск была борьба с повстанческим движением. Предполагалось также переселение части енисейских и иркутских станиц в Урянхайский край и создание на их основе нового – Урянхайского казачьего войска (19).

Опыт самоуправления российского казачества имел большое значение в политико-правовой истории Белого движения. В нем сочетались элементы развитого местного самоуправления с всероссийской военно-политической составляющей, что позднее использовалось как основа формирования власти на белом Юге (в ходе работы Южнорусской конференции – летом – осенью 1919 г.) и даже рассматривалось в качестве апробированного варианта для устроения власти всероссийской. Поэтому с полным основанием можно говорить о значительной роли казачьих государственных образований в эволюции политического курса Белого движения.

* * *

1. Постановления Большого Войскового Круга 26 мая – 11 июня 1917 г., с. 2.; Каклюгин К. Организация власти на Дону в начале революции // Донская летопись. Вена, № 2, 1923, с. 105–106.

2. ГА РФ. Ф. 1257. Оп. 1. Д. 2. Л. 5; Донской Край. Новочеркасск, 26 апреля 1918 г.

3. Каклюгин К.П. Донской атаман Краснов и его время // Донская летопись. № 3. Белград, 1924, с. 323, 326; ГА РФ. Ф. 1258. Оп. 3. Д. 28. Лл. 1–2; Денисов С. В. Белая Россия. Нью-Йорк, 1937, с. 126.

4. Основные Законы Войска Донского; Положение о Войсковом Круге // Донская летопись. Белград, № 1, с. 301–317.

5. ГА РФ. Ф. 5956. Оп. 1. Д. 392. Л. 64; Скобцов Д.Е. Три года революции и гражданской войны на Кубани // Кубань. 1991. № 5, с. 73–75; Его же. Три года революции и гражданской войны на Кубани. Париж, б. г., кн. 1, с. 98—100; Быч Л. Л. От Южно-Русского Союза к Федеративной России. 1919 г. Екатеринодар, 1919, с. 6, 13, 22–23.

6. Кубанская Чрезвычайная Краевая Рада созыва 28 октября 1918 г. Стенографический отчет пленарных заседаний. Вып. 2. Екатеринодар, 1918; Конституция Кубанского края 1918 г. Прага, 1929.

7. ГА РФ. Ф. 5913. Он. 1. Д. 174. Лл. 20–21.

8. ГА РФ. Ф. 446. Он. 2. Д. 31. Лл. 278–283.

9. Деникин А. И. Очерки Русской Смуты. Т. 4. Берлин, 1925, с. 114; ГА РФ. Ф. 5913. Он. 1. Д. 174. Л. 26.

10. Временное Положение об управлении Терским Войском. Владикавказ, 1919, с. 1–7; ГА РФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 174. Лл. 19–19 об.; 20–21; 26–26 об.; Ф. 446. Оп. 2. Д. 31. Лл. 350–350 об.

11. Правительственный вестник. Омск, № 131, 9 мая 1919 г.

12. Масянов Л. Л. Гибель Уральского казачьего войска // Казачий круг, 1991. Вып. 1, с. 50; ГА РФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 174. Лл. 7–8 об.; Ф. 446. Оп. 2. Д. 55. Л. 20; Ф. 1701. Оп. 1. Д. 6 в. Лл. 186–188 об.; Ф. 5881. Оп. 2. Д. 263. Лл. 1–2 об., 10 об. – 11, 12 об.; Коновалов В. Уральцы (за полтора года борьбы). Омск, 1919, с. 20–21, 24–28.

13. ГА РФ. Ф. 5913. Оп. 1. Д. 174. Лл. 34–35, 38–41; Ф. 5881. Оп. 2. Д. 607. Лл. 45–45 об.; Каклюгин КП. Донской атаман Краснов и его время // Донская летопись. № 3. Белград, 1924, с. 97–99; Собрание узаконений и распоряжений правительства, издаваемое Особым Совещанием при Главнокомандующем Вооруженными Силами на Юге России. № 43, 27 ноября 1919 г., ст. 393.

14. Постановления первого съезда депутатов Сибирского казачьего войска. Омск, 1917, с. 4–7.

15. Иртыш. Омск, № 6, 1919 г., с. 18–19; Журналы заседаний V чрезвычайного Войскового Круга Сибирского казачьего войска (7—13 августа 1919 г.). Омск, 1919, с. 4–5.

16. Каклюгин КП. Войсковой Атаман А.М. Каледин и его время // Донская летопись. Вена, 1923, № 2, с. 151–152; Зайцов А. 1918 год. Очерки по истории русской гражданской войны. Париж, 1934, с. 34–35.

17. Каклюгин КП. Донской атаман Краснов и его время // Донская летопись. № 3. Белград, 1924, с. 115; Зайцов А. Указ, соч., с. 254–255; Покровский Г. Деникинщина: год политики и экономики на Кубани. Харьков, 1926, с. 15.

18. Коновалов В. Указ, соч., с. 5.

19. ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 410. Лл. 3–4; Временное Положение о порядке перехода в казаки и образовании поселков и станиц. Минусинск, 1919, с. 1–6.

Глава 4

Попытки создания всероссийского военно-политического центра на Юге во второй половине 1918 г.

Участие южнорусского казачества в данном процессе

Разумеется, суверенитет казачьих войск представлялся лишь элементом будущей общероссийской государственности. С осени 1918 г. представители руководства Добровольческой армии, декларировавшие лозунг возрождения «Единой, Неделимой России», начали поиск приемлемых путей создания общих с казачеством структур военного и политического управления. Кубанское войско, как отмечалось выше, было связано с Добрармией военным соглашением, заключенным с генералом Корниловым 17 марта 1918 г. в ауле Шенджий. Донское войско, вынужденное сотрудничать с германскими оккупационными силами, до ноября 1918 г. не заключало с «добровольцами» каких-либо соглашений, затрагивающих основы военной, внутренней или внешней политики. Попытки заключить с атаманом Красновым договор, аналогичный заключенному Корниловым с представителями Кубани, предпринимались сразу же после окончания «Ледяного похода» и получения известий об антибольшевистском восстании на Дону. В Ростов-на-Дону был отправлен представитель Добрармии генерал-майор В. Н. Кисляков (его преемником стал генерал-лейтенант Е.Ф. Эльснер). 22 апреля 1918 г. генералом Алексеевым был составлен особый «наказ» для «миссии генерала Кислякова», определявший общие принципы соглашения с Доном. Не отрицая важности того, «чтобы на Дону скорее сорганизовалась законно избранная и полномочная власть», Алексеев полагал необходимым «вступить с этой властью в скорейшее соглашение». При этом заявлялось, что «Добрармия, не связанная частными интересами с той или другой областью, преследует общегосударственные интересы и поэтому является лучшим связующим звеном для всех элементов, ведущих борьбу с большевизмом. Руководство Добрармии представляется естественным, полезным и необходимым». По мнению Алексеева, подписание соглашения с Доном (по аналогии с Кубанью) облегчило бы «как выполнение общегосударственной задачи и постановку частных стратегических задач». При посредничестве Кислякова состоялась встреча Деникина, Алексеева и Романовского с атаманом Красновым в станице Манычской. Однако дальше заключения соглашения о поставке снарядов и патронов в Добрармию дело не пошло.

Несмотря на установившееся военное сотрудничество, весьма важное для Добрармии с точки зрения поставки боеприпасов, Алексеев не оставлял надежд и на заключение политического соглашения. Для атамана Краснова более предпочтительным был вариант создания Юго-Восточного Союза и перевод Добрармии на царицынское направление для совместного наступления на «красный Верден». В таком случае Добрармия рисковала стать не центром объединения антибольшевистских сил на Юге России и тем более не «государственным фактором», а лишь армией в составе новообразованного Союза, равноправной по статусу Донской. Поскольку в перспективе Юго-Восточный Союз мог оказаться под контролем Германии (как и Украина), то в этом случае возникала серьезная опасность разоружения и ликвидации Добрармии как военной организации, открыто заявлявшей о верности Антанте. Важность царицынского направления признавалась Алексеевым, но лишь в той степени, насколько это позволяло «вывести» Добрармию с Дона и Кубани, способствовало бы восстановлению Восточного противогер-манского фронта. В свою очередь Краснов в письме от 3 сентября 1918 г. не отрицал важности объединения, считая возможным объединение в финансовой, экономической и транспортной сферах.

Поражение Германии, окончание Первой мировой войны сделали процесс сближения более интенсивным. В письме на имя управляющего отделом иностранных дел А. П. Богаевского (25 октября 1918 г.) Деникин определил основные направления будущего сотрудничества Добрармии и южнорусских областей. «Общность задач, которые приняли на себя Всевеликое Войско Донское и Добровольческая Армия… властно требуют полного взаимодействия всех вооруженных сил и всех правительств, принявших на себя в полной мере указанную задачу». По мнению Деникина, объединение должно было начаться с «объединения командования вооруженными силами, ведущими бои против большевиков», что предусматривало объединение «оперативной части и части военного снабжения». В дальнейшем следовало перейти к обсуждению возможности объединиться по целому ряду пунктов. Таковыми считались: «установление общей системы денежных знаков», «объединение учреждений Государственного банка и других учреждений министерства финансов», «объединение учреждений министерства юстиции», «объединение продовольственного дела и торгово-промышленной политики», «уничтожение внутренних таможен и объединение границ», а также «объединение управления путями сообщения, почты и телеграфа».

14 ноября 1918 г. Особое Совещание заявило о «скорейшем финансовом объединении частей России» посредством унификации денежного обращения и налогообложения. На конференции почтово-телеграфных управлений Юга России, состоявшейся 16–21 ноября 1918 г. в Ростове-на-Дону, приняли решение о беспрепятственном обмене почтовой, телеграфной и телефонной информацией, введении единых тарифов и знаков почтовой оплаты. 10–14 декабря 1918 г. в Екатеринодаре прошла конференция по созданию Российского таможенного союза. На ней провозглашалось признание всех договоров и конвенций, заключенных до 25 октября 1917 г., единое таможенное пространство и единая система косвенных налогов. Установление нераздельных «информационного» и «экономического» «пространств» стало закономерным этапом на пути к военно-политической общности южнорусского Белого движения (1).

18—24 ноября 1918 г. в Екатеринодаре прошли заседания согласительной комиссии Кубанской Краевой Рады и представителей Особого Совещания. В совместно принятой резолюции не отрицалась возможность создания на территории бывшей России «самостоятельных Государственных образований», но подчеркивалась необходимость «единого боевого фронта и единого командования», четко ставилась цель «воссоздания России в форме Всероссийской Федеративной Республики» и, как промежуточная цель, – «образование Южно-Русского Союза на федеративных началах» (см. приложение № 11). Следует отметить, что работа комиссии, в состав которой входили ведущие политики и правоведы Кубани и Особого Совещания (В. А. Степанов, К. Н. Соколов, Н. И. Астров, А. Коробьин, Н.С. Долгополов), шла по двум направлениям, совместить которые было сложно. По воспоминаниям Астрова, делегация от главного командования отстаивала два положения, утвержденных Деникиным: «Власть Командования Добровольческой Армии, преследуя общерусские интересы, должна быть неограниченной, в виде единоличной диктатуры» и «Кубань и другие… новообразования надлежит привлечь к объединению с Добровольческой Армией на началах автономии…». Поэтому принцип федерации (на чем настаивали кубанцы) или тем более конфедерации неприемлем. Поскольку идет вооруженная борьба с большевиками, то и власть, в форме единоличного правления, должна быть сосредоточена у военных.

В ответ представители кубанской делегации, отнюдь не отрицая важности принципа «единства России», отмечали, что это возможно не на основе некоего «приказа сверху» (авторитет командования Добровольческой армии был далеко не бесспорен среди кубанского казачества), а исключительно на основе объединения уже существующих государственных образований посредством «договора», то есть «снизу». Совместить эти позиции представлялось возможным только на пути планомерной, неуклонной совместной работы, путем взаимных уступок, а не взаимных подозрений и упреков.

В качестве компромиссного (но неосуществленного) варианта Соколовым был разработан проект трехстороннего договора, который должны были подписать представители Добровольческой армии, Дона и Кубани. В нем планировалось в первую очередь гарантированное «возглавление» Деникиным «всех сухопутных и морских военных сил на территории Всевеликого Войска Донского и Кубанского Края» (это предусматривало единоличное определение состава и численности вооруженных сил, назначение «на все высшие должности военной службы», единую наградную систему, «право объявления местностей на военном положении», а также распоряжение стратегическими железными дорогами). «Для управления гражданскими делами, общими для Дона и Кубани… под председательством Главнокомандующего Добровольческой Армии» создавался «обладающий всею полнотою законодательной власти» коалиционный Верховный Доно-Кубанский Совет. В его состав входили «представители» означенных казачьих войск (избираемые на сессиях Большого Войскового Круга и Краевой Рады) и «представители Добровольческой армии», назначаемые приказами Главкома. При этом «члены Совета» признавались неподотчетными «перед органами, коими они назначены или избраны». Компетенции «Совета» подлежали признаваемые «общегосударственными» вопросы «денежного обращения, таможенной политики и товарообмена», «прямого и косвенного обложения», «государственных монополий», «торгового мореплавания и портов», «акционерного законодательства», «путей сообщения общего значения, почты и телеграфа», а также, что имело немаловажное значение для судебной власти, общий «суд, гражданское и уголовное законодательство». Тем самым уже в начальный период государственного строительства на белом Юге признавалось необходимым создать коалиционную модель управления на основе принципа «разделения властей», близкую по своей сути к федеративному устройству (2).