Виктория

Она читала, полностью погрузившись в мир грез и радостей талантливой английской писательницы, забыв на мгновение про Домового. Она не заметила, как тают минута за минутой, словно первый снег в осенних лучах света, как белые облака незаметно несутся по голубому небосводу, увядая за горизонтом.

Она посмотрела на ручные часы и ахнула. Было без двадцати шесть, а его все еще не было.

Неужели он обиделся на меня за то, что я дружу с Ильей, подумала она.

А вдруг он не придет? А что если он нашел себе новую спутницу жизни, забыв про меня? Может быть, он попал в какую-нибудь неприятную ситуацию и его сегодня не отпускают домой? Может, он сильно болен, ранен и ждет чей-нибудь помощи? Может, у него продлили занятия на неопределенный срок в связи с отставанием от рабочей программы?

Вот такие мысли блуждали в ее голове, которые развеялись в пух прах, когда она почувствовала горячие дыхание возле своей шеи, отчего покрылась мурашками, обернулась и увидела его, Домового, с огромным букетом цветов из ромашек и одуванчиков.

– Извини за эти простецкие цветы, но других в поле не было, – сказал он и хотел поздороваться с ней, но не успел, так как Виктория крепко-крепко обняла его и поцеловала.

– Привет, привет, привет, – сказала Виктория, три раза чмокнув Домового. – Если я скажу, что время пролетело быстро, то я обману. Время словно остановилось и мне показалось, что я ждала тебя не полгода, а всю жизнь. Я так соскучилась. – Она положила голову на его плечо.

– Я тоже по тебе соскучился. Даже не верится, что мы наконец сможем быть вместе! Все лето!

– Что ты сказал? Все лето?

– Да. Два с половиной месяца отдыха от учебы, – радостно ответил он и добавил, взяв ее за руку. – Два с половиной месяца наедине с тобой. Я говорю, и мне уже не терпится, чтобы сегодня никогда не кончалось. Быть с тобой, обнимать и целовать тебя, вот тот рай, без которого я сходил с ума долгие шесть месяцев.

– А я тебя, мой сладкий Домовенок, – ласково прошептала она, гладя его волосы. И спросила. – О чем ты таком говоришь? Почему тебя посещают такие плохие мысли?

– Не знаю, – неопределенно отозвался он, вытерев рукой слезу, которая катилась по ее щеке. – За эти полгода много, чего произошло в моей жизни, хорошего и плохого. Причем некоторое из этого я с удовольствие вычеркнул бы из своей жизни, из своей памяти. Но, увы, я не могу. С этой тяжелой ношей мне придется смириться и жить дальше, надеясь и веря, что моя, прости, наша любовь поможет мне проучиться в колледже до последнего звонка.

– Тебя снова учили плохим вещам? – спросила Виктория, утопая в его объятиях. Ей нравилось, как он поглаживал ее спину кончиками пальцев.

– Я тебя обязательно расскажу, но не сейчас. Не хочу портить тебе и себе настроение в столь замечательный вечер. Вечер встречи для двух когда-то разлученных голубков. Я смотрю на тебя и не могу налюбоваться. Я целую тебя и не могу насытиться твоими сладкими губами. Я обнимаю тебя и не верю, что ты реальна, что ты, – это ты.

– Если ты не можешь насытиться моими губами, так почему же ты их не целуешь? Если хочешь обнять, почему не обнимаешь так, чтобы я почувствовала твою любовь? Если…

Виктория не договорила, так как Домовой поцеловал ее в губы, прижав ее к себе так сильно и одновременно так нежно, отчего она в одночасье растаяла в его пылких и сладострастных объятиях. Они целовались, наверное, больше двух часов, тихо качаясь на качелях, слушая щебетание птиц и воркование голубки.

– Я могла бы вечно тебя целовать, – призналась она Домовому, положив голову на его грудь, глядя на солнце, которое неспеша опускалось за линию горизонта.

– И не надоело бы? Все-таки вечность – это многовато. Ты так не считаешь?

– Нет, – уверено отвечала она. – А ты разве не смог бы?

– Я-то!? Ты еще спрашиваешь? Я готов целовать тебя миллион вечностей, пока мы не растворимся в прах, в песчинки пыли.

– Замечательно, – мечтательно сказала Виктория. – Говори, что хочешь, но я вижу, что учеба в колледже нисколько тебя не изменила. Ты все такой же мечтатель. И это хорошо!

– А ты что думала, что я после шести месяцев превращусь в циничного скрягу? Нет уж! Не хочу я быть, как они, эти чертовы старшеклассники.

– А что они? – поинтересовалась Вика.

– Они все такие… такие… я даже не знаю, они такие правильные и идеальные, что невольно себя чувствуешь юнцом в кольце нудных нравоучителей, которые пытаются растолковать тебе, простаку, в чем заключается моя сила и власть. Во что я должен верить и отчего ни в коем случаи не должен отказываться, а именно: от заветов и постулатов, которые, по моему личному мнению, лишены смысла и идут в разрез с моими убеждениями. Убеждениями, которые они с корнем вырывают, как ненужные сорняки. Они делают меня такими же, как они, смиренным старшеклассником, чтобы в будущем я не говорил то, что никто не хочет услышать, чтобы я беспрекословно выполнял то, что выполняют и они. Странно, не правда ли?

– Да, – согласилась с ним Виктория.

Разве он говорит не о нашей школе, не о нашем мире, подумала про себя Виктория, но решила ничего не говорить.

– Помнишь, я писал, что убил собаку. Это было их наказание за то, что я пренебрегал их законами и сводами правил. Других объяснений у меня нет.

– Это жестоко! Как они могли так с тобой поступить!?

– Могли. Они все могут. Я пошел против системы, упрекнув их в том, что они учат нас не тому, чему должны. Домовые никогда не общались с людьми, поэтому никто и не знал, чему учат людей в школе, кроме меня. Я единственный, кто узнал секрет, о котором молчали они, и решил пойти на определенный риск, который, к сожалению, не оправдался. Вместо того, чтобы прекратить нас учить никому не нужным предметам (в них действительно больше зла, чем добра), они увеличивают часы по ним. Потом они заставили меня прилюдно извиняться перед всеми в клевете. Я не хотел идти им на уступки, не хотел сдаваться, но меня силой заставили. Сказали, что расскажут обо всем моему отцу, который в то время недомогал, и любое непредвиденное потрясение, могло бы привести к летальному исходу; хоть я его большую часть своей жизни ненавидел его, я не мог так поступить с родным отцом, поэтому сдался и извинился.

И на этом они не остановились… как ты уже знаешь, они мне причинили такую психологическую боль, от которой я все еще не могу оправиться. Боже мой, как я страдал. Каждый день мне снилась та собака и сейчас сниться. Ее поникший взгляд, устремленный в пустоту. Ее еле вздымающая и опускающая грудь, из которой сочилась алая кровь. Ее прижатый хвост к земле. Ее страдающий зов. Ее слезы, стекающую по ее вытянутой морде. Ее последний вздох. И все – жизнь оборвалась. Собака умерла в невыносимых муках от моих рук, – Домовой больше не мог сдерживаться, дав волю своим чувствам, зарыдал и прижался к Виктории, неосознанно ожидая от не дружеской поддержки.

– Поплачь, мой родной. Тебе станет легче на душе, – сказала Виктория. – Ты ни в чем не виноват. Помни об этом.

– Но… ведь неважно… кто виноват. Важно то, что ее больше нет. И я…

– Не надо продолжать эту фразу. Не надо, – она подумала и спросила. – Тише.

Через некоторое время, она спросила:

– А ты не можешь бросить колледж?

– Боюсь, это невозможно. Если только убежать туда, где тебя никто не найдет. Туда, где дороги не будет тебя. Так что бегство – это не вариант!

– Боже… тогда, как же ты будешь учиться дальше, после того, что случилось? – взволнованно и напугано спросил она.

– У меня нет выбора. Нет! – повторил Домовой.

– Я думаю, так будет лучше для всех. И для тебя и для них.

Они замолчали.

– Как же так?!

– Что случилось?

– Я же не хотел портить тебе и себе настроение. А что в итоге? Ты напугана, а я плачу. Вот так романтическая встреча!

– Боюсь, что для нас это было более, чем необходимо, – сказала Виктория. – Одному надо было высказать, а другому – выслушать. Согласен?

– Согласен! Просто хотелось, чтобы было все замечательно…

– А разве сейчас не замечательно? Мы с тобой говорим, общаемся? Что еще нужно для счастья? Мне ничего.

– Точно, – согласился Домовой, улыбнулся и поцеловал Викторию, которая хоть и была напугана и взволнованна, но ее глаза все равно светились от счастья. – Только вот, это еще не все, что бы я хотел тебя рассказать, а заодно и разочаровать. Об этом, я думаю, мы завтра поговорим. – Он коснулся ее руки и спросил. – А теперь признавайся, на какие оценки ты закончила девятый класс и как отпраздновала выпускной? И где твои родители с Васей, по которому я ужасно скучал?

– Они уехали в город за покупками, я отказалась. Сказала, что болит живот.

– Ах, ты негодница! Родителей значит обманываешь?

– Чуть-чуть!