Летняя ночь для двух одиноких сердец

– Невероятно.

После недолгого молчания, мимолетных переглядываний, улыбок, безвозмездно подаренных друг другу и согревающих сильнее, чем горячие напитки, я начал рассказывать о том, о чем не стоило бы рассказывать, особенно незнакомке. Доверить сокровенное и личное, свою тайну, скрываемую глубоко внутри, – поступок опрометчивый. Даже глупый.

– Я работаю. А, нет, прости. Не так начал, – я запнулся. Раздирал еще не зарубцевавшуюся рану. – Я работал много лет на заводе. С двадцати лет. Именно тогда моему отцу сделали операцию на сердце (успешную, по мнению лечащего кардиолога). Он прожил несколько недель, счастливый, что обманул смерть, а потом просто не проснулся, затаив дыхание. Он так и не убрал полуулыбки победителя с лица.

– Соболезную.

– Это было давно, – голос дрогнул.

– С годами острее чувствуешь боль от утраты.

– Я скучаю. Дико скучаю. Не хватает совета, одобряющих слов, критики; его смеха, ворчания, тембра; его запаха.

– Когда умерла мама – что-то умерло во мне, – призналась Виктория, – словно кто-то вырезал кусок меня, оставив лишь фрагмент – незаконченный, с кучей комплексов. Умер не человек, а мой Бог, подаривший мне жизнь. Без Бога – путь уже не тот…

– Одинокий, – добавил я.

– Потерянный, – Виктория указательным пальцем убрала предательскую слезу. – С ее смерти прошло много времени, но путь, по которому мне надо идти, я так и не нашла.

– Я нашел. Да только он оказался ошибочным. Фальшивым, – закрыв глаза, я послал отцу слова любви. И продолжил. – Младший брат с сестрой учились в школе – два года разницы, мать работала ведущим инженером по сметной работе. Поэтому вопрос о моем очном обучении в техническом институте был решен. Я перевелся на заочно-вечернюю кафедру и устроился, как уже говорил, на завод. Работал как вол на термических печах и по совмещению ремонтировал оборудование, чтобы оплатить учебу и содержать семью. Было трудно. По словам матери, выбил последние ростки эгоистического и самовлюбленного мальчишества, став мужчиной, способным принять жизнь такой, какой она была на самом деле. До двадцати я бороздил кучерявые облака, считая себя Наполеоном, которому ничего не стоило изменить мир и быть в нем единогласным Королем. Царская корона быстро слетела с головы, когда я вступил в ряды грубых, неопрятных работяг, которые при всем при этом обладали такой человечностью, что позавидовал бы любой закоренелый интеллектуал-буржуа.

– Никогда не была на заводах.

– Многое упустила. Именно там кипит, бесконечно бурлит жизнь с извечными проблемами и победами, матерными криками и залихватским смехом. Там, где есть опасность для жизни, люди сплачиваются в единый организм, молекулой к молекуле. Если ты хочешь увидеть, услышать, прогнать через себя «то самое настоящее» – проведи одну рабочую смену в трудовом коллективе, где деньги зарабатываются потом и даже кровью. Это не объяснить. Это надо пережить. Я нисколько не жалею об этом бесценном опыте, когда начинаешь ценить то, что имеешь. И дело не только в деньгах.

– Кем ты работал до увольнения?

– Ведущим инженером по ремонту оборудования в медеплавильном цехе. Ответственная должность. Интересная, перспективная. Два года я справлялся со своими должностными обязанностями: модернизировал, проводил капитальные и текущие работы, был в центре аварийных ремонтов и предлагал мероприятия по предупреждению инцидентов. Жил, можно сказать, на работе. День ото дня набирал «мускулы» бесценного производственного опыта. Мне казалось, что нет такого оборудования, которое я не понимал бы как ремонтировать – уверенности было выше крыши. Со мной советовались старшие товарищи, отработавшие порядка сорока лет на производстве и когда-то учившие меня, как держать гаечные ключи. Присутствовал на селекторе главного инженера завода, где в горячих спорах рождались истины – решения проблем. Был правой рукой начальника отдела, который безоговорочно доверял мне и моему чутью: я не ждал, когда оборудование выйдет из строя, всегда был впереди планеты всей. Не подумай, я не хвастаюсь…

– Не подумаю. У тебя было хорошее будущее на заводе.

– Это и окрыляло… И, как выяснилось позже, губило меня.

– Успех всегда рождает неудачу, – философски заметила Виктория.

– За два месяца до краха мне пророчили должность начальника отдела по ремонту. Я мысленно поднялся на ступень ВЫШЕ, обретая блаженное чувство удовлетворенности от жизни. Мне казалось, я добился ВСЕГО до тридцати лет. И не важно, чем мне приходилось жертвовать: каждый день работать почти по четырнадцать часов, а вечером в пятницу смертельно усталым вклиниваться в шумную компанию коллег, якобы друзей, и напиваться до одурения. Ну и что? Это нормально. Так все работают, кто хочет добиться успеха, талдычил я себе под нос. И неважно, что на личном фронте лишь случайные встречи – нелепые интрижки, заканчивавшиеся по одному и тому же сценарию. Не было счастливого конца.

– Ты любил? – вопрос неожиданный, создавший сиюминутную неловкость, от которой ее щечки заполыхали нежнейшим румянцем. Я улыбнулся:

– Трудно сказать.

– Чтобы от любви ты становился сам не свой.

– Не помню.

– Значит, не любил.

– Любовь обходила меня стороной, – признался я, прокручивая в голове все те неловкие и неудачные любовные эпизоды, которые раньше нисколько меня не задевали, проходили мимо меня, словно ничем не примечательный шлак. До сегодняшней поры. – Я сам убегал от любви. Предпочел обвенчаться с работой.

– Сейчас ты развелся с работой…

– Это точно, – я нервно засмеялся. – Разругались мы в пух и прах.

– Самое время открыться для любви.

– Уже открылся.

– В смысле? – Виктория вздрогнула от своего же вопроса.

– Я открываюсь тебе.

– Нет, нет, – она замотала головой. – Только не мне. Пожалуйста.

– Почему?

На вопрос я не получил ответа.

В ответ – лишь тишина.

Молчание.

Она о чем-то думала, не смея посмотреть на меня, в мои начавшие паниковать глаза. Я не хотел потерять ее. Отпускать, дарить другим. Я точно знал, что влюбился в нее.

– Заплати по счетам и уходи. Забудь обо мне. Потому что я опасна для тебя, – Виктория говорила на полном серьезе – это и пугало. Глаза, ее милые глаза, уперлись в стол, а хрупкое тело замерло, словно заледенело. – Опасна.

– Как ты можешь для меня быть опасной, когда я увидел в тебе родственную душу? Когда я чувствую, что знаю тебя бог знает сколько лет, хотя знаком не больше часа?

– Я опасна для тебя.

– Не боюсь, – утвердительно сказал я.

– Не боишься, что из-за меня твоя жизнь может пойти под откос?

– Она давно сошла с рельсов и катится черт знает куда.

– Я говорю так… потому что у самой не хватает сил встать и уйти. Уйти от тебя.

– Зачем убегать, когда хорошо?

– Потом будет плохо, – она дрожала. Видел, как мечется ее душа. Она делала выбор. Между мной и мной. Быть или не быть со мной. Поддаться мгновению, искушению с дьяволом, или сразу броситься в пропасть.

– Это будет потом.

– Если ты или я сегодня не расстанемся…

– Ну и пусть. Я хочу любить этим вечером.

– Ты серьезно сейчас? – ее глаза перестали бегать.