Зимний мальчик

Я не знал, что делать с букетом. Положил на стол, где в вазе уже стояли два букета, но с розами, а не гладиолусами.

– Ты как? – спросил я.

– Как видишь. Ещё неделю здесь пробуду. Или две.

– Ну, одна-две – это можно потерпеть, – я осмотрелся. – Палаты царские, однако.

Палата, и в самом деле, была роскошной. Цветной «Рубин» на стойке, радиола «Эстония», стол обеденный (с букетами), стол письменный с тремя телефонами, два кресла, диван. И дверь, ведущая в спальню, или как она в больнице значится. А другая – в ванную.

– Да я бы и в обыкновенную легла, но неудобно. Ко мне то следователи ходят, то отец, то ещё… Вот ты пришел. Беспокоить других ни к чему.

– А меня только раз к следователю вызвали, час под дверью продержали, двадцать минут поспрашивали, и всё.

– И всё, – подтвердила Ольга. – Дело закроют. Несчастный случай. Сами виноваты – полезли в прицеп.

– Так уж и сами.

– Ну, ты ведь не полез. А мы полезли. В общем, нечего шум поднимать, так отец сказал. Битва за урожай, она таки битва. Бывают и потери.

Я промолчал. Ну да, потери. Васина и потеряли. Но – политика, все-народный энтузиазм, даешь Черноземский урожай!

– Землицин уволился по собственному, будет преподавать в медучилище.

– А тракторист?

– Условно дадут. И в скотники переведут. До зимы. Ну, и выговоры всем. За несоблюдение трудовой дисциплины.

Опять помолчали.

Зашла санитарка с вазой. В смысле – с цветочной вазой.

– Я цветы поставлю? – спросила она у Ольги.

– Да, пожалуйста.

Гладиолусы смотрелись поавантажнее роз. Свежие. Прямо с грядки.

Когда санитарка вышла, я спросил, как нога, что за конструкция.

– Нет, не Илизарова. Кирсанова, нашего местного профессора.

– А в чём разница?

– Быстрее срастается кость. Ну, так профессор говорит.

– Это хорошо, что быстрее.

Мы опять минуту помолчали, потом я спохватился:

– Что это я всё о тебе, да о тебе. У меня новости получше будут.

– Давай получше.

– Во-первых, оперу утвердили в репертуаре Большого. Во-вторых, подписали договор. В-третьих, заплатили аванс. Я на твое имя сберкнижку завёл, нужно было для договора и аванса, – я открыл портфель и достал папочку. – Тут твоя копия, ну, и сберкнижка тоже.

– Это хорошо, – сказала Ольга.

– Денег не сказать, чтобы много, но после премьеры заплатят остальное. А главное – авторские отчисления. Будешь получать проценты от сборов. А сборы будут значительными.

– Ты себя не обидел?

– Не обидел. Я тоже буду получать проценты от сборов. Но это не всё. Наш оперный подпишет договор на тех же условиях. А за ним и другие оперные театры.

– Другие?

– В Союзе сорок оперных театров, даже больше. И, думаю, все они поставят нашу оперу. Так что выйдешь из больницы – и сразу записывайся на шоферские курсы.

– Ага, сейчас.

– Почему нет? К весне спокойно купишь «Волгу».

– Мне нельзя «Волгу». Личная нескромность. Дочь первого секретаря должна ездить на трамвае, как все.

– Ну, трамвай купишь. Денег хватит. Так что давай, записывайся на курсы.

– Мне сначала выписаться нужно, из больницы.

– Ну, тогда и запишешься.

Видно было, что Ольга рада, но едва-едва.

– Теперь главное, тебе нужно срочно вступать в Союз Писателей.

– Вот так таки и срочно?

– Да. Предлагали даже заочно принять, в виде исключения, но я подумал, что ты не захочешь заочно.

– Рекомендации нужно…

– Рекомендации уже есть. От Ахмадулиной, от Евтушенко и от Рождественского.

– Правда?

– Они в папке, вместе с договором.

– Они читали мои стихи? – видно было, что Ольга теперь рада по-настоящему.

– Ну, а как же. Они даже обзор твоего творчества представляют. Кратенький, не диссертация, но всё ж.