Европейское турне

– Каплун[55 - Специально откормленный кастрированный петух.]! – охотно отозвалась виновница происшествия, перегнувшись через окошко и показывая старушечье лицо с бульдожьими щеками, обрамлёнными засаленным донельзя капором[56 - Женский головной убор, вышедший из моды почти за четверть века до описываемых событий.]. – яйца отрасти, щенок мелкий!

Старуха лаялась самозабвенно, явно наслаждаясь моментом. Парнишка быстро завёлся, но через минут сплюнул и поспешно ретировался, одарив поганую старушонку заковыристыми проклятиями напоследок.

Прохожие отнёслись к инциденту, как к чему-то совершенно естественному. Чуточку неприятному, но естественному и скорее забавному.

Пару дней Алекс потратил на прогулки с Эдмоном по рабочим кварталам. Экскурсии интересные, но сильно мешала привычка оценивать всё с военной точки зрения. Где следует поставить Гатлинг[57 - Прообраз пулемёта.], где посадить стрелков, сколько взрывчатки нужно на разрушение несущей стены.

Попаданец толком не понимал, зачем его понесло в рабочие районы. Турпоход почти сразу превратился в нечто большее. Дело даже не в привычке военного инженера, Алекс пытался оценить людей, настроения и обстановку в целом. Так, будто завтра ему придётся сколачивать боевой отряд из здешних пролетариев.

Дошло на второй день, когда из подсознания всплыла Парижская коммуна[58 - В 1871 году, после заключения перемирия с Пруссией, недовольные парижане, не без оснований считая правительство продажным, подняли восстание, во главе которого стояли социалисты, анархисты и неоякобинцы.], которая ТАМ случилась в 1871 году. Здесь же… не факт, что случится что-то подобное – Пруссию загодя окоротили, так что Франко-Прусской войны может и не быть. Тем более, с такими печальными для Франции последствиями[59 - По итогам Франко-Прусской войны, Франция потеряла Эльзас и Лотарингию, ряд других земель. Помимо этого, проигравшая сторона обязалась выплатить колоссальные репарации победителям.].

Социальное недовольство горожан очень высоко. Наполеона Третьего сложно назвать образцом благоразумного монарха, племянник[60 - Наполеон Третий был племянником Наполеона Бонапарта.] старательно вляпывается во все возможные авантюры, подчас болезненно отзывающиеся для страны. Да и социальный строй в целом нравится далеко не всем.

– Мне-то это зачем? – Пробормотал попаданец, осознав выверты подсознания. Оно настаивало на своём, и Алекс решил продолжить турпоход. Просто потому что.

– Есть возможность пройти по настоящим трущобам, не влипая в истории?

– Я-то думал, когда решишься, – хмыкнул Эдмон, раскуривая трубку, – есть такая возможность, есть. Но недешёвая, надо будет людям проставиться потом в трактире.

Парижские трущобы оказались по-настоящему страшным местом.

– Какие-то катакомбы, только что на поверхности, – только и смог выдавить попаданец, увидев их с холма.

– Катакомбы и есть, – мрачно отозвался Эдмон, глядя в пустоту помертвелыми глазами и явно вспоминая что-то очень личное, – там и под землёй живут. Точнее даже – в основном под землёй и живут.

Вблизи трущобы оказались ещё страшней, куда там лондонским! Скособоченные, по большей части глинобитные дома, домики, сарайчики и постройки громоздились беспорядочной кучей. Какого-то намёка на улицы нет и в помине. Хаос!

Там – щель в заборе, здесь – пройти можно прямо через кухоньку дядюшки Жоржа, тут вместе с троицей охранников нужно нырять в самый настоящий подземный ход.

Эдмон не преувеличил, именно под землёй и живут по большей части местные аборигены. Проходя по узким подземным ходам, с торчащими кое-где подпорками, попаданец постоянно видел какие-то отнорки. В некоторых горят тусклые огоньки и виднеются человеческие силуэты, занимающиеся повседневными делами. И дети!

Когда увидел первого из них, выглядывающего из какой-то крысиной щели, напугался страшно. Выходец из двадцать первого века даже представить не мог, что дети могут жить в таких условиях. Пусть насмотрелся уже в Лондоне и Нью-Йорке, но до сих пор такие тягостные картины царапали сердце.

Лужи под ногами, где дождевые и сточные воды смешались с мочой и помоями. Тяжёлый спёртый воздух, от которого покрываешься холодной испариной. Лица людей, провожающие их с безразличием или ненавистью в глазах. Беременные девочки-подростки с бутылкой абсента в руках, пьяные с утра.

– Вот так и живём, – с горечью сказал чичероне, покидая трущобы, – по меньшей мере сто тысяч человек вот так.

Глава 6

Вернувшись в Берлин, Алекс распаковал багаж и в голос расхохотался: отложенная на развлечения в Париже тысяча франков осталось нетронутой. Вместо ресторанов, кабаре и вылазок в Булонский лес, лазил по парижским трущобам. О таком лучше не рассказывать, засмеют! Это надо же, посетить столицу Франции и не побывать ни в одном из знаковых мест!

– Как там Париж? – С интересом спросила фрау Шпек за ужином, когда за большим столом собрались все постояльцы.

– Двойственно, – честно ответил попаданец, прожевав колбаску, – роскошь, конечно же, впечатляет – недаром европейская столица развлечений с претензией на столицу вообще. Но и нищета по контрасту впечатляет не меньше.

– Бывал я там в юности, – хорошо поставленным командным басом сказал фон Бок, пожилой юнкер, растративший всё состояние неудачными вложениями и кутежами. Ныне он жил только на остатки ренты и скромную пенсию бывшего военного.

Продолжать фон Бок не стал, флегматично жуя баранью котлету, так что после короткого перерыва снова начались разговоры. По вполне понятным причинам, вертелись они вокруг Франции и Парижа.

– Вы как к французам относитесь, мой юный друг, если не секрет? – Задал провокационный вопрос пожилой толстяк Максимилиан Шварц, торговый представитель угольной компании. Попаданец в пансионе – единственный настоящий иностранец. Всех выходцев из немецких земель, куда пруссаки включали и чехов с венграми, здесь высокомерно считают подданными Пруссии.

Страна претендует на роль центра Немецкого Мира, и недавняя неудача в войне, с фактически отобранной победой, эти амбиции не затушила. Тот факт, что венгры грезят Мадьярщиной и претендуют на все земли, на которые хоть раз ступали копыт их коней, пусть даже во времена монголов, пруссаков не смущает. Не смущает и то, что многие немецкие земли не спешат падать в братские объятия, лелея независимость.

– Я к ним не отношусь, – отшутился Фокадан, сделав глоток сельтерской[61 - Она же «зельтерская». Разновидность минералки.]. Судя по смешкам, удачно.

– А если серьёзно? – Не унимался Шварц, наклонившись вперёд и зачем-то вытягивая шею.

– Хорошо, – Алекс подобрался и отложил столовые приборы, обведя присутствующих холодным взглядом, – если серьёзно, то мне абсолютно безразличен конфликт Пруссии и Франции. Кто из вас правее, а кто левее, всё равно. Начнись сейчас война, я просто уеду продолжать образование где-то в другом месте. Что касается национальных предпочтений, то среди близких друзей у меня как французы, так и немцы, в том числе и пруссаки.

– Хоть честно, – выдавил Шварц, отстав наконец. Дальнейший ужин проходил в неловком молчании, прерываясь лишь короткими репликами о достоинствах того или иного блюда, да просьбами передать приправы.

Шварц со своей назойливостью и вопросами о политике за столом, пересёк некую черту в правилах хорошего тона. Но и попаданец ответил жёстко. В этом времени просто не принято вот, в лоб. Фразы о друзьях-французах и друзьях-пруссаках было бы предостаточно, а правила хорошего тона едва ли не обязывали Алекса добавить затем что-то комплиментарное немцам вообще и закруглить разговор сожалением о военном конфликте.

Хамоватый Шварц не первый раз устраивал такие провокационные разговоры. Не сдержался.

* * *

– Брат-студент! – Весело окликнул его Адольф на выходе из университета, где Алекс осведомлялся о расписании нужных лекций, – давно тебя не видел!

– Дела.

– В Париже? – С хитрой улыбкой спросил фон Нарбэ, опёршись на тросточку.

– В Париже, – кивнул Фокадан, отзеркаливая позу и ничуть не удивляясь вопросу. Студенческая среда достаточно разветвлена, а он не скрывал, что собирается во Францию, – имущественные дела. На развлечения времени почти и не осталось.

– Как тебе Париж?

Попаданец вздохнул еле заметно, все мало-мальски знакомые люди спешили задать один и тот же вопрос. По человечески это понятно, но до чего же надоело…

– Не очень, – честно ответил Фокадан, поглядывая на срывающийся из тучи дождь, – каких-то преимущество перед Берлином не заметил. Больше борделей разве что, да тому подобных заведений для прожигателей жизни, но и нищеты больше. Приехать на пару недель покутить можно, но вот жить там не хотелось бы.

Адольф кивнул удовлетворённо, что-то подобное он и ожидал услышать. Откровенно говоря, попаданца и Берлин не слишком-то впечатлил. Красивый город, этого не оспорить, но вот атмосфера какая-то чересчур военизировано-полицейская.

Страсть пруссаков к мундирам – притча во языцех[62 - Притча (короткий рассказ) во языцех (в народах, племенах). То, что широко обсуждается.] у всего мира. Не только полицейские или военные, но и почтальоны, учителя школ и гимназий, чиновники, служащие частных контор. Доходит до того, что какие-нибудь филателисты[63 - Собиратели марок и прочих знаков почтовой оплаты.] или члены шахматного кружка порой шьют себе клубные мундиры, сочиняют гимн и регулярно маршируют по улицам города к полному восторгу зевак.

– Брат-студент, а не пойти ли нам в пивную? – Бурш залихватски подкрутил усики, подмигивая Алексу и показывая на небо, с которого начали падать тяжёлые капли, – пересидим непогоду.

Пивная проверенная, с перекормленными валькириями. Несмотря на дневное время, народу многовато, и почти все знакомы с Нарбэ. Пока со всеми поздоровались, минуть десять ушло.

– Не злись, брат-студент, – почти искренне попросил Адольф, когда они наконец-то уселись за столик, – я и сам не рад иногда такой вот известности.

Кивок в ответ.

– Ну вот и славно.

Воздав должное пиву и закусив традиционными сосисками, понемногу разговорились.

– … как ты относишься к студенческим братствам?