Детство

– Смирный, – Закивал служитель, – и глуповат! Травма головы, мало што не дурачок.

– Ну-ну, – Прикащик неожиданно ловко перехватил меня и впихнул в возок, где сидели другие дети, тут же усевшись сам, – Трогай!

Возок колыхнуло, щелчок кнута, и екипаж тронулся. Сижу, улыбаюсь… а у самово такая тоска, што хоть волком вой! Наслышан я о фабриках, куда законтрактованных детей завозят в тюремных екипажах. Охо-хо… да когда же кончится моя чёрная полоса!

Задремал я, после бессонных-то ночей, проснулся уже за воротами фабричными.

– Вылезай, пассажиры! – Хохотнул прикащик, пока сторож закрывал створы высоких ворот за повозкой, – Приехали!

Тру спросонья глаза и оглядываюся. Высокие, чуть не под полторы сажени, заборы из кирпича, заваленный всякими тюками да ящиками двор, да двухэтажный корпус фабрики.

– Вот на сей ситцевой мануфактуре и предстоит вам работать, – С чувством сказал мордастый, похлопывая рукой по ближайшему тюку, – Отрабатывать, как сказать, хлеб свой насущный.

Сказать хочется много, но с трудом сдерживаю язык, только оглядываюсь, да улыбаюся. Хотя для улыбок причин мало, лица у рабочих землистые, исхудалые, мало што не с зеленцой. У хитровских пропойц как бы не здоровее вид!

– Пошли, пошли! Неча стоять, работать надо!

Постоянно подталкивая, нас завели в здание фабрики, где гудели какие-то станки и механизмы. Заставлено всё тесно – так, што пробраться меж нитх можно еле-еле, а то и вовсе – боком. Сумрачно внутри фабрики, да и воздух такой грязный, што мало не как туман стоит. Чахоточный воздух-то.

– Вещи складывайте, у кого есть, – С нотками озлобленности сказал рабочий из тех, што выглядел постарше, – у стены.

У меня никаково добра и нет, а некоторых из ребятишек с узлами. Деревенские, по всему видать. Лишние рты. Робкие, глазами только луп-луп! Сложили вещи прямо на тюки мягкие, што у стены стоят, и встали перед мастером. А малые ишшо какие! Я тута как бы не самым старшим получаюся, остальным лет по восемь, одному может только к десяти ближе. В возке-то разглядеть не успел – тёмнышко было, да и приморило.

– Давай, давай! – Снова заторопил нас мастер, – Лишнее с себя скидывай, чай не замёрзнете, да за работу!

Нас быстро разобрали ково куда. Кто помладше, тех сразу в машины загнали – чистить. Сами машины, знамо дело, останавливать не стали. Знай себе, вычищай пыль льняную да хлопковую, да в шестерни не попадися и на ремни не намотайся!

Мне, как чилавеку постарше и покрепче, таскать дали всяко-разное.

– Вот те коробка со шпулями, – Усатый рабочий сунул мне короб, больно пхнув в живот, – дуй туда, в конец к прядильщикам, спросишь Артамоныча. Да смотри не перепутай! Матвей если, то скажи – пусть сам за шпулями идёт, а то ишь!

Говорил он ето всё громко, да прям в ухо орал – потому как шумят механизьмы ети просто ужасно.

– А как…

– Дуй! – Схватив больно за ухо, он развернул меня и дал пинка, от которова я чуть не влетел в механизьму, но удержался-таки на ногах.

Отнёс шпули, и получил ишшо колотушек. Артамонычу, бородатому дядьке без большого пальца на правой руке, очень не понравилося, што я не сразу отдал шпули, а вопрошать стал.

Одурелый совершенно, бегал так среди механизьмов, мало што не спятя от шума, сквернова воздуха и колотушек. Потом обед, кажный в свою очередь, а не все разом.

Сели прям промеж станков, в проходе. Стряпуха, рыхлая молодуха с пузом, притащила чугуны с похлёбкой и кашей. Ничево так похлёбка – жидко, но есть можно, не то што в вошь-питательном доме!

Ели молча, по-очереди запуская ложки в чугун, не частя. Потом каша – пшённая, на льняном прогорклом масле – не досыта, но и не впроголодь. Ну и хлеб, канешно. Запили кипятком, и я рискнул:

– Дяденька, – Спрашиваю у тово, што со шпулями послал, – а што за фабрика, как платят?

– Говорливый какой, – Он осуждающе покачал головой и кивнул одному из местных мальчишек.

– Мануфактура Бахрушина, – Чуть наклонился тот ко мне, штоб шум помене перекрикивать, – Платят по-всякому. Рабочим по уговору, а нам так – сколько перетащишь корзин да тюков за день, столько и получишь копеек.

Одну таку корзину перетащил уже до обеда – тяжкая, да неудобная. Уж на што я не дохлик, но тяжко.

– И сколько получается? – Спрашиваю, пока взрослые о своём переговариваются, да на нас не смотрят.

– Так… копеек десять в день может, если повезёт, – Пожал он плечами, – обычно меньше. Ну и за питание да ночлег вычитают, не без тово[66 - Примерно так и оплачивался детский труд по всему миру. «Войдя в возраст» такой работник часто годами не могу уйти от работодателя (опять-таки по всему миру), потому что оставался «должником».].

– А ночлег?

– Да на тюках! – Мальчишка, до сих пор безымянный для меня, посмотрел, как на дурачка.

– Ну да, ну да! – Улыбаюся и киваю.

Тока-тока поели, и на тебе – за работу! Ни полежать чуток по русскому обычаю, ничево. Только и успели, што поесть наспех, да взрослые махрой надымили.

Круговерть продолжалася до самого вечера, а потом ишшо да снова. Глаза уж слипалися, да ноги ходить отказывалися, а туда же – работай да работай!

Послышался крик, я заворочался, да куда! Сразу подзатыльник. Потом только узнал, одного из мальцов, што севодня со мной прибыли, ремнём под вал трансмиссия затянуло. Отмучался…

Перекрестился, а самого ажно потряхивает от ненависти – мастер етот даже машину не остановил! Так, вытащили тело изломанное, и всё. Ремень етот, как был в кровище, так и продолжил вращаться. Мальчишки только, из старожилов которые, протёрли его на ходу чутка, и всё на етом.

– Давай, тащи со двора тюк! – Ткнул меня дядька со шпульками.

– Везучий, – С нотками зависти сказал мальчишка, который безымянный, – новенький, а уже пять копеек за день прилетело!

– Я такой! – Улыбаюсь, – Везучий!

– Тьфу! – Сплюнул тот, – Дурачок!

Во дворе задумчиво курил сторож с берданкой, поглядывая на небо.

– Кто таков? Новенький?

– Агась!

– За чем послали? Кто?

– За тюком! – Рапортую радостно, приставив пятки вместе, вроде как в солдатика играюся, – дяденька, што со шпульками!

– Какими-такими шпульками?

Описываю его, как могу, и сторож усмехается, выпуская клубы вонючего махорошного дыма.

– Со шпульками, надо же!

– Тюки здесь бери, – Ткнул он в кучу у стены. Пока примеривался, решился задать вопрос:

– Мальчишек здеся много, они потом все в рабочие переходят?