Детство

С малышами да девками здеся бабы вожжаются – сестрички милосердные. Ну с мальчишками постарше – санитары обычно, сестрички редко заходят.

Служителей здеся много – одних дохтуров только тридцать один по штату[63 - По данным 1871 г. в штате Московского Воспитательного дома находился 31 врач.]. Да сестрички милосердные, да санитары. Ого сколько народу! А коек всево-ничево в госпитале, сто штук.

Мно-ога! А ишшо студенты ходят, да и так – со стороны. Учаться, значит, да на воспитуемых опыты проводят. Как, значица, ногу собрать после перелома оскольчатово, да какие мази експериментальные от антонова огня помогают. Операции, опять же.

Обычно не помогают мази, потому-то здеся, при больничке, морг. И не пустует, значица. Кто из больнички, а кого и напрямки из спален. Оно тово, всякие случаи бывают. Чахотка там доест чилавека, иль просто – шёл себе, а потом за грудь, и всё – не жилец. А бывает, што и после порки полежит себе, да и тово, спина загнила. Разные случаи-то.

– Утку! – просит негромко мальчишка на соседней койке, страшно стесняяся. Деликатный мальчишка, слишком даже.

– Сейчас, сейчас!

Приподняв ево, подставляю утку и жду, пока свои дела сделает, только в сторонку чутка отошёл, штоб не смущать. А потом и тово – вынести да помыть. К запахам уже притерпелся – больничка и есть, чай не розами пахнет. В палате почти двадцать чилавек, и почитай у кажного второво што-то гниёт. Сравнивать если, так лучше говно нюхать, чем руки-ноги гниющие обонять.

– Не хочу, не хочу! – Спешу туда, пока беспокойный не перебудил остальных.

– Тише, – Сажуся рядом и беру за руку, – Всё хорошо, ето только сон!

Начинаю напевать негромко:

По синему морю, к зеленой земле[64 - Интернет выдаёт, что автор музыки и слов – Шаинский.]
Плыву я на белом своем корабле.
На белом своем корабле,
На белом своем корабле.
Меня не пугают ни волны, ни ветер, —
Плыву я к единственной маме на свете.
Плыву я сквозь волны и ветер
К единственной маме на свете.
Плыву я сквозь волны и ветер
К единственной маме на свете.
Скорей до земли я добраться хочу,
"Я здесь, я приехал!", – я ей закричу.
Я маме своей закричу,
Я маме своей закричу…
Пусть мама услышит,
Пусть мама придет,
Пусть мама меня непременно найдет!
Ведь так не бывает на свете,
Чтоб были потеряны дети.
Ведь так не бывает на свете,
Чтоб были потеряны дети.
Пусть мама услышит,
Пусть мама придет,
Пусть мама меня непременно найдет!
Ведь так не бывает на свете,
Чтоб были потеряны дети.
Ведь так не бывает на свете,
Чтоб были потеряны дети.

Затихает, улыбаясь, только в руку вцепляется крепко-крепко, до боли. Сижу так, а потом и понимаю, что он тово, отошёл. Прислоняю пальцы к шее, где жилка – ну точно!

Высвободив руку, выхожу потихонечку в колидор и иду к дежурной милосердной сестричке, дремлющей в своём кабинете с приоткрытой дверью.

– Кхе! Зинаида Федосьевна, там отошёл один – Марусин, кажется, фамилие ево.

Смачный зевок в ответ и потягивание.

– Отошёл и отошёл, – Бурчит недовольно, но всё ж встаёт, – мог и утра подождать. Что я его тебе, оживлю?

Грузно ступая по поскрипывающим доскам пола, входит в палату и проверяет.

– Умер, – Снова зевок, – до утра подождёт, а сейчас нечего санитаров тревожить из-за пустяка.

Ушла, тяжело переваливаясь, а я снова прилёг на свою койку, подремать вполглаза. Неделю уже здеся почти – не завтра, так послезавтра тово, за ворота выставить должны.

С утра один из дохтуров притащил своих студентов.

– Ну-с, молодые люди, скоро и на поправку, – Шутил он с пациентами. А потом со студентами – быр-быр-быр не по-нашему! Иногда только отдельные слова знакомые проскакивают, но понятней от етого не становится.

Остановившись у койки с тем, у кого антонов огонь на ноге, дохтур снял повязку, отчево в палате завоняло ишшо пуще. Щупал руками, щупал… Мальчишечка только зубами скрипит – больно ему, сердешному. Но улыбается с надеждой, всё ж таки целый дохтур им занимается, не зря ж пришёл!

– Неплохо, неплохо, – Дохтур Аркадий Владимирович потрепал мальчишечку по щеке, – наметился прогресс.

А потом снова быр-быр-быр!

– Нужно собрать статистику, – На русском ответил ему один студентов – видать, плохо на етом быр-быр умеет покамест, – точно удостовериться в неэффективности предложенного метода. Несколько частных случаев ничего не дают.

– Тут вы правы, коллега, – Кивнул дохтур и снова, – Быр-быр-быр!

На латыни говорят, значица. Специальный дохтурский язык, нарошно для тово придумывали.

Сразу почти после обхода мне велели собираться. Вот так вот, не жрамши, ну да я не в обиде, пусть даже брюхо урчит. Страшно мне в больничке-то – страшнее почему-то, чем когда к мастеру на учение везли, иль когда на Хитровку убёг. Што-то такое в голове вертиться, а што – не знаю, не вспоминается.

Поставили в кабинете у Карла Вильгельмовича и велели ждать. Стоя, с ноги на ногу переминаюся, и глазами невольно так на старый журнал, што на столе, глазею. Зрение-то у меня – ого! Ну и тово, читаю – вроде как машинально. Привычка у меня такая с недавних пор, всё подряд честь.

«Мы привыкли брать для предохранительной прививки оспы материю или от телят, или от ребёнка. Собирание прививной лимфы из оспенных пузырьков требует труда и навыков, а потому довольно дорого так, где она продаётся (в воспитательном доме в Петербурге – 50 копеек за трубочку). Поэтому весьма важны результаты изысканий д-ра Квиста из Гельсингфорса относительного искусственного разведения микрооганизмов, составляющих возбудителей и причину оспы»[65 - Из журнала «Всемирная иллюстрация» т. 32, 1884 г. Это к вопросу о медицинских опытах, студенческой практике и прочем. Да, проводили – везде, по всему миру. Сиротские приюты, дома для умалишённых и так далее. Тема эта не афишируется, но найти при желании можно.].

– Бутовский? – Незнакомый служитель прервал чтение, – Пошли!

Крепко взяв меня за плечо, повёл по колидорам на улицу. У меня ажно сердце чуть не остановилося! Ну, думаю, сейчас как рвану, и тока вы меня и видели!

А он, зараза такой, не отпускает – крепко так держит, а главное, умело. Я такие вещи понимаю. Ладонь-то здоровая, и аккурат плечо вокруг всего суставчика охватывает. Чуть сильнее нажать, и всё, рука отымется, да и так не вырваться.

У выхода – там, где воспитательный дом заканчивается, возок. Прямо вот так перекрыл, што никак! И закрытая зараза, не перескочить! Слева кучер стоит, справа другой мущщина. И етот сундук на колёсиках промеж них.

– Все документы на него, – Служитель передал бумаги тому, што справа – мордастому, но худому мущщине, прикащику по виду. Такие щёки отвислые, што сразу видно нездоровье, потому как нестарый ишшо.

– Смирный? – Мордастый оглядел меня.