Дома мы не нужны. Книга седьмая. И все-таки она вертится!

Лап, в привычном понимании, у монстра не было. Но то скопище щупалец, что непрерывно шевелилось, и вполне могло дотянуться до двух товарищей на краю ямы, действительно скрывало внутри себя что-то продолговатое, размерами вполне сходное с… человеком!

– Человек! – выдохнули оба руса, и чудовище словно поняло их.

Или восприняло слитный возглас как команду. Длинные щупальца протянулись вперед, и уложили явно бессознательного (а может, давно уже мертвого человека) прямо к ногам вождя. Положила лицом вниз, так что узнать его сразу Виталька не смог. Разве что понял, как и Толька, и другие русы, отхлынувшие было живой волной, а потом шагнувшие вперед, как только монстр подтянул к своему безобразному туловищу страшные щупальца – незнакомец жив. Он вдруг затрясся всем телом, и попытался приподняться на руках, исторгнув вниз потоки воды. Может, от пропитавшейся морской влагой одеяния, удивительно похожего на те, в каких когда-то встретили русов их новые друзья из города. А может – изо рта наглотавшегося воды человека. Вождь почему-то замешкался, и тракторист первым наклонился над жертвой океанской стихии, чтобы помочь тому повернуться лицом кверху. А потом – отпрянуть с громким возгласом, каким в племенах не было принято выражаться в присутствии детей. Последних, кстати, набежало уже немало; пожалуй, все пацаны русов, более храбрые и безрассудные, чем взрослые, сейчас толпились за спиной вождя, не решаясь переступить невидимой черты, которая всегда отделяла Витальку, и его предков от остальных соплеменников.

Но этот негласный запрет едва не был нарушен, когда мальчишки загалдели, и принялись возбужденно скакать на месте. И было отчего! На камнях лежал, и хлопал глазами, посиневший от долгого пребывания в воде, начавший икать (от того же переохлаждения, или нервного потрясения) … Толька Тракторист. Не такой крупный, с затравленным выражением лица (чего Тракторист себе никогда не позволял), но вполне узнаваемый. Еще вернее его было бы назвать копией того Тольки, которого вождь видел в Городе. Там русы и их копии инстинктивно старались пореже сталкиваться. Почему? Ответа не было. Было только понимание – это правильно. Но теперь, от этого незнакомца, отвернуться было невозможно. И Виталька нагнулся, протянул спасенному монстром человеку ладонь: «Вставай, брат!».

В том, что морское чудище спасло незнакомца не случайно; что именно поразительное сходство его с одним из спасителей послужило столь невероятному событию, сомнений у Витальки не было. Как и у Тракториста, кстати. Потому что Толька, подхвативший незнакомца с другой стороны, чуть слышно проворчал, действительно обдав вождя облаком паров молока бешеной коровы:

– Интересно, а твоего двойника там не было?

Спасенный, черты лица которого под жаркими лучами солнца разглаживались, и заполнялись румянцем, дернулся в крепких руках двух гигантов и прохрипел, явно в великом возбуждении:

– Русские! Вы говорите по-русски?!

– Мое племя называет себя русами, – подтвердил, или поправил его вождь.

Он отпустил руки от вполне утвердившегося на ногах незнакомца, и отступил на пару шагов, чтобы окинуть его взглядом с головы до ног, и представился:

– Я – Виталька Дуб, вождь русов. Прежде, чем проводить тебя в пещеру, хочу узнать – как здоровье друга и старшего брата моего, Товарища Полковника?

– Товарищ полковник… Александр Николаевич…, – лицо человека, спасенного морским чудовищем, расплылось в мечтательной улыбке, – что вы знаете о командире? Где он? Жив?

Виталька несколько удивился. Это он первым спросил о вожде Города; больше из вежливости; представить себе, что кто-то, или что-то может навредить Товарищу Полковнику, он даже не пытался. Он пристальней вгляделся в лицо спасенного и, подчиняясь какому-то неведомому чувству, кивнул парню в сторону от входа в пещеру русов. Туда, где наособицу жили жидовки-амазонки. Виталька вдруг вспомнил, как обитал в одном теле с духом старой колдуньи, Бэйлы. Что-то осталось в нем с тех пор; что-то непознаваемое и не имеющее названия в языке племен. Может, это было душевным шрамом от жестокого ритуала Магии Крови, и еще более ужасного ритуала Магии Смерти. Может. Об этом могла поведать младшая Бэйла – она как раз вышла из своей пещеры; словно привлеченная вниманием толпы, которая росла за Вождем, и двумя Тольками – Трактористом, и его двойником, улыбавшимся уже не так растерянно.

Королеве амазонок ничего объяснять не пришлось. Она вцепилась ладошками в запястья – в правое вождя, и левое Тольки-из-океана, и подняла голову, непонятно как уставившись своими колдовскими глазищами в очи обоих парней. Неизвестно, как пришелец, а сам Вождь сразу утонул в этих глазах. Но не так, как «тонул» в них в пору ранней молодости, от которой остались весьма приятные воспоминания, и маленькая Бэйла, будущая королева женского племени. В этом взгляде колдуньи, предводительницы амазонок, в толпе которых сейчас стояли сразу несколько бывших возлюбленных вождя, была какая-то могучая сила, которую Виталька тут же обозвал Магией Жизни. А потом он позабыл обо всем, даже о жене с ребенком, и долге перед племенем, о котором вождю забывать не следует. Никогда. Потому что душа сжалась в испуге, а потом буквально растаяла от прикосновения чего-то невесомого, но невероятно сладостного. Рядом что-то пробормотал, а потом простонал в истоме пришелец.

– Это ее душа, – отстраненно фиксировал кто-то внутри Вождя, – Бэйла раскрылась навстречу нам полностью; так, что я сейчас могу проследить всю ее жизнь, и даже жизни ее праматерей. Могу. Но не буду. Потому что не прощу себе этого никогда.

Королева-колдунья, как оказалось, таким запретом себя ограничивать не стала. Она выпустила руки двух мужчин, и принялась вещать – хрипло и торжественно:

– Вижу. Вижу изначальный миг, когда ты (она ткнула твердым пальчиком, «украшенным» острым ногтем попеременно в чужие мужские груди) сидишь в рычащем чудовище цвета морской волны; чудовище, способном поднять бревна весом, неподъемном для десятка таких парней, как ты, Вождь русов…

– Ух, ты! – очнулся, наконец, от грез Толька-из-океана, – так это же она сейчас про мою «Беларусь» рассказывает. Я своим трактором действительно бревнышки в пару кубов в прицеп на раз забрасывал! Я на нем и в наш лагерь попал… вместе с Любой Ульяновой.

Колдунья кивнула, словно ей что-то говорили эти чудные слова.

– А может, и говорят, – подумал рядом Виталька, – мало ли что она разглядела в его душе?!

Он повернулся к парню, чья измученная физиономия сейчас сияла – словно рядом стояло то самое рычащее чудовище цвета морской волны; Бэйла тем временем продолжила изрекать невероятное, невозможное:

– Именно тогда и родилось первое изменение в Ойкумене. В мире, где все было предопределено, вдруг стало два Тольки, разделенных веками.

– Как сейчас? – осторожно спросил Вождь, не отводя взгляда от своего двойника.

– Нет! – торжественно заявила королева, «наградив» теперь мужские груди чувствительными ударами кулачка, – потому что в мире теперь не два Тольки.

– Три?! – тут же спросил Вождь, имея в виду ту копию Тракториста, с которым русы так старательно избегали встреч в Городе.

– Нет! – еще более весомо изрекла повелительница Магии Жизни, которая, как оказалось, позволяла заглядывать глубоко в прошлое, и даже, наверное, в будущее, – сейчас под солнцем, которое никогда не заходит, живут сразу пять Толек… И один из них – третий, считая вас, спешит сюда быстрее, чем шторм гонит по небу тучи.

– Откуда?

Чувство ответственности Вождя перед племенем никуда не исчезало; оно лишь на несколько мгновения отступило, убаюканное магией королевы жидовок-амазонок. Теперь же оно заставило обеспокоенно метнуть взгляд кверху, где над океаном исчезали последние тучки. Именно оттуда чаще всего беды обрушивались на побережье. А что мог принести с собой еще один двойник? Виталька даже передернул в ознобе плечами – вспомнил, как сразу нескольких пришельцев из Города подвергли испытанию Магией Смерти, изгоняя из них злобные сущности.

– Нет! – улыбнулась Бэйла, явно уловившая тревогу Вождя, – смотри сюда.

Теперь ее пальчик указывал на горную тропу, что единственная позволяла с относительной легкостью вырваться из кольца гор, окружавших побережье, в бескрайние степи. Виталька уже два раза проделал этот путь; в первый раз вверх по горному серпантину, отправляясь в поход на «Железном капуте». Второй раз вниз, с остановкой на площадке, с которой так удобно было выстрелить из пушки «Капута» по Вождям, посмевшим нарушить законы Племен.

– Три раза, – поправил себя Вождь, считая еще и поход отца, в чьем теле он сейчас стоял перед своим, и другими Племенами.

Он нашел взглядом «Железный капут». Металлический памятник мужеству десятков поколений русов выглядел сейчас самым могучим творением бытия. Даже рядом со скалистыми кручами, на которых, наверное, до конца не выветрились следы его гусениц. И рядом с океаном. Но не рядом…

На ту самую вершину, где заканчивалась извилистая горная дорога, вдруг начало наползать что-то огромное, никогда не виданное прежде никем из племен. Настолько огромное, что тень от него поползла вниз по скалам, заполняя собой все обозримое пространство. Она безмолвно обрушивалась на побережье, быстро подступая к входам в пещеры; прежде всего убежища русов.

За спиной испуганно ойкнула жена; еще громче охнул бывший вождь еврогеев. Виталька лишь презрительно усмехнулся, глядя, как Жюлька бросился к своей пещере, до входа в которую еще не добралась тень. Этот тощий ублюдок, в последнее время прятавшийся за спинами соплеменников, сейчас своим торопливым бегом, по-настоящему смешными прыжками по камням заразил паникой свое племя; потом и всех остальных, бросившихся россыпью к родовым укрытиям.

– Кроме русов, – Виталька с гордостью обвел взглядом свое племя, в котором сейчас выдвинулись вперед могучие мужчины; прежде всего Тракторист Толька, – ну, и амазонки тоже.

Последним бежать не было никакой необходимости. Они и так толпились за спиной своей королевы прямо у входа в родовую пещеру. Но и здесь они выказали нешуточную храбрость.

– По сравнению с остальными, конечно же, – Виталька еще раз с любовью и гордостью окинул взглядом соплеменников, теперь остановившись на жене.

По застывшей женской фигурке с малым дитем на руках было видно – она до дрожи боится этой летающей горы, заполнившей собой уже половину обитаемой долины. Боится, но не опускает головы, не закрывает глаз, готовая встретить опасность рядом с мужем. А опасность, между тем, была вполне осязаемой. Прежде всего натянутыми до предела нервами – когда каменная громада над головами заполнила собой весь небосвод. Опустись она сейчас вниз, на долину; что осталось бы от племени русов, и амазонок?

Виталька такого вопроса задавать не стал ни соплеменникам, ни себе самому. Вопрос задал организм, заставивший покрыться крупным потом, а потом с облегчением выпустивший изо рта задержанный надолго в легких воздух. После того, как Вождь убедился – каменная громадина не собиралась опуститься на долину Племен. Она поплыла дальше – туда, где пространство между скалами и бешено рвущимся на берег прибоем было усыпано громадными валунами. Усыпано так часто, что между ними было удобно играть в прятки мальчишкам, но не жить.

Медленно; очень медленно для восприятия людей, уже готовых к мучительной смерти, а на самом деле достаточно быстро летающая каменная туча проплыла над крайней пещерой, где с изначальных времен жили амазонки, и опустилась в Долине камней. Теперь там был один камень, зато какой! Вождю даже показалось, что он расслышал хруст валунов, стираемых в порошок под гигантским весом летающей громадины. И тут же рядом изумленно, и еще более восторженно вскликнул Толька-из-океана:

– Наши!

Вождь и сам едва сдержал в груди ликующий крик: «Город!». Вот так же, с изумлением, граничащим с мистическим ужасом, он когда-то разглядывал жилище новых друзей в степи. Большую часть обиталища пришельцев не было видно из-за чудовищно толстой плиты, на которой покоились все постройки. Но его центральная часть, которую Товарищ Полковник называл Цитаделью, сверкала на солнце своей ярко-зеленой маковкой. Город сам прилетел к нему; ко всем – вместе, как он надеялся, с Товарищем Полковником, его женой колдуньей Оксаной, мудрым прохвесором и многими другими, кого он искренне считал друзьями.

– И с еще одним Толькой, – буркнула рядом Бэйла; она словно читала его мысли.

А Город, между тем, немного приподнялся, будто прилаживаясь поудобнее на жестком каменном ложе, и окончательно замер. Все вокруг тоже уподобились тем самым валунам; неподвижным, вросшим за столетия в грунт, и никак не ожидавшим, что их покой будет грубо и безвозвратно нарушен подобным образом.

Наконец в тяжелом основании, высоту которого Виталька оценил не меньше, чем в две руки собственных ростов, что-то изменилась. Посреди той стороны, что была обращена к Долине Племен, народилась практически неприметная глазу трещина; точнее несколько их, быстро выросших в единый глубокий провал, из тьмы которого практически к подножию крайней в Долине скалы выскочил, и замер «Варяг». Вождь не стал оглядываться, сравнивать свой «Железный капут» с этим многоколесным экипажем, задравшим стволы своих грозных орудий к небу. Потому что знал – ничего лучше и роднее, чем его неуклюжий танк, созданный целым поколением русов, нет и быть не может. Что бы не подсказывал здравый смысл.

«Варяг» тоже выдержал паузу, так же, как прежде громадина городского монолита. А потом распахнулись сразу две передние дверцы, и Виталька с радостью узнал в фигуре, выскочившей из левой двери, и закованный в обычный городской «камуфляж», Товарища Полковника.

Глава 3. Профессор Романов. Город двойников

Алексей Александрович уже давно – в первые дни их беспримерной эпопеи вблизи пролива Баб-эль-Мандеб – дал себе слово ничему не удивляться. Даже здесь, в этом новом мире; мире безжалостного солнца, летающих баранов и коров, и почти разумных доисторических ящеров, он вполне спокойно воспринял появление двойников Виталика Дубова, Анатолия Никитина, и многих-многих других. Не было в поселении аборигенов, прозябавших на узкой прибрежной полосе, лишь «его самого», да копий четы Кудрявцевых. И это, как не странно, заполнило его какой-то мальчишеской гордостью. Этого мальчишку, проснувшегося вдруг в душе почтенного профессора лингвистики, так и подмывало выскочить наружу, и завопить на весь город:

– Смотрите, люди, и завидуйте – я, как и Александр Николаевич, как Оксана, исключение из правил! Не означает ли это?…

– Ничего это не означает, – жестко, хотя и достаточно вежливо прервал нить его рассуждений Кудрявцев, – если ты думаешь, что именно мы стояли у истоков этого безобразия (он показал на большой экран, где под камерами наблюдения в изолированном ангаре азартно «болели» за мультяшную мышку аборигены), и почему-то не стали копировать самого себя, то… вот запомни мои слова – история, в которую мы вляпались благодаря сакраментальным словам: «Никому я не нужен в этом мире!», еще не одну подлянку нам устроит. Ну, или просто удивит, если тебе так больше нравится.