Волшебник по залету. Книга третья. Магия крови

А незнакомец остановился, не дойдя шага до какой-то зеленой черты; невысокого валика шириной и высотой не меньше полуметра, который непрерывной лентой окружал пространство, центр которого мог занимать чужой бот – аграф, наконец, смог отнести это чудо техники к нужной строке в классификации летательных аппаратов. Этот, к тому же, относился к наземным. У его открытого в борту люка, кстати, толпились какие-то местные разумные – с виду почти все дети.

Но подобные мелочи совсем не интересовали наследника. Он просто стоял, уже уставший, прежде всего, от собственного порыва, и ждал, когда ситуацию разрулит… кто?

– Конечно, Онтен.

Гамадриэль словно отдал такой мысленный приказ псиону, а тот будто услышал его. А может, действительно услышал? Не зря основной сферой его деятельности было манипулирование с разумом; и с его вместилищами, естественно – разумными.

Онтен выступил вперед, и заявил – торжественно, словно не перед каким-то провинциалом на зачуханной планете, а на торжественном приеме у самого императора Галантэ:

– Представляю принца Гамадриэля, наследника славного клана «Серебряные Крылья»!…

Псион, очевидно, собирался продолжить, но парень вдруг коротко хохотнул, прерывая его, и спросил – негромко, но вполне различимо; он, оказывается, неплохо говорил на общегалактическом. И вел себя как-то расслабленно, словно его совсем не впечатлили грозные фигуры телохранителей Гамадриэля.

– Как ты сказал, – заявил этот невежа, явно не представлявший себе, как следует вести себя перед особой такого высокого ранга, – Gamadril? А что – похож!…

Он не успел продолжить, а сам наследник заполниться обидой и возмущением – в незнакомом слове, вырвавшемся из уст парня, он почему-то прочувствовал целый океан, заполненный издевательствами и оскорблениями. Парня прервал другой поток невнятных звуков, сопровождавших стремительный бег какого-то мальчишки, при виде которого внутри аграфа шевельнулось что-то… необычное – вот. И в то же время два телохранителя впереди сомкнулись телами, создавая живой щит перед сыном своего нанимателя. Это официально; на самом деле оркусам после подписания контракта вживили хитрые импланты, которые мало чем отличались от рабских. Потому совсем естественным для них было вот так закрыть своего молодого хозяина, и рвануть из ножен тесаки. Посчитали, наверное, что остро отточенной стали будет достаточно, чтобы отразить натиск какого-то мелкого, совсем не опасного на вид разумного.

И отразили, просто выставив впереди себя клинки. Аграф даже зажмурился, представив себе, как пацан нанизывается на клинок, или даже сразу оба – как бабочка, или жук на соломинку. Раздался короткий, отчаянный детский крик, и тут же оборвался. А тот оркус, что стоял справа, небрежно шевельнул рукой, и открывший глаза Гамадриэль увидел, как с длинного лезвия срывается куда-то в сторону, на черную землю, мальчишка; вместе с потоками крови, на удивление широкими и обильными для такого некрупного тельца.

А рядом раздался истеричный крик псиона: «Бей!». И сам он, наверное, предпринял какую-то атаку своим даром, потому что наследнику резко поплохело, и не было даже сил отшатнуться, когда совсем рядом пролетели, едва не опалив его скафандра, потоки плазмы. Это задняя пара телохранителей правильно восприняли приказ Онтена. А передняя синхронно – как-то плавно, но очень быстро, отправила свои тесаки в ножны. Гамадриэль даже успел отметить, как с одного лезвия в сторону брызнула россыпь алых капель. И эти оркусы тоже достали свои бластеры. Но выстрелить не успели! Аграф, не успевший провалиться сознанием в бездну удивления, ошеломления, а потом и страха, увидел широко раскрытыми глазами, что перед парнем словно выросла какая-то прозрачная стена. Которая и поглотила два мощных потока пламени.

– А может, и силу удара Онтена, – как-то отстраненно успел подумать Гамадриэль, – потому что он стоит, и не падает. И еще ухмыляется – как-то хищно. Даже зло!

Аграф прекрасно знал; не раз видел, как разумные, которые вызвали чем-то неудовольствие псиона, а чаще – отца, чью волю исполнял Онтен, валились на пол с криками, заполненными болью, и выдирали у себя глаза собственными ногтями. А этот незнакомец стоял, и даже своего оружия не вынул из ножен. Просто поднял руки, направляя их в сторону противников.

Тут не только Гамадриэль занервничал, но даже телохранители, которые, вместо того, чтобы открыть огонь по врагу, шарахнулись в стороны, открывая подопечного ударам противника. А парень, наверное, своими руками просто обозначил ложный замах, потому что удар нанес совсем другим «оружием». Он просто сделал один шаг – к тому самому зеленому валику, оказавшейся мелкой пылью, почему-то не растекающейся в тонкий блин – и пнул его, подняв целую тучу мельчайших частиц. Облако зеленого цвета обволокло фигуру аграфа в краткую долю мгновения; как и всех остальных, наверное. Гамадриэль чуть напрягся, чтобы сильно, от души чихнуть. Но не успел – его сознание опять покинуло тело, и аграф неловко повалился на землю. А рядом падали оркусы и, самым последним, псион Онтен.

Глава 5. Олег Громов, страшный в гневе

– Хорошо-то как! Славно выспался, – заявил Олег, потянувшись в кресле.

Это необычное, на первый взгляд совсем не предназначенное для сна ложе оказалось достаточно удобным. Наверное, такая функция была предусмотрена его создателями. Или само тело Громова, и его подсознание вышли на такой уровень своего развития, что могли подстроиться под любые условия существования. Не сообщая при этом самому хозяину тела.

Как бы то ни было, а так долго и сладко, не проснувшись ни разу, Олег действительно в последние дни и ночи не спал. И в то же время одним потоком сознания он все эти восемь часов (проверено по циферблату в уголке глаз; он, кстати, показывал ровно шесть утра) провел в толще живой брони бота. Точнее, он и был этой броней. И теперь знал все его достоинства и недостатки; каждую болячку, и даже пути совершенствования. Только вот пользоваться этими знаниями так, как можно и нужно было для обеспечения должного уровня безопасности, пока не мог. Сам Громов свое состояние вот в этом направлении воспринял как осознание здорового умом и духом взрослого разумного в теле младенца, или, напротив дряхлого старца.

– В общем, знаю, что делать, и как, но пока не могу. Качаться надо. Всеми потоками сознания. Сколько их теперь у меня?

Последний вопрос был почти риторическим – картинка вчерашнего «общения» с шестируким идолом стояла перед глазами, словно воочию – тоже вырезанной в камне. Ну, и последовавшее за ним обследование собственного организма, определившее, что потоков таких у него теперь тоже шесть. Только вот слабеньких пока, хилых, не тренированных.

Громов, не прерывая своей связи с наружным слоем бота, подключил еще один поток сознания; словно приступил к первой такой тренировке. И выбрал на этот раз самую легкую для общения, как ему показалось, систему корабля – ту, что отвечала за обеспечение жизнедеятельности экипажа. Голова от нового океана информации не взорвалась! Как—то органично Олег перешел в новую ипостась, и теперь являлся одновременно и частью… другой части бота. В ней он чувствовал дрожание каждой энергошины, каждого путепровода, вплоть до самых мельчайших. «Видел», какие из них нужно срочно заменить, а что проработает еще долго. А еще – включилось другое зрение, в котором он одновременно видел и все каюты, заполненные сейчас спящими разумными, и два других этажа жилого сектора корабля. Но и свою ущербность, как начинающего оператора, тоже воспринимал; вполне спокойно. Общая картинка оставалась стабильной, пока в ней не происходило чего-то резкого, на что нужно было обратить отдельное внимание.

Вот как сейчас – почти вся информационная картина схлопнулась, перешла на другой, не воспринимаемый разумом уровень, оставив лишь один экран – тот, где один из членов его необычной команды наконец проснулся.

– Точнее, проснулась, – широко улыбнулся Олег, – это Маша.

Почему-то совсем не было стыдно и неудобно наблюдать за Помощницей, которая вчера обрела живое, девичье тело. И тело это было абсолютно обнаженным; так, очевидно, привыкла спать Нетта – другая ипостась этого девичьего организма; очень привлекательного, на взгляд парня.

– Ну, или их там, в приюте, так заставляли…

Вот это воспоминание согнало улыбку с лица парня, и он прервал все-таки работу этого потока сознания. Но не первого. Напротив – попробовал поработать с ним, с псевдоплотью брони. Знал, что многих частиц ее верхнего слоя просто нет. Но и те рецепторы, которых Первый сумел отстоять от губительного воздействия ЭМИ-поля, и те, что успели в незначительном количестве восстановиться, сейчас показали – по перовому же его требованию – картинку внешнего пространства. Причем и прямо внутри головы, и на экране, которым оказался весь стекловидный купол кокона. Еще одно движение мысли, и экран этот оказался разбит на множество частей, одну из которых Олег и укрупнил – тоже сразу в двух местах. Почему-то более удобным он посчитал вести наблюдение именно на экране.

А там сейчас был виден корабль, который вчера едва не рухнул на его бот. Напоминал он на расстоянии сильно разбухшую летающую тарелку.