Я вернусь

Долгих полтора месяца, то есть до самого лета продержали меня эскулапы госпитальные. Рука потом отниматься начала, глаза хуже видеть стали. Знал бы, что так выйдет, курить бы бросил заранее, а может, и вовсе бы не начинал…

Глава 24. Госпиталь и НКВД

В общем, долежал я до лета 1943 года в госпитале, контузию лечил. После под Калач определили меня в запасной полк, где ждал я снова распределения. Скучно было. Наши войска уже немцев по всему фронту громили, а мы в тылу сидим, селедку едим да на махорку меняем. Решил я снова сбежать на фронт.

Сбежали мы с фронтовиками, куда и новосибирец Говоров вошел, из запасного полка. Было нас человек шесть, решили через забор перемахнуть в темноте и опять до станции. Я помню, что радовался лету, помнил как зимой чуть Богу душу не отдал. Украинское лето оно приятное – жарко, ветер обдувает, небо огромное-огромное в степи. Природа после боев оживать начала.

И на этот раз мы до фронта не добрались. Задержали нас нквдешники пограничных войск на контрольно-пропускном пункте. Развели по одному по комнатам, начали допрашивать.

Меня капитан спрашивал. Петлицы зеленые, взгляд пристальный, выправка строевая:

–– Ты откуда, боец?

–– С Якутии. – я к тому времени уже совсем хорошо по-русски мог говорить.

–– Дезертир, небось? С фронта бежишь?

–– Никак нет! – говорю. – Ищу свою часть, отстал в госпитале. 38-ая гвардейская дивизия.

Капитан даже заулыбался:

–– Так ее с фронта сняли, на отдых и пополнение. А фамилия с именем почему русские?

–– Ну как, товарищ капитан… – я даже растерялся. – Я якут, с Якутии я, там у всех такие фамилии. Неужели вы Якутию не знаете? Бодайбо, там еще Ленский расстрел еще там проводился. Ленин со Сталиным у нас в ссылке были.

У капитана взгляд немного поменялся, видимо, вспоминать начал. Закурили, потом говорит:

–– Согласно приказу Ставки Верховного Главнокомандования и в связи с выходом к границам Советского Союза создаются пограничные войска. Пойдешь в пограничники? Честно скажу, пойдете либо в пограничники, либо под трибунал.

Что делать? Под трибунал не хотелось, так что на словах согласился. Потом со своими встретился, нас в казарму отвели. Все тоже согласились с предложением НКВД, но трое, считая меня, решили идти к передовой, на фронт.

Сбежали. Даже не сбежали, а просто вышли из казармы, у часового на посту отметились и дальше пошли. Вещмешки у нас не забирали, так что весь свой запас продуктов из-под Калача с собой тащили. Но снова не повезло, НКВД весь ближний тыл прочесывал в поисках немецких недобитков. Так что снова попались.

На этот раз не рассусоливали, обмундирование отобрали и усадили картошку чистить. Пять дней мы кроме картошки ничего не видели. Потом приказ пришел – зачислить меня в школу младшего начсостава НКВД. Перевели подальше от фронта под Житомир, в учебку. Начали учить как диверсантов да шпионов ловить, как след брать, как допрос вести, как одному с десятком драться. Другая учеба, не то, что у фронтовых разведчиков, но не менее строгая.

Помню, привязался ко мне начальник отделения Дурматов. Щекастый такой мужик был, а сам тощий как палка. Кричал на меня, будто тойон. Дедовщина, как нынче модно стало говорить. Раз довел: заставил во всей казарме полы мыть. Я помыл раз, потом Дурматов пришел, выругался, снова заставил мыть, да еще и натоптал. Ладно, думаю, твоя пока власть, снова мою. Только закончил, Дурматов приходит, рожу кривит и снова, говорит, мыть надо, грязно.

Тут я не выдержал. Одел я ему ведро с грязной водой на голову, да швабру об спину сломал. Крик, вопли, меня сразу схватили, Дурматов орет во весь голос…

Угрожали штрафбатом, но в общем-то, справедливо разобрались – перевели в другое отделение, а Дурматову выговор. Так я стал бойцом 125-го «Померанского» ордена Кутузова пограничного полка войск НКВД. Этот полк был отдельным, не дивизионного подчинения. Входил в 1-й Белорусский фронт, с ним прошел всю Украину.

Ловили окруженцев немецких, диверсантов, парашютистов. Действовали наши умело, потерь почти не было, в переговоры с диверсантами не вступали, сразу огонь открывали, в общем, обеспечивали безопасность тыла фронта.

Дошли до Днепра в октябре. Форсировать надо, а немцы на западном берегу здорово укрепились. Там я простудился сильно, по грудь в ледяной воде пришлось идти. Но в госпиталь не попал, в санбате отлежался, лишь бы снова от части своей не отрываться. Как раз к моему выздоровлению немца с Днепра вышибли, а наш пограничный полк перебрасывали назад, на Украину.

Глава 25. Против бандеровцев

Забросили нас на Украину, к Львову, бить бандеровцев. Три месяца мы там воевали.

Западная Украина – плохое место для боев. Настоящий партизанский край. Украинская повстанческая армия (УПА), возглавляемая гитлеровским холуем Степаном Бандерой, отчаянно сопротивлялась Красной Армии, не хуже, чем отборные немецкие части. Население Западной Украины было настроено против наших солдат, местные жители снабжали повстанцев едой, информацией и пополнением, а Третий Рейх щедро одаривал оружием, вплоть до пушек и минометов. Кроме того, местность вокруг Радома, где действовала наша часть, было в изобилии покрыто болотами и густыми лесами, куда мгновенно прятались после вылазок и засад недобитые повстанцы.

Мы воевали в лаптях-мокроступах, чтобы не вязнуть. Удобная вещь, плетешь из прутиков такую галошу, на ботинок ее одел и можешь идти по болоту не проваливаясь по колени, максимум, по щиколотку. У местных научились, им виднее.

Обидно было воевать на освобожденной советской земле против партизан, вместо того, чтобы добивать немцев, гнать к Берлину. Да ведь и крови здесь пролилось немало, много красноармейцев полегло от выстрелов в спину из-за кустов…

Даже генерал армии Ватутин попался в засаду украинских националистов, всего лишь в трех верстах от нашего расположения. Как мне рассказали, штабной «виллис» Ватутина вместе с сопровождением ехал по дороге, когда внезапно из кустов начали бить немецкий пулемет со множеством винтовок. Охранники Ватутина приняли бой, но слишком неравны были силы. Водителя убило первым же залпом, а генерала ранило в бедро. Раненый Ватутин заскочил на место водителя и дал по газам, охранники последовали за ним.

–– Не отдам же я своих подчиненных бандеровцам, – шутил генерал после боя.

Уже в госпитале выяснилось, что пуля из немецкого карабина пробила генералу ногу, раздробив кость. Генерал только отмахнулся, не желая госпитализироваться: ерунда мол, нога же… Но не зря врачи беспокоились, у Ватутина вскоре началась гангрена, и он сгорел как свечка в Киевском госпитале.

Немцы злорадствовали. Помню, они разбрасывали листовки на немецком и русском языках, где в ярких красках описывалась гибель генерала Ватутина, одного из лучших сталинских полководцев. Немцы задавали ехидные вопросы: «Что это за страна, которая не бережет лучших людей?», «Почему Ватутина не отправили на лечение в Москву?».

Во Львове мы боролись с отрядом УПА имени Тараса Бульбы. Политрук Прагин даже специально провел лекцию на тему: «Тарас Бульба – вымышленный персонаж Гоголя». Несмотря на его «вымышленность», бандеровцы сражались отчаянно. Мы их называли «бульбовцы» между собой.

Не меньше проблем доставляла и националистическая организация «Вольная Украина». Львов, этот маленький западноукраинский городок всегда был еще с царских времен оплотом националистических настроений. И немцы успешно этим пользовались, рейхскомиссар Гиммлер даже имел беседу со Степаном Бандерой по поводу самоопределения Львова под протекторатом Третьего Рейха и организации сопротивления украинцев частям Красной Армии.

И сопротивление оказывалось, погибли очень многие. Не в силах помешать советским войскам проводить операции, бандеровцы отличались особенной жестокостью к пленным и тем из местных жителей, кто приветствовал красный флаг.

Помню, раз вышли к деревне, где ранее бандеровцы побывали. Страшное зрелище, как после немцев. Кругом следы разгрома, пух-перья летают, скотину либо увели, либо постреляли, чтоб нашим не досталось. Дома горелые, без крыш, без окон, а возле каждого дома рядком расстрелянные семьи. Ни детей, ни стариков бандеровцы не щадили, а коммунистов и советских уполномоченных перед смертью пытали, а потом вешали на видных местах. На площади деревенской трое рядком висели: милиционер, председатель колхоза и секретарь комсомольской ячейки, на груди плакаты с надписями: «Смерть красным собакам». У эсэсовцев научились так вот казни проводить.

Был еще такой случай. В апреле 1944 года послали нас троих для связи в соседний пограничный отряд. Идем мы, автоматы наготове, утро раннее, вдруг кто стрельнет из кустов… Вдруг видим через мост старичок идет, без опаски так, будто по Москве. На тросточку опирается, в папахе, кожанка старая, полинялая вся. Мне мои товарищи шепчут, я старший был в тройке: «Это, наверно, бандеровец переодетый, надо бы стрельнуть его». Молодые были, всего боялись. А я их заставил автоматы опустить, подхожу к старичку, под козырек взял, представился как положено и попросил показать документы.

Старик не спеша красную книжечку вынул и подает мне. Я читаю, и от удивления чуть речь не пропала – Сидор Артемьевич Ковпак! Знаменитый на весь Союз руководитель советских партизанских отрядов Украины! Ему тут сам черт не брат, он у себя дома, вот и ходит без опаски. Даже бандеровцы его боялись и уважали.

Взял еще раз под козырек, спросил, не надо ли чем помочь. А Сидор Артемьевич как раз в мой полк шел, посоветоваться. Распрощались и разошлись, но этот случай я навсегда запомнил.

До 1944 года все крещенные солдаты прятали нательные кресты. А я хоть и был комсомолец и атеист, но после ряда случаев безверие мое было сильно поколеблено случаем, когда неведомый голос спас меня от бомбы. Но вот вышел указ Сталина, в котором он призывал не унижать верующих и разрешал носить царские награды. Я тогда подумал, может, Сталин тоже верит в Бога? Я тогда сходил в церковь и помолился, как умел: «Господи, помоги, сбереги мое здоровье», перекрестился и с тех пор стал носить крест открыто.

За бои против бандеровцев нам медалей и наград не давали. Премировали часами «Кировец». И к концу операции уже каждый из нас с такими часами ходил, некоторые с двумя-тремя. Меняли их у маршевых полков, идущих на фронт, и у населения на самогон, на еду, на вещи всякие – спички, нитки да табак.

После «болотных» боев на Западной Украине нас перебазировали в город Ковыль, в августе 1944 года. Там мы вволю помылись в бане, привели себя в порядок, получили новое обмундирование, в том числе сапоги вместо обмоток, и синие фуражки. Бандеровцы, затхлые болота, Западная Украина – все это осталось позади…

Глава 26. Польша

Потом через Брест нас повезли в Люблин. Началась освободительная война в Польше. Польша к тому времени была наполовину красная, наполовину белая. Социалистическая партия формировала новое правительство. Наша задача – его охранять. Некоторые паны и шляхтичи не любили красных так же, как немцев.

Одной из видных фигур польских социалистов в правительстве была писательница Ванда Василевская. У нее в квартире мы дежурили посменно. У нее я увидел прославленных героев – генерала Рокоссовского и маршала Жукова.

Рокоссовский был подтянут и строен, очень красив и всегда приветлив. Отутюженный, заправленный. Мог и за руку поздороваться. Отличался легким веселым нравом, чего не сказать о маршале Жукове. Он был угрюм, приземист, с мощным торсом, всегда в своих мыслях. На приветствие не отвечал. Проходил как мимо статуй под мои крики: «Здравия желаю, товарищ маршал Советского Союза, докладывает дежурный командир отделения Василий Иванов!»

Как бы не было интересно наблюдать за историческими лицами, мне больше всего хотелось воевать на передовой, чем отдавать честь маршалам и начальникам.

Такой шанс мне вскоре представился. Из под Варшавы нас отправили на передовую. Воевали мы вместе с поляками. Забавная у них была форма: фуражка четырехугольная, китель плечистый, веселая… И приказы на польском получались смешными: «Пан за паном ховайся!». Это вместо нашего «Ра-авняйсь!». Честь они командиру двумя пальцами отдавали, как белогвардейцы в кино делали. В общем, было, на что подивиться в польской армии.

Под городом Радом схватились мы с польскими повстанцами из армии Николая Стика, пытавшегося организовать польское народное государство. Повстанцы рассчитывали на поддержку Англии, чтобы дипломатически осадить Сталина и заставить признать лондонское правительство Польши, ибо всерьез воевать против регулярных частей Красной Армии поляки не хотели. Войной, конечно, назвать эти действия трудно. Стычка – более подходящее слово…

А вот действительно серьезное сражение нас ожидало в городе-крепости Познань. Немцы укрепились славно, Познань считалась «воротами к землям Рейха», оттуда открывался прямой путь к граничной реке Одеру. Немцы туда стянули артиллерию, вооружили солдат фаустпатронами, накопали рвов и укреплений. Центральная Цитадель и форты имели систему перекрестного огня для поддержки друг друга, так что приходилось штурмовать их все разом.