Итальянский поход Карла VIII и последствия его для Франции

Итальянский поход Карла VIII и последствия его для Франции
Василий Григорьевич Авсеенко

«Нам?реваясь обозр?ть исторiю и результаты итальянскаго похода Карла VIII, я долженъ напередъ объяснить, какiя соображенiя побудили меня избрать эту тему для своего труда, и какимъ образомъ думаю я воспользоваться значительнымъ матерiаломъ, находящимся въ моемъ распоряженiи…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

Василий Григорьевич Авсеенко

Итальянскiй походъ Карла VIII и посл?дствiя его для Францiи

Очеркъ внутренняго состоянiя Италiи временъ возрожденiя, и влiянiя итальянской культуры на Францiю

Нам?реваясь обозр?ть исторiю и результаты итальянскаго похода Карла VIII, я долженъ напередъ объяснить, какiя соображенiя побудили меня избрать эту тему для своего труда, и какимъ образомъ думаю я воспользоваться значительнымъ матерiаломъ, находящимся въ моемъ распоряженiи.

Политическая и военная сторона похода Карла VIII въ Неаполь очень маловажна и представляетъ мало фактовъ, заслуживающихъ вниманiе; но это дурно расчитанное и вполн? неудавшееся предпрiятiе важно для насъ въ другомъ отношенiи. Какь прологъ французско-итальянскихъ войнъ, безспорно представляющихъ одно изъ зам?чательн?йших явленiй переходнаго времени, оно им?етъ обширное значенiе въ исторiи европейской цивилизацiи. Зд?сь французская нацiя, въ умственномъ, художественномъ и экономическомъ быту которой ясно обозначались еще сл?ды среднев?ковой эпохи, встр?тилась лицомъ къ лицу съ итальянской культурой, находившейся тогда въ полномъ цв?ту возрожденiя; зд?сь наблюдаемъ мы столкновенiе двухъ различныхъ цивилизацiй, столкновенiе, довершившее внутреннее перерожденiе Францiи, начатое хитрою политикою Людовика XI; зд?сь мы им?емъ возможность наблюдать также, какими посл?дствiями отразилось на французскомъ народ? влiянiе глубокой нравственной порчи, которою страдала Италiя временъ возрожденiя.

Сообразно всему сказанному, политическiя и военныя событiя, которыми ознаменовался итальянскiй походъ Карла VIII, отойдутъ на второй планъ въ моемъ изложенiи. Я не буду также распространяться о н?которыхъ спецiальныхъ вопросахъ, преимущественно интересующихъ Французскихъ историковъ, напр. вопроса о томъ, в?нчался ли Карлъ VIII императорскою короною, и д?йствительно ли уступилъ ему Андрей Палеологъ византiйскiй престолъ. Вс? мелочи, им?ющiя совершенно частное, спецiальное значенiе, войдутъ въ мой разсказъ только въ томъ случа?, если съ ними связаны бол?е важныя и влiятельныя событiя разсматриваемой эпохи, или если он? ярко характеризуютъ степень умственнаго и экономическаго развитiя того или другаго народа. Преимущественное вниманiе будетъ обращено мною на политическое, умственно-художественное и нравственное состоянiе Италiи въ конц? XV стол?тiя, на внутреннее содержанiе и характеръ итальянской цивилизацiи временъ возрожденiя. Сл?дя за французами въ ихъ неаполитанскомъ поход?, я буду не столько излагать, что они д?лали, сколько, что они вид?ли, чему были свид?телями, и въ особенности, что перенесли они на собственную почву. Французы и Францiя явятся исключительнымъ предметомъ наблюденiя только въ заключенiи моего труда. Зд?сь я постараюсь сгруппировать въ одномъ очерк? сумму преобразованiй, внесенныхъ въ умственный, художественный и политическiй бытъ Францiи итальянскимъ влiянiемъ, и просл?жу въ краткомъ обозр?нiи дальн?йшее развитiе итальянской культуры на Французской почв? до временъ Катерины Медичи.

Что касается до источниковъ, которыми я пользовался при составленiи этой монографiи, то они распадаются на три группы. Къ первой относятся оффицiальные акты и документы, въ довольно значительномъ числ? находящiеся въ приложенiяхъ къ мемуарамъ Коммина (изданiе аббата Lenglet du Fresnoy, съ первоначальнаго изданiя Godefroy, 1747 г. 4 тома in 4), также въ приложенiяхъ (pieces justificatives) къ н?которымъ нов?йшимъ монографiямъ, и въ драгоц?нной коллекцiи Cimber'a; Archives curieuses de l'histoire de France.

Ко второй групп? относятся хроники, мемуары, реляцiи, дневники, большею частью принадлежащiя современникамъ и очевидцамъ итальянскаго похода Карла VIII, и заключающiя въ себ? обширный запасъ св?д?нiй о событiяхъ разсматриваемой мною эпохи. Изъ источниковъ этого разряда, особеннаго вниманiя заслуживаютъ мемуары Коммина, л?топись Гвиччiардини; дневникъ Бурхарда, честнаго и наблюдательнаго церемонiймейстера двора Александра VI, и стихотворная поэма де-Виня (Vergier d'honneur), съ особенною подробностью описывающая походъ Карла VIII изъ Рима въ Неаполь и обратный путь его во Францiю. Наконецъ, третью группу составляютъ изсл?дованiя и монографiи нов?йшихъ историковъ, между которыми первое м?сто занимаютъ: Michelet, въ своемъ Renaissance обозр?вающiй влiянiе итальянской культуры на Францiю, Gordon (Vie du pape Alexandre VI, пер. съ англ.), описывающiй д?ла римской курiи въ первый перiодъ французско-итальянскихъ войнъ и особенно важный потому, что онъ пользовался въ рукописи интереснымъ дневникомъ Бурхарда, до сихъ поръ нигд? не изданнымъ вполн?; William Roscoe (Leben des Lorenzo Medici и Vie et pontificat de Leon X, то и другое перев. съ англ.), въ посл?днемъ своемъ сочиненiи служащiй продолженiемъ Гордону и важный по богатству собраннаго имъ матерiала и по приложенiямъ въ конц? каждаго тома, гд? онъ впервые обнародовалъ много зам?чательныхъ документовъ; Sismondi (Histoire des r?publiques d'Italie au moyen ?ge) Leo (Geschichte der italienishen Staaten), Kortum (Gesphichte Europa's im Uebergange vom Mittelalter zur Neuzeit), въ бол?е или мен?е полныхъ очеркахъ изображающiе внутреннее и вн?шнее состоянiе Италiи въ конц? XV в?ка, и мн. др. Изъ этого краткаго обозр?нiя источниковъ видно, что собранный мною матерiалъ, при кажущемся съ перваго взгляда богатств? и разнообразiи, не вполн? достаточенъ однакоже для выполненiя одной изъ главныхъ задачъ, предположенныхъ мною въ этомъ труд?, – задач? изобразить внутреннее перерожденiе Францiи, произведенное итальянскимъ влiянiемъ, просл?дить развитiе итальянской культуры на французской почв?. Исторiю культуры можно изучать самостоятельно только по литературнымъ и художественнымъ памятникамъ, изъ которыхъ первые часто недоступны по своей р?дкости, а вторые требуютъ ознакомленiя съ ними на м?ст?. Этимъ извиняется въ н?которой степени неполнота посл?дней части моего труда, такъ какъ зд?сь почти единственными руководителями служили мн? изв?стный трудъ Мишле: Histoire de France, и роскошное изданiе Поля Лакруа; Moyen ?ge et Renaissance[1 - Cсылки на источники, непоименованные в этомъ краткомъ обозр?нiи, находятся ниже, в прим?чанiяхъ.].

Въ половин? XV в?ка, зам?тная пустота образовалась въ жизни европейскаго общества. Въ эту эпоху, вс? главн?йшiе факторы среднев?ковой исторiи приходятъ въ состоянiе изнеможенiя и безсилiя. "Вс? великiя, мiровыя идеи, нашедшiя свое осуществленiе въ средне-в?ковой жизни, потеряли наконецъ нравственное обаянiе, которымъ такъ долго были облечены он? въ глазахъ западныхъ народовъ. Папство и имперiя, два противуположные угла зданiя, въ которое сложилась среднев?ковая эпоха, истощили свои средства въ в?ковой взаимной борьб? и въ борьб? съ новыми идеями, проникавшими во вс? слои западнаго общества. Крестовые походы, ереси среднев?ковыхъ рацiоналистовъ, авиньонское пл?ненiе папъ, великiй расколъ, вселенскiе соборы, все это одно за другимъ, словно систематически, потрясало папство, пока не разрушило въ конецъ его политическую силу Что касается до католицизма, то онъ былъ такъ т?сно связанъ съ папствомъ, что паденiе одного неминуемо должно было поколебать авторитетъ другаго. Католическiй догматъ оставался еще въ сил? тамъ, куда не проникла ни одна изъ многочисленныхъ среднев?ковыхъ ересей, но то политическое значенiе, которое было связано съ католицизмомъ въ среднiе в?ка, было имъ утрачено, и утрачено невозвратно. Основной принципъ среднев?ковой эпохи, единство, всемiрная централизацiя, всюду долженъ былъ уступить м?сто иде? нацiональной самобытности, особности. Стремленiе къ которой подъ конецъ среднихъ в?ковъ становится повсем?стнымъ и преобладающимъ. Въ XV в?к?, никого уже не могла соблазнить и увлечь стереотипная среднев?ковая формула: "одинъ Богъ, одинъ папа, одинъ императоръ". Повсюду, изъ подъ коры католическаго и цезарскаго космополитизма, широкою струею пробивалась народная жизнь выяснялись и осмысливались народныя физiономiи, опред?лялись нацiональные интересы. Развитiе учрежденiй, обнимавшихъ своими притязанiями весь европейско-хрiстiанскiй мiръ, остановилось; начался процессъ усиленнаго развитiя нацiональныхъ единицъ, м?стной народной жизни. На развалинахъ императорской власти, на обломкахъ ея вселенскихъ притязанiй, возвышается власть королевская, источникъ и сила которой коренятся въ элемент? народности, нацiональной самобытности и особности. Отовсюду возвышается протестъ противъ идеи всемiрной монархiи, осуществить которую пытались папство и имперiя. "Всемiрная монархiя, говорить одинъ французскiй легистъ XIV в?ка, есть д?ло несправедливости и насилiя; оно противно вол? Божiей, разд?лившей владычество надъ мiромъ между королями, герцогами и князьями."[2 - Songe du Vergier, I.I. ch. 36 (apud Laurent, La Papaute et Empire, p. 316).] «Власть императора ничтожна, говорить Эней Сильвiй, обращаясь къ н?мецкимъ князьямъ. Вы повинуетесь ей на сколько хотите, а хотите вы какъ можно мен?е; каждый думаетъ только о своихъ выгодахъ. Христiанскiй мiръ представляетъ т?ло безъ головы. Папу и императора окружаетъ блескъ ихъ высокихъ достоинствъ; но это только бл?дн?ющiе призраки; они не им?ютъ силу повел?вать, и никто имъ не повинуется. Каждая страна управляется своимъ государемъ, и каждый государь им?етъ свои интересы»[3 - Germania, cap. 43 (apud Laurent. Ibid.).]. То, что говоритъ Эней Сильвiй о Германiи, относится въ равной м?р? ко всему европейско-христiанскому мiру. Во второй половин? XV в?ка повсюду, отъ Атлантическаго океана до Волги, наблюденiе историка представляются аналогическiя явленiя: везд? монархическое, м?стно-централизацiонное, государственное начало торжествуетъ надъ обломками старины и захватываетъ въ свои руки регулированье народною жизнью. Во Францiи, Людовикъ XI наносить р?шительный ударъ Феодализму и основываетъ одинъ изъ могущественн?йшихъ троновъ въ мiр?; въ Англiи, королевская власть, въ лиц? Генриха VII, выходитъ торжествующею изъ внутренней неурядицы, произведенной распрями б?лой и алой розъ и в?ковыми войнами съ Францiей; въ Испанiи, Фердинандъ и Изабелла соединенiемъ королевствъ Кастильскаго и Аррагонскаго и изгнанiемъ Мавровъ довершаютъ зданiе нацiональнаго единства, и на этой прочной опор? основываютъ торжество монархическаго принципа. Въ Германiи, тягот?нiе частей къ центру зам?тно ослаб?ваетъ, и идея имперiи зам?няется идеею земства, народно-федеративной союзности, органомъ которой являются рейхстаги. Наконецъ, въ Россiи исчезаютъ остатки федеративно-в?чевой старины, и Новгородъ Великiй падаетъ подъ ударами умн?йшаго изъ собирателей русской земли. Въ этомъ новомъ, движенiи, какъ и во вс?хъ вообще политическихъ переворотахъ западной Европы, иницiатива и первенствующая роль принадлежитъ Францiи. Людовикъ XI представляетъ первый прим?ръ короля централизатора, осторожно-хитраго и вм?ст? жестокаго собирателя своей земли, лучше вс?хъ предшествовавшихъ государей уяснившаго себ? задачу и средства королевской власти, и умн?е и неуклонн?е вс?хъ стремившагося къ достиженiю сознанной имъ ц?ли. Задача его была трудная: прежде, ч?мъ приступить къ ея выполненiю, ему надлежало зал?чить тяжелыя раны, которыми страдала страна, вынесшая на своихъ плечахъ стотридцатил?тнюю вн?шнюю войну и в?ковой гнетъ феодализма. Страшную картину представляла Францiя въ половин? XV в?ка. Опустошительная, вполн? среднев?ковая война покрыла ее развалинами. Города и села дымились отъ недавнихъ пожарищъ; въ ц?лыхъ округахъ, казалось, жизнь вымерла; плодородныя поля превратились въ необитаемые пустыри; въ л?сахъ и по дорогамъ бродили хищные зв?ри. Матерiальное благосостоянiе народа, никогда не достигавшее высокаго уровня, теперь было въ конецъ разрушено. Землед?лiе и промышленность едва удовлетворяли насущнымъ потребностямъ страны. Гордое, праздное дворянство, неспособное ни къ труду, ни къ пожертвованiямъ, давило крестьянское сословiе всею тяжестью своихъ феодальныхъ правь. Наемныя войска, одичавшiя среди нескончаемыхъ войнъ, грабили страну и обременяли народъ налогами, необходимыми для ихъ содержанiя.[4 - Ср. Kortun, Geschichte Europa's im Uebergange vom Mittelalter zur Neuzeit.I. Isqq.] Толпы бездомныхъ бродягъ (routiers, ecorcheurs, retondeurs) разбойничали днемъ и ночью по большимъ дорогамъ, врывались въ селенiя, съ зв?рскою жестокостью мучили беззащитныхъ поселянъ и заставляли ихъ нести за ними въ ихъ притоны награбленную добычу.[5 - Cp. Kortun, Geschichte Europa's im Uebergange vom Mittelalter zur Neuzeit.I. Isqq.] Въ правительств?, въ администрацiи, царствовалъ первобытный хаосъ. Феодальное начало упорно отстаивало свое существованiе и полагало неодолимую преграду д?ятельности центральной власти. Дворянство вело безпрерывную, открытую борьбу съ королемъ. Избалованные слишкомъ стол?тними войнами, привыкшiе къ бивачной жизни, французскiе дворяне не могли усид?ть спокойно по заключенiи мира; они возмущались при каждомъ удобномъ случа?, часто безъ всякой сознательной ц?ли, единственно чтобъ ч?мъ нибудь наполнить праздную пустоту своей жизни. Въ посл?днюю половину царствованiя Карла VII, не проходило ни одного года безъ того, чтобъ не вспыхнуло гд? нибудь возстанiе. Вотъ для прим?ра н?сколько выдержекъ изъ л?тописей. Въ 1439 году принцы крови и н?которые вассалы подняли знамя бунта въ Блуа, и во глав? возмущенiя сталъ дофинъ, будущiй Людовикъ XI; это возстанiе, которое народъ назвалъ прагерiей (praguerie), потому что сопровождавшiя его жестокости напоминали войны пражскихъ гусситовъ, продолжалось до 1442 года. Въ этомъ году герцоги Орлеанскiй, Валансонскiй, Бургундскiй, Бретанскiй, графъ Вандомь и герцогъ Бурбонъ взволновали провинцiю Пуату, и для усмиренiя ихъ потребовались чрезвычайныя усилiя со стороны правительства. Въ сл?дующемъ году возмутился графъ Арманьякъ и завязалъ изм?нническiя сношенiя съ королями Англiйскимъ, Кастильскимъ и Аррагонскимъ.[6 - Lenglet du Fresnoy, Preface aux Memoires de Commines, 3 sqq.] Прим?рами подобныхъ возмущенiй переполнены французскiя л?тописи XV в?ка. Феодальныя стихiи такъ прочно были укоренены на французской почв?, что Людовикъ XI, будучи еще дофиномъ, долженъ былъ употребить въ д?ло всю свою хитрость и энергiю, всю силу своего характера, чтобъ прекратить междоусобныя распри феодаловъ въ своей вотчин?, провинцiи Дофине, и при всемъ томъ, усилiя его не ув?нчались полнымъ усп?хомъ. Королевская власть была совершенно опутана феодальными узами; что могъ сд?лать среди такихъ условiй благонам?ренный, но слабый и безхарактерный Карлъ VIII? Этотъ молчаливый король съ угловатымъ черепомъ и неуклюжимъ туловищемъ, только два раза въ день принимавшiй пищу, но три раза слушавшiй об?дню[7 - Clement. I. 49.], бросался во вс? стороны, издавалъ указы за указами, работалъ безъ отдыху, а д?ла все шли по прежнему. Да а что могъ онъ противопоставить феодальнымъ силамъ онъ, который не всегда им?лъ достаточно денегъ, чтобъ купить себ? пару сапоговъ?[8 - Leber, Essaio sur l'appreciation de la fortune privee au moyen ?ge, 58, note. Анекдотическая бедность Карла VII выражается также в следующей народной п?с?нке, приводимой Клеманом (Jacques Coeur. I. 54):Un jour que la Hire et PotonLe (Charles VII) veindre veoir,pour festoymetN'avoit qu'un queue de moutonEt deux poulets tant seulement.Las! cela est bien aux reboursDe ces viandes delicieusesEn des mets qu'on a touts les joursEn des tables plus comptueuses.] Весь ежегодный государственный доходъ Францiи едва-едва простирался тогда до двухъ съ половиною милл. ливровъ, собственные домены Карла VII доставляли ему всего 500,000 ливровъ, что немногимъ превышало доходы богатыхъ феодальныхъ влад?льцевъ.[9 - Leber, 97. Clement, I. 93. Бол?е точныя цифры королевскихъ и государственныхъ доходовъ Францiи при Карле VII сл?дущiя;Доходы королевскихъ доменовъ 500,000 ливровъ.Доходы фиска (преимуш. Taille). 1,800,000 —Всего 2,300,000 ливр.] Какъ слабо было тогда вообще государственное начало передъ феодальными, видно изъ того по-разительнаго факта, что король, казнившiй смертью преступника изъ несвободнаго состоянiя, платилъ за него выкупныя деньги вассалу, которому принадлежалъ казненный[10 - Lenglet du Fresnoy, 6.]. Ко вс?мъ этимъ безпорядкамъ сл?дуетъ присоединить еще глубокую деморализацiю народа, выражавшуюся въ отсутствiи всякаго патрiотическаго чувства, о чемъ свид?тельствуютъ безпрерывныя дезертерства, изм?ны, предательства. Народъ отвыкъ отъ труда, усыпилъ сов?сть; л?ность, бродяжничество, грязный развратъ овлад?ли нисшими классами. Таково было внутреннее состоянiе Францiи, когда судьба ея изъ слабыхъ рукъ Карла VII перешла въ руки его злаго и умнаго сына. Людовика XI не устрашила трудность выпавшей на его долю задачи. Никогда еще д?ло обширной государственной реформы не находило себ? такого способнаго исполнителя. Въ характер? Людовика XI соединялась осторожная, выжидательная хитрость нашего Ивана III съ подозрительною жестокостью Ивана Грознаго. Расчетливый, холодный, кровожадный Людовикъ XI былъ какъ будто созданъ для того, чтобъ затопить въ крови посл?днiе обломки феодализма. Натура въ высшей степени прозаическая, трезвая, онъ сталъ въ разр?зъ съ преданiями своего в?ка, въ которыхъ слышались еще отголоски поэтической старины. Рыцарскiй, романтическiй, элементъ былъ совершенно чуждъ его характеру. Онъ презиралъ и ненавид?лъ всякое проявленiе чувства; онъ презиралъ поэзiю, искусство, презиралъ идеальную любовь къ женщин?, презиралъ великодушiе, состраданiе. Прекрасно образованный, начитанный, онъ глубоко презиралъ науку, говоря о ней, что для людей умныхъ она безполезна, а глупцовъ д?лаетъ только напыщенными[11 - Memoire d'un particulier touchant Charles VII, etc. 194. (Пом?щено в «Archives curieuses de l'histoire de France», 1-re serie, t. 1).]. Въ в?к?, въ которомъ были еще живы и полны обаянiя преданiя рыцарской эпохи, онъ презиралъ турниры, поединки, пышные праздники; единственной забавой его была охота на дикихъ зв?рей, которой предавался онъ съ кровожаднымъ увлеченiемъ. Онъ пренебрегалъ шелкомъ и золотомъ; одежда его была самая простая и грубая. Онъ презиралъ и ненавид?лъ дворянъ и окружилъ себя людьми изъ низкаго званiя: самымъ приближеннымъ къ нему челов?комъ былъ его брадобр?й Оливье, въ народ? прозванный чертомъ. Систематически отрекаясь отъ всего, зав?щаннаго среднев?ковою эпохою, кром? суев?рной набожности, доходившей до Фетишизма, Людовикъ XI отрицалъ вм?ст? съ т?мъ и идеалъ благородства и чести, созданный и освященный рыцарствомъ. Его не могло связать никакое об?щанiе, никакая клятва. Онъ нарушалъ ежеминутно данное слово, подкупалъ, подд?лывалъ подписи и печати. Ничего не было для него святаго въ челов?ческой природ?, ничего не уважалъ и не ц?нилъ онъ, кром? холоднаго, расчетливаго, эгоистическаго разума. Хитрость и в?роломство считалъ онъ необходимыми элементами и высшимъ проявленiемъ государственной мудрости. Холодный разсудокъ, эманципированный отъ вс?хъ гуманныхъ инстинктовъ, былъ единственнымъ орудiемъ и единственной стихiей его политики. Жестокiй отъ природы и по расчету, онъ поддерживалъ свою кровожадность подозрительностью, которою былъ зараженъ онъ подобно вс?мъ тиранамъ. Въ своемъ неприступномъ замк?, окруженномъ л?сами и рвами, онъ подозр?валъ вс?хъ и каждаго: подозр?валъ свою жену, своего сына, подозр?валъ вельможъ, духовныхъ, даже своихъ собственныхъ слугъ и шпiоновъ.

Таковъ былъ челов?къ, задумавшiй политически переродить Францiю, и на развалинахъ Феодализма устроить свое собственное хозяйство. Съ высокимъ практическимъ тактомъ, съ осторожною, выжидательною хитростью устремился Людовикъ XI къ выполненiю предпринятой имъ реформы. Шелъ ли онъ къ этой ц?ли вполн? сознательно, расчитанно, или только ловко пользовался обстоятельствами, во всякомъ случа? въ его д?ятельности нельзя не зам?тить единства плана и посл?довательности. Онъ понялъ, что для того, чтобы свободно д?йствовать, ему надо было прежде создать для себя прочную политическую власть, сосредоточить въ своихъ рукахъ правительственную диктатуру, раздробленную между феодальными единицами. И вотъ, онъ начинаетъ долгую, упорную борьбу съ феодализмомъ, борьбу безчестную, жестокую, въ которой н?тъ м?ста состраданiю и пощад?; холодный расчетъ руководить его планами, палачъ приводить ихъ въ исполненiе. Онъ не охотно приб?гаетъ къ открытой сил?; онъ больше любитъ д?йствовать хитростью и в?роломствомъ; мелкимъ плутомъ онъ является чаще, ч?мъ тираномъ. При встр?ч? съ препятствiемъ, прежде, ч?мъ ниспровергнуть его, онъ ищетъ, нельзя ли обойти его. Онъ часто безъ нужды проливаетъ кровь, но никогда безъ нужды не подвергаетъ себя опасности. Одна верховная идея управляетъ его политикою – идея государства, сильной центральной власти. На осуществленiе этой идеи, на борьбу съ препонами, которыя противополагало ей начало м?стнаго самоуправленiя, сословной, корпоративной или индивидуальной самобытности, Людовикъ XI потратилъ вс? силы своего ума, вс? средства своей коварной, гибкой, изворотливой натуры. Хитростью, обманомъ, обольщенiемъ, угрозою, онъ истощилъ и привелъ въ трепетъ дворянъ, ревниво наблюдавшихъ до того времени за сохраненiемъ своихъ правъ и своей феодальной независимости. На богатыхъ, могущественныхъ вассаловъ, влад?вшихъ обширными пом?стьями и значительною политическою силою, онъ обрушился всею тяжестью своей власти, не щадя даже близкихъ родственниковъ. Строптивый парижскiй парламентъ и опасный по своимъ притязанiямъ университетъ онъ сд?лалъ послушными орудiями своей воли. Папской юрисдикцiи не придавалъ онъ никакого значенiя и зам?щалъ по своему произволу вакантныя епископства и аббатства. Огромныя подати[13 - Доходы Фиска по вс?мъ статьямъ сильно возвысились въ царствованiе Людовика XI; такъ напр. одни доходы королевскихъ доменовъ возросли до 1 милл. тогдашнихъ франковъ. См. Leber, 58, note.], собираемыя имъ со всякаго подданнаго, къ какому бы званiю и состоянiю тотъ ни принадлежалъ, дали ему средства содержать многочисленное наемное войско, на которое, въ случай надобности, онъ могъ съ ув?ренностью опереться. Чтобы возвысить авторитетъ центральной власти, ему надо было вооружить ее строгимъ и неумолимымъ правосудiемъ; съ этою ц?лью, онъ пустилъ въ ходъ ц?лую систему страшныхъ, зв?рски мучительныхъ казней, которыя устрашили самыхъ закосн?лыхъ злод?евъ и очистили л?са и дороги отъ разбойниковъ. Расширяя и устраивая такимъ образомъ свое хозяйство, онъ не упускалъ изъ виду и матерiальнаго возрожденiя отвоеванной у феодализма страны, и ц?лымъ рядомъ административныхъ м?ръ старался возвысить землед?лiе, торговлю и промышленность. На все обращалъ онъ свой строгiй, проницательный взглядъ, и во всемъ д?йствовалъ съ неограниченнымъ самовластьемъ. Необъятная диктатура его захватывала даже предметы чисто отвлеченные, управлять которыми не р?шалось еще ни одно правительство: такъ напр. силою своей королевской власти, онъ объявилъ споръ реалистовъ съ номиналистами р?шеннымъ, и разогналъ изъ парижскаго университета профессоровъ богословiя, схоластическiе прiемы которыхъ ему не нравились[14 - Cp.Kortum, I. 9-10.].

Такимъ образомъ, въ политической сфер?, переходъ отъ старыхъ отношенiй къ новымъ совершился. Ц?ль, къ которой стремился Людовикъ XI, была достигнута: онъ сд?лался полновластнымъ хозяиномъ въ стран?, разд?ленной до того времени между феодальными единицами. Францiя возвысилась до ц?льнаго народна-го единства, сплотилась въ одну нацiональность. Раздробленныя феодальныя силы слились въ одинъ широкiй политическiй резервуаръ; множество маленькихъ частныхъ правительствъ, разд?лявшихъ въ среднев?ковой Францiи королевскую миссiю, были уничтожены, или приведены въ зависимое положенiе. Строгой государственной централизацiи, конечно, не далъ и не могъ дать Францiи Людовикъ XI, потому что подобныя реформы совершаются в?ками. Людовикъ XI ничего не создалъ и ничего не разрушилъ вполн?: съ одной стороны, организуя центральную власть, онъ не организовалъ никакихъ д?йствительныхъ гарантiй, могущихъ обеспечить ея силу въ будущемъ, а съ другой, сословные и корпоративные элементы, съ которыми Людовикъ XI враждовалъ всю свою жизнь, были имъ задавлены, но не уничтожены: рано или поздно, они могли всплыть на поверхность. Централизаторамъ XVII в?ка предстояло еще много труда, чтобы укр?пить окончательно государственные узы, завязанные Людовикомъ XI, и довершивъ формацiю государства, осуществить на немъ знаменитый принципъ Людовика XIV, высшее выраженiе св?тскаго абсолютизма: l'etat, c'est moi. Но при всемъ томъ, первый и самый трудный актъ перерожденiя совершился при Людовик? XI: когда онъ умеръ, государства въ современномъ смысл? слова еще не существовало, но не существовало также и среднев?коваго феодализма.

Итакъ, Францiя вышла политически обновленною изъ суровыхъ рукъ Людовика XI. Оставалось, обновить ее умственно и нравственно, сд?лать ее участницею научнаго и художественнаго движенiя, охватившаго въ то время Италiю, разд?лить съ нею плоды завоеванiй, совершенныхъ челов?ческой мыслью въ XV в?к?. Надо было провести ее сквозь животворный процессъ возрожденiя, гуманизировать, итальянизировать ее. Надо было, чтобъ французскiй дворъ, сд?лавшись проводникомъ возрожденной науки и искусства, озарилъ и освятилъ обновленное монархическое начало; чтобъ французское правительство, искусившись въ макiавелизм?, этой хитрой наук? итальянскаго деспотизма, открыло въ ней новый источникъ силы и новыя средства для продолженiя великаго д?ла государственной централизацiи, начатаго Людовикомъ XI. Кто же сд?лаетъ первые шаги на этомъ широкомъ поприщ??

Карлу VIII было тринадцать[15 - Карлъ VIII родился въ 1470 г. Людовикъ XI умеръ въ 1483.] л?тъ, когда умеръ Людовикъ XI. Б?дный ребенокъ приносилъ съ собою на тронъ очень мало надеждъ и много грустныхъ воспоминанiй. Подозрительный отецъ, опасаясь потерять влiянiе на сына, умышленно пренебрегалъ его воспитанiемъ[16 - Forsemagne, Eclaircissements hustoriques sur quelques circonstances du voyage de Charles VIII en Italie, etc. (Пом?щено въ Memoires de l'Academie des Inscriptions, XVII. 539).] и держалъ его въ удаленiи отъ общества[17 - Roscoe,Vie et Pontificat de Leon X. I. 152.]. Мать Карла, робкая, запуганная женщина, жившая въ уединенiи подъ строгимъ надзоромъ мужа[18 - Memoire d'un part. 165. Подозрительный Людовик XI такъ строго держалъ свою жену, что она могла говорить только с двумя-тремя дов?ренными слугами, и не могла отлучаться изъ своего амбуазскаго замка, гд? Людовикъ XI, по выраженiю одного анонимнаго хроникера, пос?щалъ ее только pour le de-sir d'avoir des enfants. Mem. d'un part. 165.], не могла им?ть на сына ни-какого влiянiя. Безъ всякаго образованiя, съ сбивчивыми, незр?лыми понятiями, заст?нчивый, нер?шительный, Карлъ VIII былъ притомъ очень некрасивъ собою. На его маленькомъ, неуклюжемъ туловищ? пом?щалась голова такой несоразм?рной величины, что Итальянцы прозвали его головастикомъ (cabezzucco)[19 - Mem. d'un part. 163–164.Roscoe, Leon X. I. 152.]. Большiе на выкат? глаза, огромный носъ съ горбомъ, плоскiя губы, короткая шея и широкая грудь довершали его безобразiе[20 - Ibid. 164.Вар?оломей Коклесъ, знаменитый астрологъ и физiономистъ XV в?ка, сл?дующимъ образомъ описываетъ наружность Карла VIII: «Il avoit la teste grosse et le nez excessivement aquilin et grand, les levres assez plates, le menton rond avec une petite fosse, les yeux grands et sortants au dehors, le cor trop cour et non assez roide la poitrine et le dos assez larges, les flanes assez plein, et lo ventre assez charnu, le siege de bonne largenre, mais les cuisses et les jambes fort gresles, quoique binh longues». Mem. d'un part. 163–164.]. При этой непривлекательной наружности, съ слабымъ умомъ, не обогащеннымъ ни знанiем, ни опытом, Карлъ VIII соединялъ н?которое честолюбiе; но это было, по выраженiю Роско, честолюбiе людей ограниченныхъ, которое, осл?пленное блескомъ предпрiятiя, не хочетъ знать опасностей и не ум?етъ пользоваться результатами[21 - Roscoe. I. 152.]. Мелочной и сластолюбивый, Карлъ VIII постоянно находился подъ влiянiемъ женщинъ, страсть къ которымъ доходила у него до самаго неблаговиднаго разврата и рано разрушила его здоровье[22 - Mem. d'un part. 184 et 192. Женщины им?ли влiянiе на самыя р?шительныя событiя царствованiя Карла VIII. По свид?тельству Mem. d'un part. (p. 184)придворные старались склонить Карла къ неаполитанскому походу чрезъ влiянiе его метрессъ. Нам?реваясь во второй разъ завоевать Неаполь, и темъ поправить первую неудачу Карлъ VIII прибылъ въ Лiонъ, гд? все было приготовлено къ походу, но отсюда неожиданно вернулся въ Туръ, чтобы повидаться съ одною жившею тамъ д?вушкой; затемъ, походъ былъ отложенъ (ibid. 192). Сифилитическая язва, появившаяся в конц? XV в?ка, избрала Карла VIII одною изъ первыхъ жертвъ своихъ (ibid. 185. Michelet. Renaissance, 236 et 492).]. Единственными качествами Карла, выкупавшими отчасти эти недостатки, была необыкновенная доброта, о которой съ увлеченiемъ говорить Комминъ[23 - «Le Roy ne fut jamais que petit homme de corps et peu entendu, mais etait si bon, qu'il ne fut jamais possible de voir meilleure creature». Commines, apud Roscoe, I. 152.], и какое то инстинктивное благогов?нiе къ книгамъ, столь свойственное людямъ неученымъ и недалекимъ[24 - Карлъ VIII часто говорилъ: мечъ и копье – оружiе наступательное; латы и щитъ – оружiе оборонительное; но книги – то и другое вм?ст? (Mem. d'un part. 194). Въ этомъ взгляд? на науку нельзя не распознать челов?ка, пос?тившаго Италiю во время ожесточенной полемики гуманистовъ. (Объ этой полемик? см. Voigt, die Wiederbelebung des classischen Alterthums, oder das erste Jahrhundert des Humanismus).].

Съ такимъ королемъ на трон? Францiя, обремененная богатою добычею, награбленною Людовикомъ XI, находилась въ опасномъ положенiи. Множество частныхъ и сословныхъ интересовъ, нарушенныхъ самовластiемъ Людовика XI, потребовало реставрацiи. Принцы крови вельможи, корпорацiи, вс? въ одинъ голосъ требовали возвращенiя ихъ имуществъ, конфискованныхъ въ предшествовавшее царствованiе; сос?днiя правительства также предъявляли свои требованiя[25 - Michelet, Renaissance, 179 sqq.]. Казалось, Францiя должна была разорвать себя на клочки, чтобъ удовлетворить вс? эти притязанiя, и отказаться отъ богатаго насл?дiя, зав?щаннаго Людовикомъ XI. Но два обстоятельства помогли Францiи выйдти изъ этого затруднительнаго положенiя.

Во первыхъ, народъ стоялъ за политику Людовика XI, которая была т?сно связана съ его интересами. Аристократическая, Феодальная реакцiя, обнаружившаяся тотчасъ по вступленiи Карла VIII на престолъ, и пытавшаяся сд?лать своимъ органомъ государственные чины, не встр?тила никакого сочувствiя въ народныхъ массахъ; напротивъ, враждебное аристократiи расположенiе непривиллегированныхъ классовъ высказалось очень громко на государственномъ сейм? 1484 года. Несоразм?рныя притязанiя и угрозы аристократовъ разбились объ упругую стойкость парламента и городовъ. Все, чего добилась аристократическая партiя отъ государственныхъ чиновъ, состояло въ незначительной сумм? денегъ, предложенной правительству, и въ согласiи парламента на казнь Оливье, брадобр?я Людовика XI. Прiобр?тенiя, сд?ланный королевской властью на счетъ Феодализма въ предшествовавшее царствованiе, остались неприкосновенными[26 - Ibid. Большинство историковъ смотритъ на государственные чины 1484 г. какъ на всеобщую, и преимущественно народную, реакцiю противъ политики Людовика XI; но Мишле очень в?рно, какъ намъ кажется, зам?чаетъ, что это была только реакцiя аристократическая, т. е. реакцiя сословiя, интересы котораго наибол?е пострадали въ предшествовавшее царствованiе; народъ же едва ли могъ желать возвращенiя ко временамъ Карла VII, о которыхъ вздыхали Феодалы. Единственнымъ обстоятельствомъ, могшимъ возбудить неудовольствiе народа противъ политики Людовика XI, было возвышенiе налоговъ, явившееся всл?дствiе расширенiя государственныхъ потребностей; но это обстоятельство не могло быть значительнымъ если принять во вниманiе, что Людовикъ XI, усиливая налоги, усиливалъ вм?ст? съ т?мъ порядокъ ихъ взиманiя, и возвышалъ матерiяльное благосостоянiе страны.].

Вторую поддержку нашла Францiя въ томъ обстоятельств?, что во глав? правленiя, за малол?тствомъ Карла VIII, стала умная и энергическая сестра его Анна Божё. Дочь Людовика XI, воспитанная въ его школ?, одаренная холоднымъ, практическимъ, изворотливымъ умомъ, властолюбивая и р?шительная, Анна Божё, подобно своей современниц?, Изабелл? Кастильской, была создана для широкой политической д?ятельности и могла превосходно выполнить трудную роль, указанную ей обстоятельствами. Едва умеръ Людовикъ XI, она захватила въ свои руки регентство надъ малол?тнимъ братомъ, отстранивъ отъ участiя свою мать, искусно противопоставила неудовольствiе народныхъ массъ притязанiямъ аристократической партiи, и такъ ловко и р?шительно д?йствовала, что ц?лыя одиннадцать л?тъ, до самаго похода Карла VIII въ Неаполь, безразд?льно и неограниченно властвовала надъ молодымъ королемъ и зав?дывала д?лами правленiя. Государствомъ она управляла также легко, какъ своимъ мужемъ, безхарактернымъ герцогомъ Бурбономъ, разд?лявшимъ съ нею номинально труды правленiя. Съ необыкновеннымъ искусствомъ и изворотливостью предупредила она опасность, грозившую Францiи отъ такъ называемой "лиги общественнаго блага", составившейся изъ вельможъ не-довольныхъ новымъ порядкомъ вещей. Лигеры призвали на помощь Ричарда III короля англiйскаго; Анна Божё противопоставила ему Генриха Тюдора, который, ея помощью, овлад?лъ короной Англiи. Но вскор? неблагодарный Генрихъ VII, соединившись съ Максимилiаномъ, сыномъ императора Фридриха III, вторгнулся во Францiю. Максимилiанъ, кром? завоеванiя с?веро-восточныхъ провинцiй, им?лъ въ виду присоединить къ своимъ влад?нiямъ Бретань, посредствомъ бра-ка съ Анною Бретанской. Но Анна Божё предупредила его и ввела три армiи въ провинцiю, которой угрожало вторженiе, и устроила бракъ Анны Бретанской съ Карлом VIII. Францiя обогатилась новой провинцiей, союзники отступили[27 - Mem d'un part. 166 sqq. Michelet, Renaissance, 181 sqq.].

Свид?тельства современниковъ очень б?дны изв?стiями о первыхъ десяти годахъ царствованiя Карла VIII[28 - Вс? бывшiя въ нашемъ пользованiи л?тописи о царствованiи Карла VIII начинаются приблизительно 1494 годомъ. Комминъ начинаетъ 1484 г., но всл?дъ за т?мъ д?лаетъ быстрый переходъ къ 1494 году; вообще, въ его мемуарахъ н?тъ никакой связи между царствованiями Людовика XI и Карла VIII.]. Молодой король не принималъ участiя въ д?лахъ правленiя, а политика Анны Божё, повидимому, была направлена исключительно къ сохраненiю того порядка вещей, въ которомъ оставилъ Францiю Людовикъ XI. Но съ 1494: года положенiе д?лъ изм?няется. Вм?сто дальн?йшаго развитiя новыхъ началъ, положенныхъ Людовикомъ XI въ основанiе внутренняго быта государства, Францiя устремляется во вн?шнiя предпрiятiя. Наступаетъ эпоха французско-итальянскихъ войнъ, которыя, будучи т?сно связаны съ реформою Людовика XI, указываютъ начатому имъ движенiю новую форму. Борьба монархическаго начала съ сословными и корпоративными стихiями, приведенная Людовикомъ XI къ исходу, благопрiятному для центральной власти, прекращается. Поб?жденное въ этой борьб? феодальное начало перестаетъ быть значительнымъ факторомъ Французской исторiи; остатокъ неугомонныхъ феодальныхъ силъ пережившихъ критическую эпоху борьбы, находитъ исходъ въ итальянскихъ войнахъ. На поляхъ Форнуи, Равенны, Мариньяно королевская власть собираетъ обильную жатву съ феодализма. Цв?тъ французскаго рыцарства падаетъ въ кровавыхъ битвахъ; храбрый, великодушный Баярдъ, посл?днiй представитель среднев?коваго рыцарства, посл?днiй «chevalier sans peur et sans reproche», истекаетъ кровью въ битв? при Романьяно. Короли, не тревожимые бол?е безпокойными среднев?ковыми стихiями, направляютъ свою д?ятельность въ другую сторону. Очарованные пышнымъ цв?томъ итальянской культуры, осл?пленные идеей св?тскаго абсолютизма, такъ широко и разнообразно развившейся на разорванной въ клочки итальянской почв?, они стремятся перенести въ пред?лы своего государства, итальянскую цивилизацiю временъ возрожденiя. То, что коварствомъ, угрозою, грубою силою прiобр?лъ Людовикъ XI, они стремятся сохранить за собою силою нравственнаго влiянiя. Ставъ во глав? цивилизующаго движенiя, они прiобр?таютъ новый авторитетъ въ глазахъ народа: они являются передъ нимъ среди пышной придворной обстановки, окруженные вс?ми тонкостями итальянскаго этикета. Легко понять, впрочемъ, что французскiе короли, устремляясь во вн?шнiя предпрiятiя, не вполн? сознавали ихъ важность и значенiе и не во всемъ объем? предъугадывали громадное разнообразiе ихъ результатовъ Въ д?йствительной жизни, причины и посл?дствiя событiй далеко не им?ютъ той преднам?ренной связи, какою соединяетъ ихъ историческiй прагматизмъ. Вн?шняя политика Карла VIII, Людовика XII, и даже Франциска I, если исключить его войны за политическое равнов?сiе, была обусловлена рядомъ мелкихъ, частныхъ, разнородныхъ побужденiй; но мы должны были указать на ея отдаленные результаты, чтобы в?рн?е оц?нить историческое значенiе событiй, разсмотр?нiю которыхъ посвященъ нашъ трудъ.

Ближайшею причиною французско-итальянскихъ войнъ была честолюбивая мысль, запавшая въ голову Карла VIII. Co времени завоеванiя Неаполитанскаго королевства Карломъ Анжуйскимъ, братомъ Людовика Святаго, французскiе короли не переставали заявлять на него свои притязанiя. Іоанна II, посл?дняя королева Неаполитанская изъ дома Карла I (Анжуйскаго), умерла безд?тною, зав?щавъ престолъ герцогу Анжуйскому Рене; но вельможи Неаполитанскiе отказались присягнуть ему и призвали Альфонса V Аррагонскаго, влад?вшаго уже Сицилiей. Рене, поб?жденный въ борьб? съ Альфонсомъ, но не отказавшiйся отъ своихъ притязанiй, зав?щалъ королевство Неаполитанское своему племяннику, Карлу Анжуйскому, который въ свою очередь, умирая безд?тнымъ, передадъ его Людовику XI. Занятый внутренними д?лами и не любившiй рисковать ради отдаленныхъ и сомни-тельныхъ предпрiятiй, Людовикъ XI не сп?шилъ воспользоваться своими правами въ Италiи; такимъ образомъ, по смерти его, Карлъ VIII оказался прямымъ насл?дникомъ притязанiй на Неаполитанское королевство, и едва достигнувъ совершеннол?тiя, р?шился искать завоеванiй за Альпами. На первыхъ порахъ, честолюбивый планъ его былъ встр?ченъ сильнымъ сопротивленiемъ со стороны однихъ, и восторженнымъ увлеченiемъ со стороны другихъ. Французскiй дворъ представлялъ тогда дв? партiи, постоянно враждовавшiя между собою. Одна изъ нихъ, им?вшая во глав? Анну Божё, и состоявшая изъ старыхъ сподвижниковъ Людовика XI, воспитанныхъ въ его школ?, заботилась исключительно о сохраненiи порядка вещей, созданнаго предъидущимъ царствованiемъ, и враждебно относилась къ честолюбивымъ замысламъ Карла. Вторую партiю составляли молодые любимцы Карла VIII, щеголеватые миньйоны съ распущенными нравами, о которыхъ иронически говорить одинъ современникъ:

Pour assaillir un feminin donjon
Trop plus propres que dix aultres milliers[29 - Mem. d'un part. 169. Странно, что ни одинъ историкъ не обратилъ вниманiя на существованiе двухъ партiй при двор? Карла VIII, между т?мъ какъ на него ясно указываютъ Гвиччардини, Комминъ и Mem. d'un part. Оттого многiя обстоятельства царствованiя Карла VIII остаются у нихъ необъясненными; Мишле, напр. не можетъ понять, почему Комминъ и др. л?тописцы такъ р?зко отзываются о Брисонне и Веск?, тогда какъ ихъ д?йствiя обнаруживаютъ зам?тныя дарованiя. По нашему мн?нiю, это объясняется очень просто: Комминъ принадлежалъ къ старой придворной партiи, a Брисонне и Вескъ были любимцами Карла VIII и сторонниками неаполитанскаго похода. Впрочемъ, Комминъ самъ себ? противор?чить, говоря въ одномъ м?ст?, (р. 431) что Брисонне былъ челов?къ очень св?дущiй въ финансахъ, homme riche et bien entendu en finance, a черезъ н?сколько страницъ (p. 439) отзываясь о немъ и о Веск?, какъ о людяхъ ни къ чему неспособныхъ: deux homines de petit estat, et qui de nulle chose n'avoient eu experience.].

Эти люди должны были сочувствовать отдаленному предпрiятiю, которое представляло имъ возможность окончательно овлад?ть дов?рiемъ короля и достигнуть почестей и славы; по свид?тельству Гвиччардини[31 - Guicciardini, Histoire des guerres d'ltalie, I. 29.], одни изъ нихъ, кром? того, были подкуплены Людовикомъ Сфорцой, другiе над?ялись получить пом?стья въ завоеванномъ королевств?. Руководимые этими побужденiями, миньйоны Карла употребляли вс? усилiя, чтобъ поддержать въ молодомъ корол? его честолюбивые замыслы. Людовикъ Орлеанскiй (будущiй Людовикъ XII), стоявшiй во глав? придворной молодежи, старался пробудить въ Карл? страсть къ военнымъ упражненiямъ, и съ этою ц?лью устроилъ пышные турниры въ Лiон?, гд? жилъ король. Рыцари, переод?тые Греками, Римлянами, Маврами, Турками, украшенные гордыми девизами, выходили ежедневно на арену, окруженную блестящею публикою[32 - Mem. d'un part, 164.]. Вдохновенiе поэтовъ, симпатiи дамъ были направлены въ одну сторону, къ завоеванiю Неаполя. То приб?гая къ влiянiю метрессъ молодаго короля, то д?йствуя на его воображенiе чудесными разсказами о почестяхъ и слав?, ожидавшихъ его въ этомъ предпрiятiи[33 - Ibid. 184. Guicciardini I. 22.], фавориты Карла воспламеняли его честолюбiе и увлекали его къ необдуманному походу. Скоро воображенiе молодаго короля разгор?лось въ такой степени, что завоеванiе Неаполя не удовлетворяло уже его честолюбивыхъ стремленiй: онъ предпринялъ нам?ренiе изгнать Турокъ изъ Европы, овлад?ть восточной имперiей, освободить св. землю изъ рукъ нев?рных[34 - Foncemagne, 512 sqq. Guicciardini I. 22.]; въ этомъ обширномъ план?, завоеванiе; Неаполя являлось только незначительнымъ эпизодомъ. Идея крестоваго похода еще разъ возродилась въ воображенiи французскаго народа; но это была только минутная реакцiя противъ новаго порядка вещей, созданнаго ходомъ событiй. Карлъ VIII, руководимый Брисонне и Вескомъ, посп?шилъ однако же обратить въ свою пользу это неожиданное обстоятельство: прикрываясь религiознымъ характеромъ предпрiятiя, онъ могъ усп?шн?е домогаться субсидiй отъ духовенства[35 - Foncemagne, 549.], волновать массы, возбуждать въ нихъ сочувствiе къ святому д?лу. Ничто не было имъ упущено изъ виду, чтобъ склонить на свою сторону народныя симпатiи; заказаны были процессiи и публичныя моленiя за усп?хъ, предпрiятiя; поручено было опытнымъ людямъ распускать подъ рукою слухи о томъ, что древнее пророчество предопред?лило Карлу короны iерусалимскую и константинопольскую[36 - Ibid. 542.]. Появились въ печати памфлеты, заключавшiе въ себ? предсказанiя о несомн?нныхъ усп?хахъ короля въ его святомъ предпрiятiи. Въ одномъ изъ нихъ, Андрей де-Винь разсказываетъ пророческiй сонъ, въ которомъ, между прочимъ, христiанство взываетъ къ Карлу: «не ты ли тотъ великодушный мститель, котораго об?щала мн? Сивилла, сказавъ, пятьсотъ л?тъ назадъ, что меня вознесетъ на высочайшую ступень славы молодой король, по имени Карлъ, в?нчанный на тринадцатомъ году своей жизни?»[37 - Ibid. 543–544. Фонсманъ говорить, что онъ вид?лъ въ рукописи еще два памфлета, изъ которыхъ одинъ, принадлежащiй Гилльйому изъ Бордо, и появившiйся въ 1494 году, заключалъ въ себ? сл?дующее пророчество о Карл? VIII:Il fera de si grant batailles,Qu'il subjuguera les Ytailles (Naples),Ce fait, d'llec (d'ici) il s'en ira,Et passera dela (au-dela) mer…Entrera puis dedans la Grece,Ou, par sa vaillant proesse (prouesse)Sera nomme Ie Roy des Grecs…En Jerusalem entreraEt mont Olivet montera…(p. 545).]. Новое немаловажное обстоятельство явилось сод?йствовать р?шимости Карла: къ нему прибыли послы

Людовика Сфорцы, правившаго Миланомъ за малол?тствомъ герцога Джiованни Галеаццо, и который, тревожимый властолюбивыми замыслами, не встр?чавшими поддержки въ Италiи, р?шился приб?гнуть къ помощи иностранцевъ. Въ длинной и напыщенной р?чи, которую, можетъ быть въ изукрашенномъ вид?, передаетъ на четырехъ страницахъ in 4 Гвиччардини[38 - Commins, 431. Guicciardini I. 23–27.], послы Людовика Сфорцы старались уб?дить Карла VIII въ чрезвычайной легкости, съ какою соединено было завоеванiе Неаполя, и воспламенить его воображенiе блистательными трiумфами, ожидавшими его въ этомъ предпрiятiи[39 - Комминъ прибавляетъ, что послы Людовика Сфорцы старались при этомъ д?йствовать также на любимцевъ Карла VIII, генерала Брисонне и Стефанфа Веска (р. 431).]. Противъ совокупной силы подобныхъ побужденiй ничего не могли сд?лать благоразумныя ув?щанiя Анны Божё и старой придворной партiи. Умная дочь Людовика XI понимала, что итальянскiй походъ, об?щая, даже въ случа? удачи, только отдаленныя и сомнительныя выгоды для Францiи, въ то же время грозилъ существенною опасностью ея собственному положенiю въ государств?. Легко было предвид?ть, что молодые любимцы Карла VIII, овлад?въ особою короля, постараются упрочить при немъ свое влiянiе ко вреду противной партiи; что Карлъ VIII, изъ благодарности къ миньйонамъ, поддерживавшимъ его воинственное р?шенiе и разд?лявшими съ нимъ труды и опасности предпрiятiя, по возвращенiи изъ похода не откажетъ имъ въ своемъ дов?рiи; а въ такомъ случа?, участь Анны Божё и ея партiи не представляла ничего ут?шительнаго. Движимая подобными соображенiями, дальновидная правительница употребляла вс? усилiя, чтобъ отклонить Карла VIII отъ его легкомысленнаго предпрiятiя[40 - Commines, 439. Guicciardini I. 27 sqq. Michelet, Renaissance, 184.]. Н?которое время, д?йствительно, молодой король находился въ нер?шимости: походъ то откладывали, то снова принимались за приготовленiя[41 - Commines, 440. Guicciardini, I. 30.]; но наконецъ влiянiе любимцевъ одержало верхъ надъ благоразумными предостереженiями Анны Божё, и Карлъ VIII началъ д?ятельно готовиться къ походу. Съ Людовикомъ Сфорцой заключенъ былъ договоръ, по которому посл?днiй обязывался дать Карлу свободный пропускъ чрезъ свои влад?нiя, снарядить для него на свой счетъ отрядъ изъ 500 челов?къ, дозволить ему вооружить въ генуэзской гавани нужное число кораблей, и снабдить его, до выступленiя изъ Францiи, 200,000 дукатовъ. Карлъ VIII, съ своей стороны, обязывался защищать оружiемъ герцогство миланское и поддерживать въ немъ правительство Людовика Сфорцы. Независимо отъ того, Карлъ VIII обязывался особымъ актомъ уступить Людовику, тотчасъ по завоеванiе Неаполя, княжество Тарентское[42 - Guiccardini I. 30. Гвиччардини прибавляетъ, что въ этомъ договор? со стороны Францiи принимали участiе только Брисонне и Вескъ. Н?которое время его отъ вс?хъ таили.]. Чтобъ добыть необходимыя денежныя средства, Карлъ VIII занялъ въ генуэзскомъ; банк? 100 т. дукатовъ, на весьма тягостныхъ условiяхъ[43 - Карлъ VIII обязывался вносить въ генуэзскiй банкъ 14 т. дукатовъ каждые четыре м?сяца, что составляло въ годъ 42 %. Commines, 440.]. Зат?мъ изданъ былъ манифестъ, которымъ Карлъ VIII объявлялъ во всеобщее св?д?нiе, что предпринимая завоеванiе Неаполя, онъ не нам?ренъ оскорблять свободу и независимость Италiи, а стремится только освободить Неаполь отъ ига узурпатора. При этомъ присовокуплялось, что немедленно по завершенiе итальянскаго похода, Карлъ VIII отправится на отыщенiе св. земли, оскверненной присутствiемъ нев?рныхъ[44 - Foncemagne, 547.]. Окончивъ вс? эти приготовленiя, Карлъ VIII принялъ личное начальство надъ войсками и выступилъ изъ пред?ловъ Францiи.

* * *

«Италiя была счастлива и безмятежна, пока война не нарушила ея покоя. Въ продолженiи тысячи л?тъ, съ т?хъ поръ, какъ римская имперiя, ослабленная порчею нравовъ, начала ниспадать съ той высоты, на какую вознесли ее ея счастiе и ея геройскiя доброд?тели, никогда Италiя не была въ такомъ цв?тущемъ состоянiи, какъ въ 1490 году. Глубокiй миръ царствовалъ во вс?хъ областяхъ ея; горы и долины были одинаково плодородны; богатая, хорошо населенная, и не признававшая ни-какого чужеземнаго владычества, она блистала щедрымъ великол?пiемъ своихъ государей, красотою и многочисленностью, своихъ знаменитыхъ городовъ, величiемъ Рима, столицы в?ры. Науки и искусства процв?тали въ н?драхъ ея; у нея были тогда и великiе государственные люди, и искусные полководцы. Счастливая внутри, она пользовалась извн? уваженiемъ и удивленiемъ иностранцевъ»[45 - Guicciardini I. 2.].

Такъ начинаетъ Гвиччардини свое скорбное пов?ствованiе объ "Итальянскихъ войнахъ". Оскорбленное чувство патрiота, ?дкая, полная раздраженнаго скептицизма насм?шка надъ настоящимъ, и грустное сожал?нiе о прошломъ, характеризующiя этого историка и проникающiя въ каждую страницу его л?тописи, формулируются въ этой скорбной фраз?, которою онъ начинаетъ разсказъ о б?дствiяхъ своей родины: "Италiя была счастлива и безмятежна, пока война не нарушила ея покоя".

Въ чемъ же заключались это счастiе, эта безмятежность Италiи, объ утрат? которыхъ сожал?етъ ея л?тописецъ? Былъ ли это мертвый, стоячiй покой, результатъ истощенiя вс?хъ элементовъ борьбы и развитiя, или мирное, спокойное процв?танiе, вызванное напряженiемъ жизненныхъ силъ? Въ чемъ заключается смылъ той эпохи, въ которую Италiя, прозябавшая въ теченiе тысячел?тiя, шумно и радостно выступаетъ на поприще исторической д?ятельности, чтобы, пройдя во глав? челов?чества пространство двухъ в?ковъ, снова на н?сколько стол?тiй погрузиться въ тяжелую дремоту? Въ чемъ, однимъ словомъ, заключается внутреннее содержанiе эпохи, которую исторiя назвала великимъ именемъ возрожденiя?

Мы знаемъ еще другую эпоху, бол?е близкую къ нашему времени, бол?е понятную нашему уму, и сохраняющую поразительное сходство съ той, о которой предстоитъ намъ р?чь: это в?къ Людовика XV. Какъ ни далеко удалены эти эпохи едва отъ другой, но чрезъ пространство разд?ляющаго ихъ времени не трудно различить родственныя черты, подводящiя ихъ подъ одинъ и тотъ же историческiй типъ. В?къ возрожденiя умственное, художественное и политическое движенiе, которое въ конц? XIV стол?тiя, охватило среднев?ковую Европу и призвало ее къ новой жизни, играетъ точно такую же роль относительно реформацiи, какую философское движенiе XVIII в?ка играетъ относительно революцiи. И тамъ и зд?сь, мы наблюдаемъ аналогическое явленiе: революцiю мысли противъ авторитета. Когда религiозные идеалы, повел?вавшiе жизнью среднев?коваго общества, оказались несостоятельными для того, чтобъ продолжать регулировать вс? отправленiя политической и умственной д?ятельности, тогда Макiавелли указалъ другой идеалъ – идеалъ, правда, не новый, находившiйся уже въ государственной практик?, но не закр?пленный еще наукою, не формулированный въ теорiи. Онъ далъ новый авторитетъ обществу – авторитетъ политическiй, государственный, нацiональный, и поставилъ его въ р?зкую оппозицiю авторитету духовному. Но Макiавелли былъ дурно понятъ новою Европою: изъ его ученiя сд?лали теорiю, абсолютную въ пространств? и времени, тогда какъ онъ предлагалъ только принципы для своей эпохи, для своего народа. Торжество макiавеллизма, понятаго въ такомъ извращенномъ смысл?, скоро обнаружило его узкую односторонность, и потребность реакцiи вызвала умственный и политическiй переворотъ XVIII в?ка, который, такимъ образомъ, является какъ бы заключительнымъ зв?номъ ц?лаго ряда событiй, обнимающаго четыре стол?тiя исторической жизни Европы.

Аналогiя между этими двумя эпохами простирается еще дал?е. Мы безъ труда можемъ различить еще одну общую, характеристическую черту, которая роднитъ эти два в?ка, такъ далеко отстоящiе одинъ отъ другаго. Черта эта заключается въ томъ, что в въ XV и въ XVIII стол?тiи, движенiе в?ка попало въ руки д?ятелей частныхъ, а не оффицiальныхъ, въ руки общества, а не правительства. Обновленiе началось снизу, а не сверху; вождями движенiя явились литераторы и ученые, а не власть, противъ которой ополчился духъ времени. Авторитеты, съ которыми боролись реформаторы XV и XVIII в?ка, сохраняютъ во все продолженiе борьбы апатическое безд?йствiе, или довольствуются крайне слабымъ, пассивнымъ сопротивленiемъ. Они не обнаруживаютъ никакого напряженiя, никакой энергiи; имъ какъ будто н?тъ д?ла до новыхъ идей, новыхъ требованiй, проникающихъ во вс? слои общества. Они не предпринимаютъ никакихъ своевременныхъ м?ръ противъ враждебнаго имъ движенiя; напротивъ, они готовы ему покровительствовать, и иногда даже сами поддаются сил? общаго теченiя. Они находятся въ томъ перiод? исторической перезр?лости, когда могущественныя прежде учрежденiя, прiйдя въ ветхость, теряютъ всякiй нравственный авторитетъ и ни въ чемъ бол?е не находятъ поддержки для своего существованiя, кром? злоупотребленiя властью, готовою ускользнуть изъ ихъ рукъ. Сикстъ IV, Иннокентiй VIII, Александръ VI, стоятъ точно въ такомъ же отношенiи къ эпох? возрожденiя, въ какомъ регентъ Филиппъ и Людовикъ XV стоять къ умственно-политическому перевороту VIII в?ка: и тамъ и зд?сь, мы встр?чаемъ нравственное убожество характеровъ, отсутствiе принциповъ, вялость воли уб?жденiя, слабость, апатiю, порочность. Въ посл?днемъ отношенiи, сравниваемыя нами эпохи представляютъ нашему наблюденiю еще одно аналогическое явленiе, въ равной степени любопытное и для историка и для психолога. Подъ этимъ явленiемъ мы разум?емъ то изумительное паденiе нравственности, тотъ циническiй развратъ, которые характеризуютъ названныя эпохи и идутъ рука объ руку съ поб?доноснымъ движенiемъ разума. Въ эпоху возрожденiя, въ в?къ Людовика XV, рядомъ съ самыми см?лыми порывами мысли, съ самыми возвышенными стремленiями духа, мы встр?чаемъ такiя грубыя проявленiя чувственной природы челов?ка, прим?ръ которыхъ можно встретитъ только въ л?тописяхъ императорскаго Рима. В?къ Петрарки и Макiавелли, в?къ Вольтера, Руссо, Монтескье, изв?стны въ исторiи какъ эпохи, наимен?е уважавшiя доброд?тель и нравственность. Такiя личности, какъ Александръ VI, Цезарь Борджiя, Филиппъ Орлеанскiй и Людовикъ XV невольно представляются нашему воображенiю, какъ скоро за-ходить р?чь о XV или XVIII стол?тiи. И этотъ публичный, оффицiальный развратъ, это циническое презр?нiе къ принципамъ нравственности, охватываютъ не одну старую, отживающую половину общества: язва проникаетъ въ кр?пкiе, здоровые организмы, поражаетъ силы, полныя энергiи и напряженiя. Итальянскiе гуманисты временъ возрожденiя и передовые д?ятели XVIII в?ка сами были заражены тою нравственною порчью, которая, на ихъ глазахъ, быстро разъ?дала организмъ стараго общества. Недозр?лыми плодами цивилизацiи одинаково пользовались и люди новаго и люди стараго порядка.

Опасаясь уклониться слишкомъ далеко въ сторону, мы не станемъ продолжать нашей параллели. Указавъ на главн?йшiя аналогическiя явленiя, зам?чаемыя въ характер? и направленiи двухъ эпохъ, связанныхъ однородностью типа, мы т?мъ хот?ли только ясн?е изобразить историческое значенiе той изъ нихъ, къ которой относится предметъ настоящаго труда. Мы хот?ли показать, что эпоха возрожденiя, разсматриваемая въ связи съ предшествовавшимъ ей перiодомъ и съ событiями, непосредственно за нею сл?довавшими, носитъ въ себ?, въ одно и то же время, и осужденiе стараго, и программу новаго порядка; что она можетъ быть разсматриваема и какъ протестъ противъ т?хъ началъ, которыми жило среднев?ковое челов?чество, и какъ процессъ медленной приготовительной работы, въ которомъ нарождались и зр?ли идеи, разр?шившiся реформацiей. Теперь намъ сл?дуетъ обозр?ть главн?йшiя явленiя переходнаго времени и т?мъ уяснить, на сколько это будетъ возможно, духъ и характеръ этой блестящей, дышащей полнотою жизни и содержанiя, эпохи.

Древнiй мiръ, съ его широко-развитой цивилизацiей, съ его художественной религiей, съ его безсмертными памятниками науки и искусства, палъ подъ ударами варваровъ; но, умирая, онъ зав?щалъ имъ богатое насл?дiе. Оно заключалось въ неоц?ненныхъ сокровищахъ его духа, выработавшаго свое самостоятельное воззр?нiе на жизнь, на природу и на челов?ка. Художественная ми?ологiя Олимпа, будучи лучшимъ произведенiемъ народнаго генiя, въ свою очередь воспитала въ древнихъ Грекахъ тотъ тонкiй, артистическiй сенсуализмъ, ум?вшiй примириться съ философiей и этикой, который служилъ характеристическимъ отличiемъ эллинской цивилизацiи. Онъ обнаружился, съ разныхъ сторонъ, и въ религiи, и въ искусств? древнихъ Грековъ. Въ представленiи Грека, пластическая красота формы сливалась неразрывно съ невидимой и неосязаемой красотой духа, оживотворяющаго эту форму. Древнiй Грекъ не могъ совм?стить въ своемъ ум? независимаго представленiя духа и плоти; то и другое существовало для него только въ одномъ ц?льномъ гармоническомъ сочетанiи. Эта отличительная черта эллинскаго искусства отразилась и въ религiозныхъ представленiяхъ Грековъ: они не выработали и не могли выработать никакой правильной дуалистической системы. При всей сложности ихъ религiознаго мiросозерцанiя, при всемъ обилiи ми?ологическихъ образовъ, они ум?ли сохранить въ своихъ в?рованiяхъ характеръ художественной ц?льности и единства. Дуализмъ, любим?йшая форма восточныхъ религiй, остался чуждымъ эллинизму, потому что Грекъ не понималъ отд?льнаго и независимаго существованiя добра и зла ни въ челов?к?, ни въ природ?. Въ эту богатую сокровищницу эллинизма, Римляне внесли мало новыхъ вкладовъ. При всемъ богатств? своихъ добрыхъ нацiональныхъ качествъ, они были не способны къ широкому художественному развитiю. Ихъ умъ, всегда счастливый въ области практической д?ятельности, былъ лишенъ самобытной творческой силы въ сфер? искусства или отвлеченнаго мышленiя. Поставленные лицомъ къ лицу съ греческой цивилизацiей, они приняли отъ нея только то, что обязано было своимъ происхожденiемъ жизненнымъ условiямъ, общимъ для Грецiи и Рима: они приняли ея форму, ея сенсуализмъ, ея эпикурейскiе культы, однимъ словомъ ея грубую, чувственную сторону. Это обстоятельство не отнимаетъ, впрочемъ, у Римлянъ ихъ громадной заслуги передъ челов?чествомъ. Они выполнили далеко не маловажную долю своей исторической задачи, сохранивъ въ продолженiи н?сколькихъ стол?тiй духовное богатство Грецiи и зав?щавъ новымъ народамъ то реальное, художественное воззр?нiе на вселенную, тотъ роскошный, полный жизни и св?жести, культъ природы, которые составляютъ отличительное достоянiе древности. Передач? этой не суждено было совершиться непосредственно: между паденiемъ древняго мiра и возрожденiемъ его духовнаго идеала въ XV в?к?, европейскiе народы пережили тысячел?тiй промежуточный перiодъ, въ продолженiе котораго другiе идеалы, другiя стремленiя управляли ими. Среднiе в?ка, съ высоты своихъ готическихъ башенъ, сурово и неприв?тливо смотр?ли на мiръ: они уносились въ небеса, они презирали землю. Католическiй риторизмъ гнушался земными благами; онъ пропов?дывалъ отреченiе плоти, постъ, молитву и страданiе. Земная жизнь, учили отцы церкви, ниспослана намъ въ наказанiе; т?лесная оболочка – темница. Не веселиться и наслаждаться дарами Божьими пришли мы въ мiръ, a для того, чтобъ самоотреченiемъ, страданiемъ и подвигами благочестiя заслужить награду въ другой, загробной, таинственной жизни, которую христiанство опред?ляло только отрицательно, отсутствiемъ всего земнаго. То былъ таинственный мiръ духовъ, незримыхъ, безплотныхъ, идеальное бытiе которыхъ непостижимо для смертнаго. Это отр?шенное отъ плоти, враждебное всему земному, мiросозерцанiе стояло въ р?зкой противоположности съ преданiями классическаго мiра. Древность обожала красоту формы и гармонически сочетала съ ней красоту генiя, она вся облекалась въ пластику, въ веселую, радужную оболочку; христiанство не признавало т?лесной красоты оно ц?нило только возвышенную красоту доброд?тели. Древность боготворила при-роду, хот?ла жить, наслаждаться жизнью; христiанство отрывало челов?ка отъ земли и уносило его на небо.

Таковы были противоположныя, враждебныя стихiи, столкнувшiяся лицомъ къ лицу въ эпоху возрожденiя. Кто останется поб?дителемъ въ борьб?, возникшей между ними? или возможно для нихъ примиренiе? Вм?сто прямого отв?та на этотъ вопросъ, разсмотримъ главныя стороны гуманистическаго движенiя въ религiозномъ, политическомъ, умственномъ и художественномъ отношенiи.

I. Въ религiозной сфер?, переходъ отъ старыхъ отношенiй къ новымъ обнаружился двумя путями: во первыхъ, поколебался католическiй догматъ и связанная съ нимъ система опеки надъ челов?ческимъ разумомъ; и во вторыхъ, почти окончательно р?шенъ былъ вопросъ о политическомъ значенiи папства. Зд?сь мы разсмотримъ первую часть религiознаго переворота – реформу католическаго догмата, или, лучше сказать, т? явленiя въ литературной жизни Европы, которыя приготовили эту реформу; вопроса же о политической роли папства мы коснемся поздн?е, когда будемъ говорить объ отношенiяхъ гуманистовъ къ государству и св?тской власти. Оговоримся при этомъ, что въ нашихъ очеркахъ мы не будемъ ограничиваться т?сными пред?лами 1494 года: мы постараемся представить общую картину Италiи XV в?ка, изобразить общiй характеръ тогдашняго умственно-художественнаго и политическаго движенiя. Первые д?ятели возрожденiя – Данте, Петрарка, Боккаччiо, не обнаружили въ своихъ воззр?нiяхъ ничего, враждебнаго среднев?ковому православiю. Сознавая злоупотребленiя римской курiи, порицая личный характеръ папъ или высшихъ чиновъ духовной iерархiи, они не заявляли никакихъ притязанiй на религiозную реформу. Истины откровенной религiи были для нихъ дороже и неприкосновеннее афоризмовъ древнихъ мыслителей. Съ этой стороны, они не только являются чуждыми всякаго поступанiя впередъ, но даже съ зам?чательнымъ упорствомъ отстаиваютъ преданiя среднев?ковой эпохи. Петрарка съ негодованiемъ говоритъ объ аверроистахъ, скептически относившихся къ христiанству. Когда одинъ изъ посл?дователей этой школы явился къ Петрарк? и въ разговор? съ нимъ признался, что не в?ритъ библiи, раздраженный поэтъ схватилъ его за полу платья и вытолкалъ за дверь[46 - Voigt, Wiederbelebung des classischen Alterthums, 65.]. Восторженный поклонникъ Цицерона и Платона, весь погруженный въ классическiя студiи, поэтъ любви и другъ Коло ди Рiенцо, Петрарка не поддался обаянiю античнаго матерiализма; суровая преданность христiанству осилила въ немъ благогов?нiе къ мыслителямъ Грецiи и Рима. Самый посл?днiй изъ в?рующихъ, говорилъ онъ, несравненно выше Платона, Аристотеля и Цицерона, со всею ихъ мудростью; Цицеронъ, по его уб?жденiю, непрем?нно сд?лался бы христiаниномъ, еслибъ жилъ посл? новой эры[47 - Ibid, 57.]. Въ 1327 году, когда крестовые походы готовы уже были отойдти въ область далекаго прошедшаго, и вся Европа оставалась равнодушною къ великой среднев?ковой иде?, Петрарка въ пламенныхъ канцонахъ призывалъ христiанскiй мiръ къ борьб? съ нев?рными[48 - Michaud, Histoire des croisades, III. 553, 359.]. Боккаччiо горько сожал?лъ о своихъ юношескихъ произведенiяхъ, оскорбительныхъ для строгой христiанской морали, и уничтожилъ бы ихъ непрем?нно, еслибъ они не были уже распространены по всей Италiи[49 - Voigt, 105.]. Траверсари былъ ревностный папистъ; онъ не могъ примириться съ идеей вселенскаго собора, какъ независимаго церковнаго органа, и называлъ Базель не иначе, какъ новымъ Вавилономъ[50 - Ibid. 165.]. То же, еще въ большей степени, можно сказать объ Антонин?, архiепископ? флорентинскомъ[51 - Антонин? см. Voigt, 194.]. Самъ Петрарка не р?шался осудить въ чемъ нибудь папу, и во вс?хъ злоупотребленiяхъ римской курiи обвинялъ кардиналовъ[52 - Voigt, 63.]. Изъ этихъ отрывочныхъ фактовъ не сл?дуетъ, впрочемъ, заключать, чтобы враждебное среднев?ковому католицизму направkенiе слишкомъ медленно проникало въ жизнь и литературу западнаго общества. Самое то обстоятельство, что не только приверженцы преданiя, но и передовые д?ятели возрожденiя находили нужнымъ противод?йствовать новымъ идеямъ, вызваннымъ знакомствомъ съ классическою древностью, обнаруживаетъ уже, какая серьезная опасность грозила съ этой стороны. «Я чувствую, какъ Юлiанъ возстаетъ изъ преисподней»[53 - Laurent, la Reforme, 386, note.] пророчески восклицалъ Петрарка, предвидя возобновленiе грозной борьбы, которую умирающее язычество вело съ христiанствомъ въ IV в?к?. Борьба началась, какъ скоро гуманисты составили себ? прочное положенiе при дворахъ итальянскихъ государей и съ большей энергiей принялись за изученiе памятниковъ классической древности.

Лоренцо Валла, одинъ изъ самыхъ даровитыхъ и влiятельныхъ д?ятелей временъ возрожденiя, найдя прiютъ и покровительство при двор? Альфонса неаполитанскаго, который въ глубокой старости проникнулся любовью къ гуманистическимъ студiямъ[54 - Фойгтъ приводить характеристическiй анекдотъ о томъ сл?помъ благогов?нiи, какое питалъ Альфонсъ I къ самымъ посредственнымъ изъ гуманистовъ. Однажды, когда Манетти, бездарный и напыщенный ригоръ, читалъ передъ Альфонсомъ одну изъ своихъ р?чей, муха с?ла на носъ престар?лаго короля – и какъ она ни безпокоила его, онъ р?шился согнать ее не прежде, какъ по окончанiи чтенiя.], незамедлилъ завязать ожесточенную полемику съ духовенствомъ. Въ его творенiяхъ впервые во всей сил? развивается античный сенсуализмъ, противополагаемый имъ христiанскому ригоризму. Онъ принимаетъ за исходную точку философiи возвращенiе къ естественному, природному быту, освобожденному отъ всякихъ религiозныхъ ст?сненiй. Онъ стремится воскресить античный культъ природы, съ которымъ было связано свободное отношенiе половъ. Онъ возстаетъ противъ об?товъ ц?ломудрiя, называя ихъ неисполнимыми и противными природ?. «Если мы родились, говорить Валла, по закону природы, то тотъ же законъ повел?ваетъ и намъ самимъ быть производительными.» Исходя отъ этого воззр?нiя, онъ стремится облагородить чувственность, какъ установленiе натуры, и почти возводитъ ее въ высшiй принципъ челов?ческой нравственности[55 - Voigt, 223–227.]. Съ этой стороны, онъ является самымъ опаснымъ противникомъ христiанства и христiанской морали. Д?йствуя не во имя лишь свободы разума, но также въ интерес? чувственной, легко воспламеняющейся природы челов?ка, онъ призываетъ на помощь не мудрецовъ Грецiи и Рима, а самый духъ, самый смыслъ древности, или, лучше сказать, то, въ чемъ наибол?е обаятельною, наибол?е соблазнительною для самаго грубаго организма являлась древность. Съ притязанiями н?мецкихъ реформаторовъ, требовавшихъ только признанiи разума въ религiозной сфер?, христiанство могло примириться путемъ уступокъ; съ сенсуализмомъ же древности у него не могло быть примиренiя: христiанство должно было или искоренить его, или самоуничтожиться.

Молодой эпикуреецъ Антонiо Беккаделли, по м?сту рожденiя иначе называемый Панормитою, пошелъ по сл?дамъ Валлы. Ученiе, дидактически или полемически высказанное Валлою, онъ вооружилъ обаятельною прелестью поэзiи. Его "Гермафродитъ" – маленькая книжечка, оказавшаяся однакоже влiятельн?е громадныхъ фолiантовъ другихъ гуманистовъ – съ нев?роятною быстротою распространился по Италiи, и скоро проникъ всюду, гд? только понимали по латыни. Эта книжечка заключала въ себ? чудовищныя вещи. Зд?сь чарующимъ языкомъ поэзiи восп?вались самые грубые и грязные пороки. Абсолютная эманципацiя плоти, отрицанiе не только брака, но даже конкубината, противоестественная чувственность, педерастiя, все это было восп?то и прославлено молодымъ поэтомъ въ его маленькой книжечк?. Это былъ самый дерзкiй и р?шительный вызовъ христiанской морали. Христiанство давно уже отпраздновало свою поб?ду надъ педерастiей, этою язвою древняго мiра, и вотъ Беккаделли снова вы-зывалъ ее къ жизни. Почва, на которую пало ученiе молодаго эпикурейца, была такъ хорошо приготовлена, что Беккаделли возбудилъ своимъ творенiемъ всеобщiй энтузiазмъ. Шестидесяти-трехл?тнiй Гварино, отецъ дюжины д?тей, наслаждался дивной гармонiей "Гермафродита". Суровый Поджiо увлекся прим?ромъ счастливаго сибарита, и на семидесятомъ году жизни написалъ свои "Фацетiи", мало ч?мъ уступавшiя Гермафродиту. Епископъ Миланскiй просилъ Беккаделли прислать ему свою славную книжечку. Король Сигизмундъ, бывъ въ 1433 году въ Сiен?, ув?нчалъ шаловливаго поэта лавровымъ в?нкомъ. Кардиналъ Цезарини поймалъ разъ своего секретаря, какъ тотъ читалъ подъ столомъ запретнаго "Гермафридита" – и все это вопреки духовной цензур?, предавшей проклятiю всякаго, кто читалъ эту чудовищную книгу[56 - Ibid. 227–230.].

Къ такимъ печальнымъ результатамъ вело сл?пое благогов?нiе передъ древностью, овлад?вшее умами Итальянцевъ XV в?ка. Легкость нравовъ, ведшая за собою паденiе семейнаго начала и всей внутренней стороны христiанства, проникла во вс? классы общества. Гуманисты подали первый прим?ръ. Со временъ императорскаго Рима, нигд? не встр?чаемъ мы такой печальной картины разврата, какъ въ исторiи передовыхъ д?ятелей возрожденiя. Развратъ ихъ былъ т?мъ безобразн?е, что онъ им?лъ источникъ не въ греческомъ, а въ римскомъ сенсуализм?: это было не художественное, артистическое сладострастiе эллинизма, а грубая чувственность Мессалины. Заразительная язва съ быстротою эпидемiи сообщилась отъ гуманистовъ ихъ покровителямъ – государямъ и влад?тельнымъ князьямъ Италiи, и ихъ противникамъ – духовенству. Развратъ дома Эсте, среди котораго разыгралась чудовищная драма Паризины, превосходитъ описанiе. Среди духовенства, везд?, и особенно въ Италiи, позорившаго себя разгуломъ грубыхъ страстей, новое ученiе нашло для себя наибол?е возд?ланную почву. Казалось, мiръ готовь былъ преобразиться; реакцiя противъ среднев?ковыхъ преданiй грозила Европ? страшнымъ переворотомъ. Вм?сто католическаго аскетизма явилась необузданная чувственность, вм?сто сл?пой в?ры – абсолютное безв?рiе. Аббатъ Тритгеймъ съ ужасомъ говорилъ о гуманистахъ: "на чудеса и подвиги святыхъ они смотрятъ какъ на бредъ, и ничего не считаютъ святымъ, о чемъ не говорится у философовъ; откровенiя, ниспосылаемыя Богомъ благочестивымъ людямъ, называютъ бабьими сказками и с нами, священныя легенды принимаютъ за басни"[57 - Laurent, Reforme, 396.]. Паганизмъ всюду или выт?снялъ христiанство, или безобразно переплетался съ нимъ.

Трудно опред?лить, къ какимъ результатамъ привело бы движенiе XV в?ка, если бъ гуманистическiя студiи, перенесенныя на другую почву, не нашли инаго исхода. Германiя спасла Европу отъ необузданной реакцiи, возникшей въ Италiи противъ преданiй среднев?ковой эпохи. Серьезная, философская мысль н?мецкаго народа не поддалась обаянiю античнаго паганизма: она воспользовалась новыми средствами, которыми вооружила ее классическая мудрость, для иныхъ, бол?е высокихъ и нравственныхъ ц?лей.

II. Въ т?сной связи съ появленiемъ новыхъ началъ въ религiозномъ и нравственномъ быту Италiи, стоитъ новое направленiе, принятое, съ конца XIV в?ка, ея умственною, и художественною жизнью. Въ той и другой сфер? источникъ переворота коренится въ пробудившемся стремленiи къ собиранiю и изученiю памятниковъ классической древности.

Со времени паденiя западной имперiи, въ Европ? всегда можно было найдти н?сколько лицъ, знакомыхъ съ лучшими произведенiями древней литературы; всегда кто нибудь читалъ Цицерона, Виргилiя, Горацiя[58 - Voigt, 4.]; но число этихъ лицъ было до крайности ограниченно. Драгоц?нныя сокровища греческой литературы служили предметомъ безплоднаго изученiя византiйскихъ ученыхъ; латинскiе памятники гнили въ ст?нахъ монастырей западной Европы, нер?дко навлекая на себя проклятiя духовной ценсуры. Но съ конца XIV в?ка, стеченiе многихъ благопрiятныхъ обстоятельствъ положило начало бол?е т?сному знакомству новой Европы съ творенiями древности. Изъ Византiйской имперiи, все бол?е и бол?е т?снимой Турками, началась продолжительная эмиграцiя, прогрессивно усиливавшаяся въ теченiе всего XV стол?тiя. Въ числ? б?жавшихъ изъ имперiи, находилось много людей ученыхъ, близко знакомыхъ съ памятниками классической мудрости и классическаго искусства. Оставляя свою родину въ добычу варварамъ, они заботились спасти по крайней м?р? ея духовное богатство; суда, на которыхъ отъ?зжали они отъ береговъ имперiи, были нагружены грудами рукописей, насл?дiемъ классической старины. Много драгоц?нныхъ памятниковъ погибло тогда въ морскихъ волнахъ жертвою бурь, съ которыми не въ силахъ было бороться тогдашнее мореходное искусство; но то, что усп?ло спастись и найдти прiютъ подъ благословеннымъ небомъ Италiи, дало роскошный плодъ[59 - О Византiйскихъ Грекахъ въ Италiи см. Voigt, и Vilemain: Eludes d'histoire moderne, гд? пом?щена его историческая пов?сть Lastaris, мало впрочемъ зам?чательная.]. Впечатлительный, сангвиническiй темпераментъ Итальянцевъ не устоялъ противъ чаръ античной цивилизацiи. Какое то благогов?йное почитанiе древности овлад?ло умами вс?хъ. Пробудилось стремленiе открывать и собирать уц?л?вшiе памятники греческой и римской литературы; отдаленныя, полныя трудностей и издержекъ путешествiя предпринимались съ этою ц?лью. Огромнаго труда, кром? того, стоило гуманистамъ размножать списки открытыхъ ими сокровищъ, пока изобр?тенiе книгопечатанiя не освободило ихъ отъ этой тяжелой работы[60 - См. Voigt, кн. 2 и Roscoe, Leben Lorenzo de Medici, извлеченiе Spielhagen'a.]. Результатомъ вс?хъ этихъ самоотверженныхъ усилiй былъ колоссальный переворотъ, совершившiйся въ области челов?ческаго мышленiя. Богатый капиталъ идей и знанiй, безплодно хранившiйся до того времени въ ст?нахъ монастырскихъ, библiотекъ вошелъ во всеобщiй оборотъ. Подъ влiянiемъ быстрыхъ завоеванiй, совершенныхъ въ сфер? мысли, изм?нился весь порядокъ умственной жизни Италiи. Среднев?ковая схоластика вдругъ оказалась мертвою и безплодною въ сознанiи гуманистовъ. Въ лиц? Петрарки, передовые д?ятели возрожденiя заявляютъ требованiя, которыя должны были странно звучать для покол?нiя XIV в?ка. Петрарка предаетъ посм?янiю всю систему знанiй, связанныхъ схоластическимъ методомъ. По его мн?нiю, безполезна и мертва всякая мудрость, не им?ющая прямого отношенiя къ жизни. Онъ ставить ученыхъ схоластовъ ниже простыхъ гребцовъ или землед?льцевъ, работающихъ руками. Ц?ль науки, говоритъ онъ, – облагородить и возвысить челов?ческую, природу, сообщить ей искру божественнаго огня, направить ее по пути доброд?тели. «Я преданъ только той наук?, говорилъ Петрарка, которая д?лаетъ меня лучшимъ; эта наука – доброд?тель и истина»[61 - Voigt, 38–40.]. Докторовъ философiи, занимавшихъ университетскiя ка?едры, Петрарка называлъ напыщенными глупцами, которые, препинаясь въ сфер? отвлеченныхъ понятiй, упускали изъ виду все живое и существенное. Его полемика съ схоластами получила скоро обширное значенiе, потому что отъ мелочей и частностей споръ не замедлилъ перейдти къ важному вопросу объ Аристотел? и о всей среднев?ковой философiи. Изв?стно, что Аристотель, передъ которымъ благогов?ли среднiе в?ка, которымъ благогов?ли среднiе в?ка, до XV стол?тiя стол?тiя былъ знакомъ Европ? въ настоящемъ своемъ вид?, а въ перед?лк? аравiйскихъ и еврейскихъ ученыхъ. Въ этомъ искаженномъ вид?, вид? онъ возбуждалъ удивленiе среднев?ковыхъ философовъ и служилъ точкою опоры всей среднев?ковой схоластики. Петрарка никогда не читалъ Аристотеля въ подлинник?, но онъ зналъ, что этотъ подлинникъ разнится отъ арабской редакцiи, и при помощи генiальнаго чутья, которымъ одарила его природа, онъ угадалъ истинный смыслъ греческаго мыслителя. Но вести полемику на основанiи одной догадки было неудобно, и потому Петрарка р?шился противопоставить среднев?ковому Аристотелю классическаго Платона, съ которымъ онъ былъ знакомъ по разсказамъ Боккаччiо[62 - Ibid. 45–49.]. Генiальный инстинктъ и зд?сь помогъ ему уразум?ть существенныя черты философiи Платона. Онъ противопоставилъ его нравственный, «божественный» идеализмъ сухой и без-жизненной дiалектик? арабскаго Аристотеля, и возв?стилъ, что философiя есть ученiе о доброд?тели. Споръ, завязанный такимъ образомъ ощупью, почти наугадъ, скоро перешелъ въ бол?е опытныя руки. Въ XV в?к?, когда итальянскiе университеты наполнили ученые Греки, б?жавшiе изъ Константинополя, о Платон? нельзя уже было судить по догадк?, или по разсказамъ Боккаччiо, который далеко не такъ хорошо зналъ греческiй языкъ, чтобъ вполн? понимать Платона. Тогда Платонъ былъ переведенъ на латинскiй языкъ и объяснялся съ ка?едръ; сознанiе прояснилось, чутье зам?нилось положительнымъ знанiемъ. Ученые эмигранты приняли въ свои руки полемику, робко возбужденную Петраркою. Сначала, споръ вели только Греки. «Въ долгой и упорной борьб? платониковъ съ аристотеликами, говорить Тирабоски, Итальянцы были простыми зрителями, и ни одинъ изъ нихъ не зналъ, за какую изъ двухъ партiй сл?довало ему сражаться.»[63 - Tiraboschi, Storia della letteratura italiana, VI. 544.] Борьба, между т?мъ, велась съ ожесточенiемъ; аристотелики хот?ли, во что бы то ни стало, отстоять свою ветхую систему. Плетонъ, одинъ изъ зам?чательн?йшихъ борцовъ платонической партiи, упрекалъ Аристотеля въ низкой зависти, руководившей его сужденiями о Платон?[64 - Voigt, 346.]; Теодоръ Гезе, посл?дователь Аристотеля, приписывалъ вс? общественныя б?дствiя философiи Платона[65 - Tiraboschi VI. 341: «ne alcuna publica calamita ch'ei non attribuicca alia platonica filosofia».]. Если мы не ошибаемся, итальянскiе гуманисты тогда только приняли д?ятельное участiе въ спор?, иди, лучше сказать, тогда только р?шительно стали на сторон? Платона, когда ясно обнаружилось, что полемика за философскiя системы прикрывала собою борьбу старой схоластики съ новымъ научнымъ направленiемъ, бывшимъ непосредственнымъ результатомъ гуманистическихъ студiй. Тогда восторженное поклоненiе Платону овлад?ло вс?ми. Козимо Медичи основалъ во Флоренцiи академiю, назначенiе которой было – изъяснять и распространять ученiе Платона. Члены этой академiи ежегодно торжественными обрядами праздновали день рожденiя и смерти великаго философа[66 - Ibid. VI. 544, Roscoe, Lorenzo de'Medici, 84 sqq.]. «Платонъ, говорить Тирабоски, былъ въ н?которомъ род? ихъ идеаломъ, единственнымъ предметомъ ихъ помышленiй, разговоровъ, трудовъ; и восторгъ, внушенный имъ философомъ, былъ таковъ, что побуждалъ ихъ писать о немъ нел?пости, которыхъ теперь нельзя читать безъ см?ха»[67 - Tiraboschi VI. 544–545: «e il lor transporto per esso giunse a tal segno, che li condusse sino a soriver pazzie che non si posson leggere senza risa».]. Самымъ д?ятельнымъ членомъ этой, первой въ Европ?, платонической академiи, былъ Марсильи Фичино, монахъ августинскаго ордена св. Духа. Съ молодыхъ л?тъ отданный подъ руководство Петрарк?, онъ въ посл?дствiи изм?нилъ своему учителю: Петрарка старался воспитать въ немъ религiозное чувство и приготовить изъ него будущаго противника аверроистовъ; но Фичино остался равнодушнымъ къ религiи и церкви и сд?лался самымъ ревностнымъ посл?дователемъ Аверроэса[68 - Voigt, 114–115.]. Онъ былъ душою новой академiи. Обладая высокими дiалектическими способностями, онъ руководилъ бес?дами членовъ, упрочилъ популярность Платона между д?ятелями возрожденной науки, и изгналъ изъ ихъ кружка посл?днiе остатки схоластическаго метода[69 - Roscoe, Lorenzo de' Medici, 18–19. Voigt, 114.].

Изъ Флоренцiи, процв?тавшей подъ просв?щеннымъ правленiемъ Лоренцо Медичи, гуманистическiя студiи быстро проникли въ другiя страны Италiи. Георгiй Трапезунтскiй, родомъ изъ Крита, основалъ высшее училище въ Рим?, въ которомъ преподавались древнiе языки и реторика. Тамъ же образовалась въ скоромь времени, по образцу флорентинской, другая платоническая академiя, въ числ? членовъ которой находились самыя блестящiя имена Италiи, И зд?сь, какъ во Флоренцiи, господствовалъ тотъ же духъ, враждебный среднев?ковымъ преданiямъ: авторитеты церковной и св?тской схоластики подвергались осм?янiю, католицизмъ, папство, духовная iерархiя служили предметомъ оскорбленiй и насм?шекъ[70 - Voigt, 481.]. Въ Манту?, Витторино да Фельтре основалъ училище для молодыхъ людей, на подобiе греческихъ гимназiумовъ, въ которомъ изученiе древнихъ языковъ и упражненiя въ реторик? были со-единены съ уроками живописи, музыки, танцовъ и верховой ?зды[71 - Ibid. 252.]. Знаменитые филологи того времени, Джiованни Мальпагино да Равенна, Гаспарино да Барцицца, Мануилъ Хризолорасъ и мн. др. странствовали изъ города въ городъ, обучая жаждавшее науки покол?нiе древнимъ языкамъ[72 - Ibid. 126–131.], и открывая ему такимъ образомъ путь къ самообразованiю. То былъ блестящiй подвижной университетъ, въ которомъ самыя благородныя силы Италiи получали первый закалъ гуманизма. То были энергическiе, самоотверженные, исполненные идеальныхъ стремленiй люди – великое покол?нiе, котораго ни прежде, ни посл? не видала Италiя. Эти люди были проникнуты возвышенною преданностью наук?; они жили ея жизнью, ея интересами, и съ презр?ньемъ отзывались о молодежи старыхъ университетовъ, для которой наука была средствомъ къ достиженiю матерiальныхъ благъ. Корыстолюбiе и зависть, позорящiя гуманистовъ второй половины XV в?ка, были чужды этимъ первымъ, самоотверженнымъ д?ятелямъ возрожденiя. Они были одушевлены высокимъ благогов?нiемъ къ античной цивилизацiи, потому что сознавали въ ней присутствiе великой возрождающей и созидающей силы. Ихъ страсть къ древнимъ языкамъ не заключала въ себ? ничего школьнаго, букво?днаго: они смотр?ли на нихъ какъ на необходимое средство къ знакомству съ древностью, какъ на единственный путь въ мiръ классической цивилизацiи. Оттого то придавали они знанiю древнихъ языковъ такое всеобъемлющее значенiе: въ ихъ глазахъ, это знанiе было орудiемъ великой реформы, передъ которымъ долженъ былъ сокрушиться весь среднев?ковой порядокъ. Оттого то и противники ихъ, собратья н?мецкихъ обскурантовъ, такъ сильно вооружались противъ все бол?е; и бол?е входившаго въ моду изученiя классическихъ языковъ. Одно духовное лицо нищенскаго ордена говорило своей паств?: «изобр?ли какой то новый языкъ, который называютъ греческимъ; надо кр?пко его беречься, потому что онъ – отецъ вс?хъ ересей. Что до еврейскаго, то, братiя моя, изв?стно, что вс? изучившiе его тотчасъ превращаются въ жидовъ»[73 - Laurent, Reforme, 391.]. Другой пропов?дникъ того же ордена говорилъ: «я вижу въ рукахъ у многихъ греческую книгу, которую называютъ Новымъ Зав?томъ; но эта книга полна соблазна и яда»[74 - Ibid.]. Старые схоласты, сид?вшiе на университетскихъ ка?едрахъ, и для которыхъ гуманизмъ былъ вопросомъ о жизни и смерти, также недружелюбно относились къ возрожденному классицизму. Одинъ гуманистъ, слушавшiй лекцiи въ кельнскомъ университет?, говорить, что тамъ такъ любятъ древнихъ писателей, какъ жиды свиное мясо[75 - Ibid. 392.]. Доктора оксфордскаго университета со-ставили лигу противъ преподаванiя греческаго языка. Члены этой почтенной лиги приняли на себя имя Троянъ и не хот?ли оставить его, не смотря на желчные сарказмы, которыми пресл?довалъ ихъ знаменитый Томасъ Моръ. Сорбоннскiе теологастры донесли парламенту, что религiя неминуемо погибнетъ, если допущено будетъ въ университетахъ преподаванiе греческаго и еврейскаго языковъ[76 - Ibid. 393–394.]. Такъ далеко заходили обскуранты въ своей безсильной ярости противъ гуманистическаго движенiя. И предчувствiе не обманывало ихъ на счетъ грозившей имъ опасности:

"Се grec, cet hebrieu, ce latin
Ont decovert Ie pot aux roses" —

какъ говоритъ Маро въ своихъ «Письмахъ п?туха къ ослу»[77 - Marot, 2 epitre du coq a l'ane, ap. Laurent, Reforme, 391.].

III. То же направленiе, стремившееся стать въ разр?зъ съ преданiями среднев?ковой эпохи, обнаружилось и въ искусств? временъ возрожденiя. Источникъ переворота въ этой области, какъ и въ области науки, заключался въ ближайшемъ знакомств? съ классическою древностью. Пробудившаяся страсть открывать и изучать памятники древне-греческаго и римскаго искусства не замедлила повести за собою стремленiе подражать этимъ художественнымъ произведенiямъ античной пластики. Старинные образцы среднев?коваго искусства, лишенные всякаго художественнаго достоинства и носившiе на себ? сл?ды б?днаго, неразвитаго вкуса и безсильной по своимъ средствамъ техники, потеряли всякое значенiе для покол?нiя, знакомаго съ художественными образцами древности. Въ XIII в?к?, произведенiя какого нибудь Гвидо Сiенскаго или Чимабуэ возбуждали восторгъ современниковъ; но передъ исполненными дивной прелести созданiями классическаго генiя, сохранившимися въ памятникахъ античной скульптуры, они бл?дн?ли и казались лишенными дыханiя жизни. Между т?мъ, знакомство съ этими классическими памятниками очищало вкусъ, возвышало ц?ли искусства; съ т?мъ вм?ст?, совершенствовалась и усиливалась въ своихъ средствахъ техника. Произведенiя Джiотто, ученика Чимабуэ, представляютъ уже значительный шагъ впередъ въ живописи. Вазари говорить о немъ, что онъ внесъ жизнь и движенiе въ мертвое среднев?ковое искусство: "Вм?сто грубыхъ, очерчивающихъ кругомъ весь образъ контуровъ, окамен?лыхъ глазъ, вывороченныхъ рукъ и ногъ, и вс?хъ недостатковъ, происходящихъ отъ совершеннаго отсутствiя т?ни, фигуры Джiотто им?ютъ гораздо лучшее положенiе, въ лицахъ ихъ больше жизни и свободы, складки падаютъ у него естественн?е, и даже встр?чаются попытки къ перспективному изображенiю членовъ. Кром? вс?хъ этихъ улучшенiй, Джiотто первый пытался изобразить въ своихъ картинахъ игру страстей на челов?ческомъ лиц?. Если онъ не пошелъ дал?е, то это должно приписать препятствiямъ, затруднявшимъ совершенствованiе искусства, и недостатку хорошихъ образцовъ"[78 - Vasari, ap. Roscoe, Lorenzo de'Medici, 178 sqq.]. Оба эти затрудненiя – несовершенство техники и отсутствiе образцовъ, которые могли бы очистить вкусъ художниковъ и вдохновить ихъ, устранялись мало по малу съ теченiемъ времени. Въ эту эпоху напряженiя вс?хъ силъ Италiи, каждое новое имя въ искусств? означало какое нибудь см?лое завоеванiе. Мазаччiо ввелъ въ живопись изученiе природы и д?йствительной жизни, сл?довательно опрокинулъ всю среднев?ковую теорiю искусства; Паоло Уччелло сообщилъ своимъ произведенiямъ идеальную глубину Фона, на которой основывается тайна эффекта, производимаго живописью; онъ открылъ также законъ перспективы, такъ обаятельно д?йствую-щей на глазъ. Антонiо Поллайуоло внесъ въ пластику изученiе анатомiи челов?ческаго т?ла, игру мускуловъ. Андреа да Кастанья изобр?лъ способъ приготовлять краски на масл?, что быстро подвинуло впередъ живописную технику[79 - Roscoe, Lorenzo de'Medici 179–181.].

Это постепенное совершенствованiе техники, вм?ст? съ расширенiемъ задачъ и средствъ искусства, скоро привело къ такому пышному расцв?ту пластики, такому разностороннему развитiю вс?хъ видовъ и отраслей ея, передъ которымъ должны были побл?дн?ть даже классическiя воспоминанiя. Сочетанiе античной грацiи и пластической роскоши формъ съ христiанскимъ идеализмомъ среднихъ в?ковъ дало искусству временъ возрожденiя богатство внутренняго содержанiя, которымъ далеко не въ той м?р? были над?лены произведенiя древней пластики. Въ лиц? своихъ величайшихъ представителей, Леонардо да Винчи, Микель-Анджело, Тицiана и Рафаэля, живопись временъ возрожденiя возвысилась до недосягаемаго совершенства; она р?шила великую задачу новаго искусства – влить христiанскiй идеализмъ въ классическую пластику, облечь среднев?ковыя стремленiя въ роскошныя античныя формы. Задача эта р?шена была не безъ борьбы, не безъ увлеченiй: многiе художники, воспламенные сл?пымъ энтузiазмомъ къ древности, захот?ли вовсе отр?шиться отъ преданiй христiанства, отъ идеальныхъ образовъ среднев?ковой жизни, отъ всего того, что въ посл?дствiи было названо романтизмомъ; они хот?ли погрузиться до дна въ осл?пляющую осл?пляющую роскошь колорита, волшебную игру т?ней и полут?ней; хот?ли превзойдти древнихъ въ художественномъ сенсуализм?. Но та же среда художниковъ временъ возрожденiя воспитала, въ лиц? Рафаэля, генiя, произведенiя котораго представляютъ дивное сочетанiе христiанскихъ идей съ антич-ною грацiей формъ и роскошью колорита; его "Мадонна" и "Преображенiе", лучшiе перлы новой живописи, служатъ разгадкою великой задачи, о которой мы говорили – задачи примиренiя античныхъ идеаловъ съ идеалами христiанства.

То же направленiе, т? же стремленiя встр?чаемъ мы и въ архитектур? временъ возрожденiя. Торжеству классическаго идеала въ этой области искусства не мало сод?йствовало то обстоятельство, что готическiй стиль никогда не проникалъ въ Италiю во всей своей величавой суровости: среднев?ковые итальянскiе зодчiе держались см?шаннаго стиля, въ которомъ античная круглая линiя сочеталась съ прямолинейными готическими очертанiями[80 - Lubke, Geschichte der, Architektur, 508.]. Въ эпоху возрожденiя, греко-римскiй стиль окончательно выт?сняетъ готическiй и проникаетъ даже въ церковную архитектуру, такъ точно, какъ языческая живопись проникла въ иконопись.

IV. Намъ остается еще разсмотр?ть, какъ относились итальянскiе гуманисты временъ возрожденiя къ государству и св?тской власти, т. е. какъ отразились идеи древняго мiра въ ихъ политическихъ воззр?нiяхъ. Для этого намъ надо обратиться далеко назадъ, къ эпох? возвышенiя папской власти.

Изв?стно, что въ первыя пять стол?тiй, непосредственно сл?довавшiя за паденiемъ западной римской имперiи, папство вовсе не им?ло того универсальнаго, космополитическаго характера, какимъ отличалось оно, начиная съ XI в?ка. Въ этотъ пятисотл?тнiй перiодъ, папскую власть одушевляли совершенно иныя стремленiя хотя, въ то же время, она не разъ громко заявляла т? неограниченныя притязанiя, поддержанiе которыхъ въ посл?дствiи сд?лалось ея традицiонной политикой. Источникъ первоначальныхъ тенденцiй папства коренится въ событiяхъ, сопровождавшихъ паденiе западной римской имперiи, т. е. въ явленiяхъ той эпохи, когда разв?нчанная Италiя должна была съ собственными скудными средствами противостоять наплыву новыхъ народовъ и новыхъ юридическихъ понятiй. Въ этой коллизiи, на сторон? Италiи были только великiя историческiя воспоминанiя, на сторон? враговъ ея была физическая сила; такимъ образомъ, исходъ борьбы можно было предсказать заран?е. Но мы видимъ, что съ теченiемъ времени классическiя воспоминанiя Италiи всплыли на верхъ и западный мiръ сомкнулся въ дв?, преемственно следовавшiя одна за другою, имперiи – сначала Франкскую, потомъ Германскую. Въ обоихъ этихъ явленiяхъ среднев?ковой исторiи, Италiя принимала только страдательное участiе: правда, безъ Италiи стала немыслима имперiя, но имперiя была не въ Италiи. Великая страна, заключавшая когда то весь цивилизованный мiръ въ своихъ пред?лахъ, теперь была не бол?е, какъ провинцiей Германiи. Если принять въ соображенiе, какъ живучи были у итальянской нацiи ея великiя классическiя преданiя, какъ самолюбива была эта нацiя, которая даже въ XVI стол?тiи называла своихъ заальпiйскихъ сос?дей варварами почти въ томъ смысл?, въ какомъ употребляли это слово Геродотъ или Тацитъ, то не трудно будетъ понять, до какой степени тяготило Итальянцевъ X в?ка сознанiе ихъ политическаго ничтожества. Они чувствовали потребность возвратить свое прежнее мiровое значенiе, а для этой ц?ли имъ надо было, централизовавшись сначала у себя дома, сосредоточить потомъ въ этомъ центр? интересы всего западнаго мiра. И вотъ, обнаруживается въ Италiи патрiотическое движенiе, стремившееся стать во враждебное отношенiе къ императорской традицiи, и найдти точку опоры въ другомъ, вполн? нацiональномъ учрежденiи, въ папств?. Папство было именно т?мъ вполн? итальянскимъ, туземнымъ учрежденiемъ, которое могло сосредоточить въ себ? разрозненныя силы полуострова и стать въ оппозицiю къ другому учрежденiю, хотя и выросшему на итальянской почв?, но воплотившему въ себ? интересы другой народности, къ императорской власти. Этимъ значенiемъ, которымъ нацiональное честолюбiе Итальянцевъ окружило папскую власть, въ изв?стной м?р? объясняется, по нашему мн?нiю, то упорное, почти систематическое противод?йствiе притязанiямъ императоровъ, какое постоянно обнаруживала не только римская курiя, а вся итальянская нацiя. Но такое положенiе д?лъ не могло быть продолжительнымъ. Папство могло служить нацiональнымъ знаменемъ Италiи только до т?хъ поръ, пока оно было абсолютнымъ, вс?ми признаннымъ авторитетомъ, пока его окружалъ ореолъ величiя и славы, пока въ немъ сосредоточивались интересы всего христiанскаго мiра. Какъ скоро оно упало съ той высоты, на какую возвели его Григорiй VII и Иннокентiй III, оно должно было утратить обаянiе, приковывавшее къ нему умы итальянскихъ патрiотовъ. Такъ именно и случилось, когда, со временъ Бонифацiя VIII, началось нисходящее движенiе папства. Папы сд?лались вассалами французскихъ королей, поносили другъ друга бранью и ана?емами, подчинились авторитету вселенскихъ соборовъ, т?хъ соборовъ, на которыхъ нацiональная гордость Итальянцевъ была сильно оскорблена. Всего этого было слишкомъ достаточно, чтобъ лишить папство суев?рнаго уваженiя Европы и въ особенности того великаго нацiональнаго значенiя, ка-кое им?ло оно въ глазахъ Итальянцевъ. Уже одинъ тотъ фактъ, что въ Италiи могла образоваться сильная гибеллинская партiя, достаточно обнаруживаетъ, какъ не велико было въ то время дов?рiе Итальянцевъ къ своему нацiональному учрежденiю: гибеллинизмъ на итальянской почв? представляетъ, прежде всего, отрицанiе т?хъ надеждъ и упованiй, которыя Италiя возлагала на папство во время его величiя и блеска.

Въ такомъ фазис? своего развитiя находилась в?чно-живая, никогда не умиравшая идея нацiональнаго единства Итальянцевъ, когда и ученiе памятниковъ классической древности открыло передъ ними новый мiръ. Чтенiе ?укидида, Ксенофонта, Ливiя, открыло передъ ними картину государственнаго быта, мало сходнаго съ т?мъ, среди котораго они жили. Въ особенности римскiе историки должны были оказать сильное влiянiе на воспрiимчивое воображенiе Итальянцевъ, Древнiй Римъ, величественно выступающiй изъ разсказовъ Ливiя, его республиканскiя формы, суровый, гордый патрiотизмъ его гражданъ, обаятельно д?йствовали на такихъ людей, какъ Петрарка и Коло ди Рiенцо. Связанные чувствомъ дружбы, основанномъ на родств? стремленiй и взаимномъ уваженiи, эти люди шли рука объ руку къ осуществленiю классическихъ идей, нав?янныхъ чтенiемъ Ливiя; ихъ д?ятельность такъ неразрывно связана, что трудно р?шить, была ли революцiя Коло ди Рiенцо осуществленiемъ идей Петрарки, или, напротивъ, республиканскiя мечты Петрарки были возбуждены д?ятельностью Рiенцо. Въ ихъ личномъ характер? было много общаго, хотя и нельзя сказать, чтобъ они во всемъ походили другъ на друга. Петрарка былъ поэтъ и отчасти идеологъ, которому природа отказала въ большомъ практическомъ смысл? и большой энергiи къ д?лу. Рiенцо былъ по преимуществу челов?къ д?ла, страстная и безпокойная натура, созданная для заговоровъ и революцiй. Вм?ст? съ т?мъ, онъ былъ способенъ увлекаться великими идеалами, былъ проникнуть восторженною любовью къ древности. Живя въ Рим?, онъ съ увлеченiемъ перечитывалъ Ливiя, Саллюстiя, Валерiя Максима, и скоро воображенiе его воспламенилось ихъ разсказами. Образъ древняго мiра въ величественной красот? возникъ въ его представленiи. Онъ задумалъ обширный политическiй переворотъ, и благодаря анархiи, господствовавшей въ Рим?, благодаря влiянiю, какое доставилъ ему дружественный союзъ съ Петраркою, привелъ его въ исполненiе. Среднев?ковой Римъ облекся въ классическiя формы; столица папъ преобразовалась въ республику; древнiй форумъ наполнился народомъ, т?снившимся передъ трибуной Рiенцо. Но обманъ продолжался не долго: Римъ отрезвился, минутная вспышка погасла, и Рiенцо поплатился жизнью за свою классическую комедiю[81 - Voigt, 31–34, 76 sqq.]. Впрочемъ, трагическая развязка д?ла, въ которомъ Петрарка принималъ самое непосредственное участiе, не поколебала его гордаго республиканскаго духа: онъ сохранилъ на всю жизнь свои юношескiя стремленiя, свое благогов?нiе предъ древнимъ государственнымъ бытомъ, его широкою политическою жизнью. Недов?рчиво и строго относился онъ къ покол?нiю, среди котораго поставила его судьба; онъ весь уносился въ прошлое, онъ жилъ среди Рима временъ Катона и Сцiпиона, и сожал?лъ о ихъ недостойныхъ потомкахъ, для которыхъ слово «свобода» утратило всякiй смыслъ, всякое очарованiе. Въ энергическихъ выраженiяхъ призывалъ онъ Римлянъ оглянуться на свое великое прошлое и почерпнуть въ немъ урокъ для настоящаго. «Если хотя капля древней крови течетъ въ вашихъ жилахъ, страшитесь утратить завоеванную свободу», писалъ онъ къ римскимъ гражданамъ, когда Рiенцо усп?лъ на н?которое время утвердить среди нихъ республиканскiя формы[82 - Ibid. 36 sqq. 60 sqq.]. Но республика пала, и отъ классическихъ мечтанiй Петрарки и Коло ди Рiенцо осталось только продолжительное броженiе въ Рим?, долгое время бывшее источникомъ смутъ и безпорядковъ.