Королева острова

Он рассмеялся, легко и негромко, но руку не убрал. Лишь сжал крепче. Мизинец проскользнул в петельку пуговицы и ощупал мою кожу, словно я была упакованным в сверток подарком.

Эта ласка вызвала в моей душе беспокойство. Он гладил мою плоть нежно, и я сделалась точно бутон лотоса, что вот-вот откроется.

Келлс продолжал расстегивать пуговицы, пока я не начала задыхаться.

Он наклонил голову и прижал к моим губам требовательные губы. На языке у него остался вкуса вина, ягодного и терпкого. Я могла бы опьянеть от его поцелуев.

– Еще, Козевельд, еще.

Он отодвинулся и усмехнулся.

– Только Мер-мер звала меня так.

– Возможно, потому, что с ней ты был самим собой.

Он на миг, на краткий миг закрыл глаза. А потом крепче обнял.

– Нет, она знала, каков я есть.

– Думаю, я знаю себе цену. Я хочу мужчину нежного, которому буду небезразлична. Я тебе небезразлична?

Он поцеловал меня. Мягко, потом пылко.

В мгновение ока Келлс отнес меня в свою спальню. Опустил на постель, будто один из своих изысканных камзолов.

Оставшись без тепла его тела, я села; разочарование кольнуло до боли, но Келлс зажег свечи, направился к окну и открыл жалюзи, чтобы впустить сияние звезд.

А потом его камзол и рубашка упали на пол.

Никто не мог сравниться с Келлсом. Стройный и мускулистый, вблизи он был просто красавцем.

Келлс обнял меня. Поцеловал в ухо, затем спустился к шее. Заметив, что круги, которые он выводил на моей спине, избавили меня от завязок и сорочки, я затрепетала от озноба. К прежним отношениям, дружеским, возврата не было, как к герою и спасенной им девушке, как к наставнику и ученице, если не брать во внимание этот урок любви.

Поцелуями он медленно спускался по моему телу. И снова у меня внутри завязывались узлы, заставляя стонать и выгибаться.

– Как же до этого дошло… Дороти, я такого не планировал.

Он назвал меня именем, данным при рождении. Мне нравилось, как оно звучало в его устах.

– Для такого человека, как ты, не планировать – это впервые.

– Я не так расчетлив, как ты думаешь, однако кое-что, кажется, идет как надо.

И мужчина, которому некуда было спешить, жадно меня поцеловал.

Я опустила ладони ему на спину, обняла, закрыла глаза и принялась ждать, когда же высвободится напряжение.

Кровать была гладкой, простыни – прохладными, но Келлс вдруг приподнялся и перекатился на бок.

– У тебя есть выбор. Всего миг, а потом уже будет ничего не вернуть.

Я открыла глаза и посмотрела в его полное контрастов лицо. Полуулыбка, хмурый взгляд, длинные ресницы лениво затеняют сощуренные глаза.

– Ты остановишься?

– Возможно. Я выбрал тебя, ты знаешь, своей временной женой здесь, в Демераре. Я буду стараться изо всех сил, чтобы сохранить и тебя, и свое влияние. Ты готова к жертвам, званым вечерам и политическим играм? – Он обвел пальцем свой рот, потом положил его мне на губы. – Вечность – слишком длинный срок для такого юного создания.

Почти все свои восемнадцать лет я провела в рабстве – для этого я была не слишком юной, и для того, чтобы лежать обнаженной в его постели, тоже.

– Подготовь меня, если больше нечем заняться. Или я могу просто спать здесь. Шарлотта пинается. Полагаю, ты пинаться не станешь.

Он просиял. Потянулся ко мне и стал неспешно касаться и целовать. Я обвила его руками за шею. Мне хотелось стремительности, но я сдержала свои мольбы.

Келлс же, разочаровывающий, как всякий мужчина, заставил время замедлить ход.

Он целовал меня, воспламеняя мое тело.

Я была скользкой и влажной и ждала ответа на желание, эхом отдающееся во мне. Развяжи этот узел, разрежь его, порви.

Келлс навис надо мной. Его красивый рот таил усмешку.

– Полагаю, тебе нужно больше целоваться. Похоже, ты пока не научилась делать это правильно.

Я приподнялась и прижалась к его губам, стараясь познать его мир – все секреты, и запах, и шепот гимнов.

– Не знаю, о чем ты, но ты меня научишь. Уверена, ты сможешь.

– Долли, я научу тебя всему. Мы выбрали друг друга.

Не знаю, что он имел в виду, но я хотела этого – хотела нас с ним и огня.

Мой друг касался меня там, где я ненавидела прикосновения, пока моя ненависть не утихла. Я позволила ему туго завести меня, как часовую пружину. И когда уже решила, что больше не могу, он показал, что могу. Его руки накрыли мои, растягивая меня, когда я хотела сжаться, погружали в волны страсти, когда я хотела всплыть, а не тонуть, в его ритме, в его песне.

Мы сплелись, соединившись, будто недостающие части головоломки. Я выкрикнула по-ирландски – «мэлоуг!»[32 - Maolоg – буквально означает «вода, переполняющая сосуд до краев» (ирл.).], – потому что была полна, переполнена любовью.

Я сгорела.

Я растаяла.

И в этом пламени мне было нужно, чтобы он взял меня снова, пока разум или правила нас не уничтожили.

И он взял.

И я знала – после этого акта, когда он овладел мною, а я им, – больше ни для кого другого мы не годимся.

Демерара, 1780. Новая потеря

Я стояла перед туалетным зеркалом Келлса, измеряя, насколько округлилась моя талия. Последние шесть лет я была наложницей Келлса; мне следовало догадываться, что мой способ когда-нибудь подведет. Как мог чай сдержать всю нашу любовь?