Одна ночь в Венеции

Вконец расстроенная, баронесса вышла из комнаты и отправилась искать утренние газеты. Они лежали на столике в малой гостиной, а рядом в глубоком кресле дремал Казимир Станиславович.

– Вы не читали о том, что произошло с графом Ковалевским?

Дядюшка приоткрыл один глаз.

– Нет. А что с ним могло случиться?

– Его убили.

– Да? – Казимирчик так поразился известию, что проснулся окончательно. – В утренних выпусках ни слова об этом не было. Как же его так угораздило?

– Полиция не знает, – хмуро ответила Амалия. – Беда в том, что незадолго до того он поссорился с Мишей, и Миша в запальчивости обещал его убить.

– Они что, считают, что Миша мог…

– Я не знаю, что считают полицейские, но сам он ведет себя так, словно задался целью оправдать их подозрения. – Амалия села напротив дяди. – Похоже, граф Ковалевский заядлый картежник. Ты его знал?

– Немного, – признался дядюшка, питавший слабость к картам. – Бывало, встречались с ним за игрой.

– Что он был за человек?

– Что за человек? Хм… А ты разве с ним не знакома?

– По-моему, видела однажды на каком-то благотворительном вечере. Но мы никогда не общались, и нас не представляли друг другу. Так что ты о нем думаешь?

– Ну я же не был его приятелем, племянница… Аристократ. Начитан, хорошо образован. В нем чувствовалась порода, и выглядел он всегда по-европейски. Когда выигрывал, держался довольно скромно, да и проигрывал очень учтиво. Мог спустить большую сумму, глазом не моргнув. Правда, имелся у него один недостаток – графу нравилось выводить из себя окружающих, если они чем-то пришлись ему не по душе. Странно, что его убили.

– Почему?

– Я бы не сказал, что у него имелись враги. Кого-то он, может быть, раздражал, но не настолько.

– Он был богат?

– Я же не его поверенный, племянница… Думаю, нет. Конечно, он не бедствовал – имение в Минской губернии, особняк в Париже, яхта… Но граф много играл и не жалел денег, особенно на женщин.

– Ковалевский был женат?

– М-м… Вроде женат, но с женой разошелся.

– Давно?

– Года два назад. По-моему, даже успел с ней развестись.

– А сколько лет ему самому, ты не знаешь?

– Еще молодой человек, меньше сорока, – без колебания ответил дядюшка. – Всегда безупречно одетый, приятной внешности… В голове не укладывается, что с ним произошло такое.

– Ты сказал, что ему нравилось выводить из себя людей. В чем конкретно это выражалось?

– Ковалевский был проницателен и далеко не глуп, но со злым языком. Сама понимаешь, когда умный человек ради красного словца никого не жалеет, это куда хуже, чем когда язык распускает какой-нибудь дурак. Так что граф мог быть очень неприятным… когда того хотел.

– Миша не говорил тебе, из-за чего поссорился с ним?

– Нет. Он вообще не упоминал о графе. Хотя… – Казимир заколебался. – Говоришь, Михаил обещал убить Ковалевского?

– Да. Тебе что-нибудь об этом известно?

Дядюшка в смущении потер подбородок. И обронил наконец:

– Я слышал, балерина Корнелли сейчас в Париже.

Амалия нахмурилась. Эта особа когда-то была любовницей ее сына, и, как считала баронесса Корф, изрядно попортила ему жизнь.

– Она как-то связана с графом?

– Боюсь, да, – медленно ответил Казимир Станиславович. – По-моему, у них что-то было.

– Думаешь, граф Ковалевский мог сказать Мише что-то обидное по поводу… их общей знакомой?

– Насколько я знаю графа, подобное вполне в его духе. То есть он мог как-то сострить… пошутить, что ли… Беда в том, что слова, казавшиеся ему милой шуткой, другими обычно воспринимались как крайне оскорбительные.

– Что ж, тогда понятно, почему Миша так вспылил, – вздохнула Амалия. – Но это не объясняет, где он пропадал в ту ночь с одиннадцати вечера до двух ночи, а сам Михаил упорно не хочет ничего о своем местонахождении в тот промежуток времени говорить.

– Я думаю, в Париже множество мест, где молодой человек может пропадать с одиннадцати вечера до двух ночи, и даже позже, – дипломатично заметил Казимирчик. – Что касается убийства, то на твоем месте я бы не волновался. Конечно, Миша никого не убивал.

– Я тоже так думаю, – кивнула Амалия. – Но, знаешь, буду чувствовать себя куда увереннее, когда комиссар Папийон найдет настоящего убийцу. Очень неприятно состоять под подозрением, особенно когда ты ничего дурного не совершал.

Глава 4

Слуга

– По-моему, все ясно как день, – сказал Бюсси.

Молодой, худощавый, темноволосый Бюсси был полной противоположностью своего немолодого, грузного, седоватого патрона. Впрочем, Папийон не обращал особого внимания на внешность своих помощников, и если выделял среди них Бюсси, так исключительно потому, что тот представлялся ему наиболее сметливым из всех.

– Что именно тебе ясно? – проворчал Папийон.

– Офицер поссорился с графом. Потом тот вернулся домой, а офицер зашел к нему, чтобы довести разговор до конца, оставить, так сказать, последнее слово за собой. Они снова поссорились, нервы у офицера не выдержали, и молодой человек убил Ковалевского. У него же нет алиби, причем как раз на то время, когда, судя по всему, граф и был убит. – Бюсси немного помедлил, но вопрос, который так хотелось задать, жег ему губы, и он решился. – Признайтесь, патрон, если бы вы не были в таких хороших отношениях с его матерью, вы ведь арестовали бы его без всяких проволочек?

– Нет, – сухо ответил Папийон.

– Нет? – искренне изумился Бюсси. – Но ведь все факты сходятся!

– Ни черта не сходится, – отрезал Папийон. – Барон Корф – боевой офицер и, я не спорю, мог убить графа. Но сделал бы это иначе. Понимаешь? Совсем иначе! И потом, о какой новой ссоре между ними может идти речь? Жертва была найдена в своей спальне, в постели. Граф Ковалевский спал и видел десятый сон, когда в дом забрался некто и размозжил ему голову. Ты видел, на что была похожа спальня? Сколько ударов нанес убийца – десять, двадцать, больше?

– Хотите сказать, убийца находился в состоянии аффекта? – спросил Бюсси, в глубине души гордясь возможностью вставить модное слово.

– Нет, – так же сухо возразил комиссар, – это был дурак, который даже не понимал, что достаточно одного удара каминной кочергой, чтобы отправить человека к праотцам. Топорная работа, Бюсси. Топорная и жестокая! И, конечно, отнюдь не дело рук боевого офицера, отлично знающего, как убивать людей.