Где-то на земле есть рай

– А ничего. Прокатимся на метро.

– Кстати, Паша, я же тебя не поблагодарила, – сказала я, когда мы тщательно проверили, не осталось ли при нас вещей, которые могут выдать нашу профессиональную принадлежность, и покинули отделение.

– За что? – рассеянно спросил мой напарник.

– За цветы, которые ты мне вчера прислал.

Павел остановился и взглянул на меня в упор.

– Я не присылал тебе никаких цветов, – сказал он. Было очевидно, что мой напарник не шутит.

– Но тогда кто же?.. – пробормотала я в удивлении.

– Какой-нибудь таинственный поклонник, – отозвался капитан, пожимая плечами.

В синем вагоне, который уносил нас на юго-запад, я не удержалась и спросила у Ласточкина, что он думает по поводу нашего второго дела и визита Юрия Даниловича Арбатова в наши скромные пенаты. Павел поморщился.

– Если Парамонов и впрямь не поделил чего-то с Арбатовым, то для его же собственного блага я бы пожелал ему оставаться мертвым, – наконец признался он.

– Что, Арбатов настолько страшен?

– Да как тебе сказать, – буркнул мой напарник, дернув щекой. – Ты же видела, какой он. Вежливые, спокойные манеры, речь образованного человека, но все это ничего не значит, поверь мне. Он всегда был хладнокровным, безжалостным мерзавцем, а когда прорвался к большим деньгам, стал еще опаснее.

– Гм, – произнесла я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– В сущности, он обыкновенный бандит – из числа тех, которые вовремя сумели прикинуться бизнесменами. И он открыто дал нам понять, что он заинтересован в деле… Вот только насколько открыто? Не сыграем ли мы ему на руку своим расследованием? – Ласточкин нахмурился: – Вообще, вся эта история: этот беспокойный покойник, который терроризирует жену письмами, – меня очень тревожит.

На остановке в вагон ввалилась целая толпа народу, и капитан замолчал.

Мы сравнительно быстро отыскали дом, в котором жила Оля Баринова. Не хрущоба, но и не хоромы. Унылая многоэтажка, московский стандарт. На двери подъезда красовался обшарпанный домофон, у которого был такой вид, словно он провисел тут уже лет тридцать, не меньше. Павел набрал номер квартиры, и аппарат отозвался неожиданно старческим голосом:

– Да?

– К вам представители прессы, – сообщил Ласточкин, подмигнув мне. Я взяла на изготовку фотоаппарат, который уже успел оттянуть мне руки.

– Конечно-конечно! – обрадовался домофон. – Проходите, пожалуйста!

Дверь отворилась с мышиным писком.

– Паша, – сказала я вполголоса, когда мы поднимались в лифте, – я чего-то не поняла. Кто это с нами говорил?

– Олина бабушка, – объяснил мой напарник. – Я уже разговаривал с ней вчера по телефону.

Она ждала нас на пороге квартиры, улыбаясь немного смущенно.

– Вот… Сюда… Проходите, пожалуйста. Я уже приготовила вам тапочки.

Ее радость от нашего визита была настолько искренней, что я почувствовала укол совести. Черт возьми, какое право мы имели обманывать ее и внушать ей необоснованные надежды?

– А где Оля? – спросил Ласточкин.

– Она придет, придет, – заторопилась старушка. – Она звонила мне… Просто их часто задерживают.

– На работе, значит? Надо же, какая жалость… И где она теперь работает, если не секрет?

– Не секрет, – вздохнула старушка. – Она уборщица в «Бегущей по волнам».

* * *

Вот это совпадение! Подозреваемая работает в том самом клубе, где грядущая жертва Алиса Лазарева собирается праздновать знаменательное событие – 33 года с момента своего появления на свет! Попрошу учесть этот факт, дамы и господа.

Но покамест жертва за тридевять земель, то есть на другом конце Москвы, а предполагаемая убийца то ли в клубе, то ли уже едет домой. Бабушка Оли улыбается робкой улыбкой. У меня сжимается сердце…

– Может быть, чайку?

Мы не отказываемся от чая. Мы ведем себя как ушлые журналисты, настоящие пираньи пера. Я рассматриваю плакаты на стенах. Группа «Шиповник», шесть девиц выстроились в шеренгу. Вторая брюнетка слева с белозубой улыбкой – это Оля. Ласточкин делает мне страшные глаза, и, спохватившись, я прошу позволения сфотографировать плакат. Господи боже, сколько настроек у этого чертова фотоаппарата!

Меж тем мой коллега по работе ненавязчиво расспрашивает старушку о ее замечательной внучке. Немолодая женщина тает. О, ее Оля такая хорошая девочка! Какой у нее был голос, просто ангельский! Какая она милая, славная, красивая! Сейчас она принесет альбом с фотографиями…

Я мрачнею, как кофейная гуща, в которой гадалка уже увидела разорение, отвергнутую любовь, темные мысли и конец света разом. Можете сколько угодно называть меня циником, но факт остается фактом: чаще всего именно у таких положительных, искренних, открытых людей, как эта старушка, и вырастают родичи преступники. С чем это связано, я не знаю, а придумывать наукообразное объяснение мне не хочется. Меж тем бабушка Оли уже приносит увесистую гору альбомов.

– Вот… Здесь Оленьке год… А здесь она с мамой…

Ласточкин включает диктофон, с умным видом задает типичные журналистские вопросы. Что у Оли за семья, кто ее родные?

Ничего утешительного. Отец бросил мать вскоре после рождения дочери, мать пристрастилась к выпивке… Растила ребенка фактически одна бабушка.

– Вот… Это Оленька в школе. Четвертый класс…

Черно-белая фотография, косички, внимательные глаза. Старушка протянула фотографию мне:

– Можете переснять, если хотите… Вам ведь нужно для статьи, да?

– Да-да, конечно, – отвечает Ласточкин.

С грехом пополам отыскав макрорежим на туканьем клюве, я переснимаю эту фотографию, затем еще одну, и еще десять, и еще сто… Нет, никогда! Ни за что! Не буду фоторепортером!

Тем временем Ласточкин кое-как продирается сквозь перипетии школьного детства нашей подозреваемой. Оленька была такая блестящая, такая замечательная, что девочки ей завидовали… Ее легко было обидеть, она часто плакала… Мальчики, правду сказать, были куда добрее. Вова делал за нее математику, которая ей не давалась, Юрасик – ее обожатель – таскал портфель и даже однажды защитил Олечку от злой собаки. Тогда дети вообще были лучше и отзывчивее, чем теперь. Сейчас все курят, ругаются, старших не уважают, место в метро не уступают…

Бабушка переворачивает страницу альбома и вынимает половину разорванной фотографии.

– Боже мой… – Лоб ее морщится. – Здесь рядом с ней была Алиса. Они снялись вместе около каруселей…

– Какая Алиса? – спрашивает Ласточкин с самым невинным видом.

– Алиса Карпатова… Так ее звали. Правда, с тех пор она успела сменить фамилию, и не раз…

– А почему фотография разорвана?