– У всякого, кто чего-то добился, есть враги, – проговорила она низким мурлыкающим голосом, который сама она, вероятно, считала наиболее обворожительным.
– Я бы хотел знать о них конкретнее, – тихо промолвил Павел.
Алиса улыбнулась еще шире.
– О, это будет очень долгий рассказ, – не без иронии заметила она. – Все актрисы, которых я обошла, все певицы, дела у которых идут хуже, чем у меня, все неудачницы, которые мечтают оказаться на моем месте, они все спят и видят, как я окочурюсь. Люди ужасно завистливы, – извиняющимся тоном прибавила она.
– И все они могли бы вас убить? – также не без иронии отозвался Ласточкин.
Алиса выдержала паузу, поднесла руку ко рту и прикусила костяшку указательного пальца. Мы терпеливо ждали.
– Нет, не все, – с неожиданной резкостью промолвила она, убирая руку. – Есть один человек, который действительно обещал меня убить. Многократно, – и она значительно подчеркнула это слово голосом, как двумя жирными чертами.
«А-а, старая история, – смутно подумала я. Брошенный любовник, которого ты променяла на этого процветающего господина».
– Ее зовут Оля Баринова, – продолжала актриса. – Когда-то мы были подругами, потом поссорились.
– Из-за чего? – спросил Ласточкин, который быстро писал в своем блокноте.
– Из-за моего первого мужа. Грустная вышла история. Оля тоже была в него влюблена и вбила себе в голову, что он отвечает ей взаимностью. Когда она узнала, что мы поженились, то попыталась покончить с собой, но неудачно.
– Как зовут первого мужа?
– Сергей. Сергей Шестопалов, – поправилась Алиса.
Ласточкин поднял голову:
– Не тот ли Шестопалов, что был вице-директором автозавода?
– Да, – подтвердила Алиса. – Но это было довольно давно. Фирма обанкротилась, ему пришлось уйти из бизнеса. Сейчас у него небольшое охранное агентство или что-то вроде этого.
– Как я понимаю, с первым мужем вы разведены?
– Вы понимаете правильно, – сказала Алиса, глядя на него прозрачными глазами слишком многое перевидавшей женщины.
– То есть теперь он свободен и мог бы связать свою жизнь с этой Олей. Зачем же ей убивать вас?
– Сергей никогда не станет связывать с ней свою жизнь, – с металлом в голосе отчеканила актриса. – Ему ни к чему лишняя обуза, поверьте. А Оля вбила себе в голову, что я разрушила ее жизнь. Она уверена, что, если бы не я, у нее все было бы хорошо. Она неоднократно грозилась убить меня – по телефону и лично, причем в присутствии посторонних.
Паша кивнул, словно это его вполне устраивало, и спросил, где живет Оля Баринова и какой у нее номер телефона. Последний Алиса не помнила, сказала лишь, что бывшая подруга ютится где-то на Юго-Западе.
– Может быть, Шестопалову известно, где она живет?
– Вряд ли, – с сомнением отозвалась Алиса, но все же дала телефоны бывшего мужа – домашний и сотовый. Судя по номеру домашнего, Сергей тоже обитал далеко не в центре Москвы.
– Последний вопрос, – сказал Ласточкин. – Оля Баринова была приглашена на ваш день рождения?
– Еще чего не хватало! – вскинулась актриса.
– Как же тогда она могла бы вас убить?
– О, она всегда была жутко пронырливая, – с пренебрежением ответила Алиса. – Уверена, если бы она захотела, она смогла бы пробраться ко мне на вечер.
Ласточкин захлопнул блокнот, спрятал его вместе с ручкой и поднялся с места.
– Я надеюсь, вы сообщите нам о принятых мерах, – сухо сказал Георгий Лазарев, вставая. Паша спокойно поглядел на него сверху вниз. Лазарев был далеко не мелким мужчиной, но рядом с высоким капитаном казался коротышкой.
– Обязательно, – сказал мой напарник. – На всякий случай, если вы не передумали насчет празднования, я бы посоветовал вам удвоить охрану.
– Это уже сделано, сержант! За кого вы нас принимаете?
– Капитан, – тихо поправил его Ласточкин и подтолкнул меня к двери.
Глава 5
1 апреля. 5 часов 15 минут вечера
Все еще полная впечатлений от чужого великолепия, я вышла на улицу и вместе с Ласточкиным направилась к автомобилю, который мы с трудом припарковали на другой стороне улицы.
– Стало быть, у нас два дела, – говорил Павел. – Первое – письма, которые приходят от имени покойника, и второе – тот, кто хочет воткнуть нож в несравненную мадам Лазареву. Лиза!
– А?
– Ты совсем меня не слушаешь!
Мы стояли уже возле нашей машины: Ласточкин – со стороны водителя, я – напротив. И вдруг…
Ах, это коротенькое, неумолимое, как нож гильотины, слово! Сколько авторов в своих романах прибегают к его посредничеству, чтобы обозначить поворотный момент сюжета, неожиданное событие, сюрприз, чаще всего неприятный, или просто нечто из ряда вон выходящее!
О, мой друг «вдруг»! И на этот раз тебе придется выручать меня, потому что я ничего не увидела, не заметила и не сообразила. Даже тень предчувствия не соблаговолила осенить меня. Я только удивилась, отчего Паше Ласточкину неожиданно вздумалось сломать мне руку. Потому что он ни с того ни с сего цепко ухватил меня чуть пониже локтя и что было сил рванул к себе, перетащив через капот авто.
Ощущение было такое, будто руку мне выдирали клещами. Я заверещала так, словно меня резали, а Ласточкин, не останавливаясь на достигнутом, отпихнул меня с такой яростью, что я отлетела шага на три и плюхнулась на асфальт, ободрав ладони и разорвав юбку.
АР-РАХХХ! И вслед за этим какой-то тупой чавкающий звук вроде «шмяк»!
Завизжали тормоза машины, которая чуть не наехала на меня. Я кое-как поднялась и обернулась к Ласточкину, твердо намереваясь потребовать объяснения его, мягко говоря, странного поступка, и тут в унисон взвыли сигнализации сразу трех или четырех автомобилей, включая наш. Я покачнулась. Господи! Да что такое случилось с нашей машиной? Или весь мир сегодня сошел с ума?
Ласточкин, очень бледный (он тоже упал), поднялся с асфальта, утирая рукавом губы. Я подошла поближе, не веря своим глазам, а сигнализации все продолжали выть. Водитель на дороге в обалдении высунул голову из салона и вертел ею во все стороны.
Возле нашего автомобиля в месиве битого стекла и каких-то погнутых окровавленных железок лежит грузное женское тело. Похоже, падая, она зацепила нашу машину, но в тот момент я думаю вовсе не об этом. Если бы я осталась стоять на месте и если бы Ласточкин не отшвырнул меня в сторону в последний момент…
Рука болит адски, но я усилием воли заставляю себя забыть о ней.
– Паша! Ты цел? Паша!
– Я ничего. Ты-то как?
У меня дрожат губы. Ласточкин оборачивается к телу, распластанному на тротуаре. Сорок пять лет? Пятьдесят? Глаза широко раскрыты, из угла рта зигзагом сбегает струйка крови. Я нагибаюсь, трогаю руку, ищу пульс.