– Доброе утро, – кивнул он.
– Как пациент?
– Жив.
– Подробнее?
– Ждем тебя. Ухудшений нет. Если и есть, то не просматриваются.
– Что шеф?
– Тоже жив, – ухмыльнулся Грэм. – Ждет тебя. Давить не будет, – добавил он через паузу, – сказал, чтобы ты лечился столько, сколько сочтешь нужным.
У меня по спине пробежал холодок.
– Грэм… Он точно жив?
– Угум. Живее всех живых.
– Вот это как раз меня и пугает.
– Не боись, я сегодня добрый.
– А вот теперь я вообще в панике, – признался я и завопил. – Люди! Кого уже успел сожрать этот улыбающийся крокодил?! Чьи недогрызаные кости застряли у него в зубах и в такой неестественной улыбке ему пасть растянули?
– Да ладно, мы с ним просто поговорили. По душам.
Мне сразу представился паяльник. И еще утюг. И наманикюренная рука шефа, прикованная наручником к батарее.
– И что ты ему сказал? – дурацкий вопрос, понимаю, но… вдруг в перерывах между пытками они обсуждали, например, результаты футбольного матча? Ну мало ли?
Грэм равнодушно пожал плечами.
– Я сообщил пациенту, что операция переносится, так как наш дорогостоящий рентген-аппарат вышел из строя, а без него оперировать бессмысленно. Шеф при этом присутствовал.
– Та-а-ак?
– А потом он вызвал меня в кабинет…
– Стоп! То есть, сам вызвал?
– Ну да…
– Вы не случайно встретились в коридоре, в лифте, на лестнице… Сам вызвал в кабинет?!
– Ну да, а что?
– Да ничего. Кроме того, что шеф либо напрочь лишился инстинкта самосохранения, либо разума. Либо изменил своим правилам и решил испытать судьбу. Я б так не смог.
– Он вызвал меня в кабинет, – флегматично продолжал Грэм, – спросить, насколько серьезна поломка этого рентген-аппарата. Я ответил, что поломка серьезная, и если его вовремя не починить, то он нае… – он покосился на Нику, – навернется к чертовой матери.
– И все?
– И все, – улыбнулся Грэм.
Утюг и паяльник потеснились, пропуская бензопилу, которая тут же заняла свое место в моем ассоциативном ряду.
– А он что?
– Сказал, чтобы ты лечился… Да что ты до меня доколебался, я его пальцем не тронул!
Я вздохнул, понимая, что правды мне никогда не узнать.
– А теперь кто мне скажет, сколько я тут еще буду прохлаждаться? – задал я вопрос в «общий чат». Вопрос повис в воздухе. Интересно как… – Слушайте, судя по вашей реакции, я либо умираю, и вы еще не посчитались, кто мне об этом сообщит, либо вы так обрадовались, что у вас появилась возможность от меня отдохнуть, что даже забыли поставить диагноз.
– Алекс, – потупила глаза Ника. – Успокойся. Ты не умираешь.
– Значит, второе. В принципе, я так и думал – если бы я умирал, вы бы сразу мне об этом сообщили. Радостно и хором.
Ника страдальчески закатила глаза.
– Алекс, никто ничего не забыл…
– А проверить, выключен ли утюг? А поменять рыбкам воду? А…
– Господи, лучше б он спал!
– Ника, я об этом думаю всякий раз после незащищенного секса с проституткой – лучше бы он спал! Ведь если бы он спал, а не вставал по стойке смирно каждый раз, как только…
– Меня не интересуют подробности твоей интимной жизни! – завопила Ника.
Черт, неужели я ей и правда нравлюсь?! Нет, не так. Неужели она и правда меня хочет? Проблема…
– Ника, вот чего было об этом орать? – нет, все-таки язык мне надо было ампутировать еще при рождении. – Теперь полбольницы в курсе того, что, во-первых, у меня есть интимная жизнь, и, во-вторых, что тебя это беспокоит.
– Алекс, я должен набить тебе морду, – засопел Ромео.
– Хочешь поговорить об этом?
– Нет, я не хочу говорить! Я хочу набить тебе морду!
– Ты сказал не хочу, а должен, это разница, – поправил его я. – То есть я оскорбил твою девушку, и ты, как честный человек, должен покарать обидчика. Но обидчик – твой коллега, что в принципе для тебя значения не имеет, и к тому же прикован к койке, что для тебя имеет принципиальное значение. Причем, прикован в койке в буквальном смысле, а не в том, который вы обычно вкладываете в эти слова во время своих сексуальных игр.
– Алекс, заткнись!
– А, значит, игры все-таки были? – подмигнул я.
– Не перебивай его, только хуже будет, ты же знаешь, – Ника положила руку на плечо своего верного рыцаря.