Хилер особого назначения. Книга 1

– А с той, что если мы сейчас с этим справимся, то рецидива уже не будет. Вообще. Грэм, мы не купируем рак, мы его убьем! – что-то я не на шутку воодушевился. – Ну то есть, не прямо сейчас, но после нескольких операций и курса химии… но он больше не вернется! Никогда!

– На сколько процентов ты уверен?

– На сто. Двести, триста если надо. Одна проблема…

– Он может этого не перенести?

– Да, – кивнул я. – Или загнуться от чего-нибудь еще. У него кроме этого болячек много… И каждая из них может при желании его убить.

– %%%%%%%!

– Да, я тоже так подумал. Предлагаю перекур и начнем.

– Алекс, ты псих.

– Да. За это меня и держат.

Чем мне нравится Грэм, он никогда не задает тупых вопросов. За все время совместной работы он ни разу не спросил, откуда я что-то там знаю. Он вообще ни о чем никогда не спрашивал. Он, пожалуй, единственный человек в больнице – по крайней мере, из тех, с кем я общался больше одного раза, – который не задал мне вопрос, почему я на время операции снимаю перчатки, а после операции – надеваю, тогда как все делают наоборот. Он даже не комментирует мои бредовые замечания, когда я говорю, что-то вроде того, что пересаживать легкое бесполезно, оно не приживется, потому что другое легкое – однолюб, или от этого донора часть печени брать нельзя, так как организм его уже заранее ненавидит – даже если пациент и донор вообще не знакомы. Или что камень надо вырезать, у почки синдром жертвы – он ее терроризирует, но уже столько времени, что она привыкла к нему и не хочет его отпускать…

Грэм ничему не удивляется и ни о чем не спрашивает. Может, поэтому мы с ним можем нормально общаться. Или потому что мы оба – угрюмые социопаты. И еще мы не пьем. Оба по весьма понятным причинам, но тем не менее…

И сейчас он тоже ничего не говорил. Молча вышел вместе со мной, молча наблюдал, как я безуспешно пытаюсь трясущимися пальцами прикурить сигарету, чиркая зажигалкой, молча отобрал у меня и то, и другое, прикурил и вернул обратно.

Я затянулся и закрыл глаза. Черт, зря я это сделал – к горлу тут же подступила тошнота, голова закружилась еще сильнее, в ушах зазвенело, а в глазах начало стремительно темнеть.

– Грэм, сука, ну ладно я не соображаю, но ты же знал, что мне сейчас нельзя курить! – простонал я.

– Может, перенести операцию на завтра? – невозмутимо спросил Грэм, забирая у меня сигарету.

– Хрен тебе, – я глубоко задышал, изо всех сил стараясь не хлопнуться в обморок. – Нельзя на завтра. Он может умереть в любой момент. Не удивлюсь, если у него сейчас начнут отказывать все органы, один за другим.

– Алекс, иди поспи, – буркнул Грэм.

– Ты что, меня не слышишь?!

– Слышу. Но понимаю, что оперировать тебе нельзя.

– Грэм, если его будет оперировать кто-то другой, этот парень умрет!

– А если его будешь оперировать ты, сдохнешь ты сам! – внезапно рявкнул Грэм. – Ты что, дебил совсем, не понимаешь?! Быстро спать!

Я попытался возмутиться, но Грэм попросту перекинул меня через плечо.

– В люлю, я сказал! – рявкнул он, шествуя по направлению к моей палате.

– Грэм, меня мутит. Сильно, – предупредил я. – И сейчас я облюю тебе всю спину.

– Танки грязи не боятся, – равнодушно буркнул мой похититель, не сбавляя ход.

– Грэм, я серьезно.

Он ничего не ответил, только позвонил уточнить насчет палаты – куда меня, собственно, нести – и отдал распоряжение насчет капельницы.

– Грэм, мне уже ставили…

– Заткнись.

Мне почему-то стало ужасно обидно. Причем, на Грэма я как раз не обижался, видимо, в глубине души я все-таки понимал, что он пытался меня спасти, спасти от того, во что сам до конца не верит. Это было так трогательно и по-детски, что я сразу все ему простил. Я внезапно осознал, что он сделает все, чтобы не допустить меня к операции, и совсем не из-за того, что это может навредить пациенту, а потому, что эта операция может навредить мне.

В принципе, он был прав – мне действительно сейчас не стоило оперировать. Каждое «погружение» отнимало у меня много сил, которые, впрочем, восстанавливались, но на это восстановление нужно было время. Обычно после операции я запирался в своем кабинете и отдыхал где-то полчаса, пил горячий шоколад, ел какие-то вкусности, купленные в нашем буфете, потом принимал таблетку успокоительного и засыпал. Ненадолго, но просыпался я вполне вменяемым человеком.

И сейчас, если бы не трое суток постоянных погружений без сна и еды, я бы легко провел эту операцию. Но… Черт, ну какого хрена я вкалывал как мудак все эти три дня?!

– Потому что была большая авария, и нам привезли много пострадавших, – спокойно ответил Грэм. Я что, вслух это сказал?! – Ты выполнял свой врачебный долг. И сейчас тоже собираешься его выполнить. Но я тебе не позволю.

– Тогда тебя уволят, – отозвался я. – Шеф сказал, что я не смогу оперировать, только если мне руки отрезать.

– Значит, отрежу, – равнодушно ответил Грэм. – Я же хирург, все-таки… Хотя могу и отломать. Тебе как больше нравится?

– Никак. А еще он добавил, что я и тогда что-нибудь придумаю…

– Ну вот и посмотрим. Можешь начинать думать, – мы «въехали» в палату. Грэм сгрузил меня на кровать. – Времени на раздумья у тебя до завтрашнего утра, – он сделал какое-то движение. Какое конкретно, я не видел, так как перед глазами у меня все плыло, но укол я почувствовал очень явно. – Спокойной ночи.

Глава 4

Вообще знаете, очень обидно, когда посреди разговора твой собеседник тебя просто-напросто «выключает». Случись такое один раз – я бы счел это досадным недоразумением. Но два раза – уже закономерность. Как бы это не переросло в традицию! Видимо, окружающие все-таки нашли средство от моего занудства…

Когда я очнулся на этот раз, к руке была прицеплена та же капельница. Это я почувствовал, даже не открывая глаз. Открывать их я побоялся – почему-то я был уверен, что если окажется, что я все в той же палате, а рядом сидит встревоженная Ника, то это будет означать, что крышняк у меня отъехал окончательно, и до последних минут моей жизни меня ожидает сплошной «День сурка» – цепь одних и тех же событий, повторяющихся с суровой периодичностью. А вот то, что если человек уже не первый раз теряет сознание – заметьте, находясь при этом в больнице, – и вполне логично, что очнется он в своей же палате, куда его уже поместил его же лечащий врач, мне как-то даже в голову не пришло. Вероятно, нормальный человек сделает нормальный вывод, что он болен. Одна проблема – для этого надо быть нормальным…

– Алекс, хватит в спящую красавицу играть. Судя по датчикам, ты уже проснулся.

Мне захотелось сорвать их с себя и заявить, что теперь судя по датчикам, я уже умер, но что-то меня остановило. И это что-то было банальной ленью.

Мне ужасно не хотелось просыпаться. По крайней мере, здесь. Вот если бы я открыл глаза и увидел перед собой безбрежный простор океана, вот это другое дело. Вот тогда я был бы счастлив. Даже если бы оказалось, что на самом деле я не на пляже, а в дурке…

– Если ты ждешь, что тебя кто-нибудь поцелует, – послышался игривый голос Ники, – то это будет Грэм – он мне желание должен.

– Какое странное у тебя желание, – не сдержался я. – Чтобы мужик с мужиком поцеловались… Милая, мы в 21-м веке, зайди в любой гей-клуб и смотри сколько хочешь! Хотя нет, это было в 20-м… Сейчас это можно увидеть вообще везде. Ромио, я бы на твоем месте насторожился…

– Он в порядке, – вздохнул Ромео, совершенно не собираясь настораживаться.

– Мы это определили два дня назад, – возразила Ника. – И вот к чему это привело. Что-то он не очень похож на человека, у которого все в порядке.

– Да ладно, Грэм вот, например, на хирурга вообще не похож, – поддержал разговор я. – Да и я тоже, если честно, не очень… И что, нас теперь увольнять, что ли?

Грэм фыркнул. Мне стало так интересно, что происходит с мимикой этого твердолобого неразговорчивого тиранозавра, что я заставил себя открыть глаза.

Тиранозавр хмуро улыбался.