Убийца из прошлого

Мэри сидела на постели, уставившись в одну точку. Она безропотно выпила принесенный Шелагуровым отвар.

– Снимайте сорочку, – велел ей муж.

Она смотрела на него с испугом. Что он задумал?

Шелагуров объяснил:

– После всего случившегося прежнего почтительного отношения вы больше недостойны. Теперь буду обращаться с вами как с уличной девкой. Снимайте сорочку.

– Потушите свечи, – пробормотала испуганная Мэри, глядя в безумные глаза супруга.

Тот расхохотался:

– Снимайте, не то порву. А теперь на колени. На колени, я сказал.

Вернувшись в кабинет, Шелагуров налил водки, подошел к зеркалу и чокнулся сам с собой. Он победил. Осталось лишь вернуть Разруляева. Куда он отправился? Наверное, в Петербург к своей сестре. Где бы узнать ее адрес? Александр Алексеевич откинулся на спинку кресла. И вдруг, словно его вытолкнула рессора, подскочил.

Письмо Свинцова. Где оно? Шелагуров бросился к столу: как в воду кануло. Он вытер испарину со лба. Кто его взял? Гуравицкий? Ксения? Мэри?

Позвать слуг, устроить обыск? Нет, лучше это сделать завтра, когда уедут на прогулку. Нет, завтра не получится – Успение Богородицы. По обычаю на этот праздник Шелагуровы ездят на службу в Подоконниково.

Понедельник, 15 августа 1866 года,

Новгородская губерния, усадьба Титовка

– Барыня с барышней готовы? – спросил за завтраком Александр Алексеевич.

– Нет, сказали, что не поедут, – доложил Фимка.

– Что за вздор? – возмутился Шелагуров, выдернул салфетку и поднялся к жене.

Мэри лежала в постели. Никогда он такой ее не видел: нечесаная, с опухшими глазами, кожа желтая, как у покойницы:

– Уходите, – взмолилась она. – Мне плохо. Прикажите таз принести.

– Как мне надоели ваши спектакли. А ну, встать. – Александр Алексеевич схватил супругу за руки, потянул на себя.

Мэри вырвало – и прямо ему на халат:

– Я же говорю, мне плохо. Позовите Фёклу.

Обескураженный Шелагуров в запачканном халате выскочил в коридор:

– Фимка, Фекла, где вас всех носит?

Горничная нашлась в столовой.

– Что, и вам, барин, плохо? – участливо спросила она, оглядев халат. – Ксению Ляксевну тоже выворачивает. Видать, грибки вчерась подали несвежие.

Пришлось в Подоконниково ехать в одиночку.

Вернулся Шелагуров оттуда поздно – дела задержали.

– Как чувствуют себя барыни? – спросил он первым делом у Фимки.

– Много лучше.

– И где они?

– Уже почивают. Ждали вас, ждали, а потом легли. А вам депешу со станции доставили.

Фимка подал телеграмму на серебряном подносе. Шелагуров сел, чтобы лакей стащил с него сапоги, вскрыл телеграмму. Ага, от Разруляева. Тот сообщил, что поселился у сестры, просил по такому-то адресу перечислить остатки жалованья.

Шелагуров взглянул на часы. Если поторопится, успеет на курьерский. Разруляева надобно вернуть. А телеграммой всего не объяснишь.

Понедельник, 15 августа 1866 года,

Санкт-Петербург

Сергей Осипович очнулся в незнакомом полуподвале, лежа в чужой кровати, на которой, сидя к нему спиной, расчесывала длинные русые волосы какая-то толстуха. Разруляев попытался приподнять голову, но не смог, словно цепь электрическую между висками замкнули. Он застонал. Услышав стон, толстуха повернулась и ласково улыбнулась:

– Проснулись? Доброго дня. Может, рассольчика?

– Водки, – простонал Разруляев.

Баба, словно и не весила шесть пудов, легко спрыгнула с кровати, подбежала к обшарпанному буфету, достала графин с рюмкой, наполнила до краев и, не расплескав ни капли, поднесла Сергею Осиповичу. Тот, превозмогая боль, оперся на локоть, другой рукой схватил рюмку, быстро выпил и в изнеможении откинулся на постель.

– Еще? – догадалась толстуха.

Разруляев кивнул. Процедура повторилась. Через несколько минут к Сергею Осиповичу стала возвращаться память. Сперва вспомнил дуэль. Потом как в карете осушил бутылку коньяка, прихваченную из гостиной. Но дальше зияла пустота. Ни как толстуху зовут, ни где с ней познакомились, ни как попал сюда, припомнить не смог. Кинул взгляд вверх, на маленькое окно под самым потолком. Ага, откосы-то кирпичные. А в Малой Вишере обывательские дома сплошь деревянные. Неужели до Петербурга добрался?

Память решил освежить еще одной рюмкой:

– Налей-ка еще.

– Нет-нет, без закуски больше нельзя. Платоша мой после третьей натощак буйствовать начинал. Хотите, яичницу сделаю?

Сергей Осипович кивнул.

– Какую любите? Болтунью, глазунью? Со шкварками али без?

Выросший в господском доме, Разруляев предпочитал с беконом, но, судя по полуподвалу, в котором обитала толстуха, про бекон она и не слыхала.

– Давай со шкварками.

– Сделаю мигом. А вы пока умойтесь. Исподнее ваше на стуле. Ужо постирала.

Только после этих ее слов Сергей Осипович осознал, что лежит нагим. А сама баба одета лишь в полотняную сорочку. «Проститутка», – решил он. Видимо, подцепил на Николаевском вокзале. Всегда их опасался из-за срамных болезней, но пьяному море по колено. Что ж, придется нанести визит врачу, провериться. Обрадованный, что все прояснилось, Разруляев натянул исподнее и, фыркая от удовольствия, умылся ледяной водой у рукомойника. Поискал глазами сорочку, панталоны, сюртук. Неужели проститутка постирала и их? Но проститутки не стирают клиентам белье. Кто она? И где его бумажник?