Мэри заметила, как у Шелагурова задергалось веко: Ксения, того не ведая, наступила брату на самую больную мозоль.
– Нет, дорогая сестрица, – вскипел Александр Алексеевич. – Не переоценивай мою любовь к тебе. Веревки из меня вить не позволю. Хочешь в Сибирь – скатертью дорога.
– Тогда тем более придется продать нашу половину, – подал реплику Гуравицкий, тоже вспомнив про ахиллесову пяту Шелагурова.
Кузина о ней подробно писала. Как он мог забыть?
– Вот вы чего хотите? Этому не бывать. – Александр Алексеевич в ярости ударил кулаком по столу.
– Бежать за исправником или нет? – подал голос Фимка, дождавшись момента, когда все хозяева замолчали.
– Жди за дверью! – рявкнул Александр Алексеевич. – Гуравицкий, что вам важнее, свобода или Ксения?
– А вам? Правая рука или левая?
– Правая. С левой я хуже стреляю. – Шелагуров глазами указал на пистолет, лежавший перед ним. – Подумайте лучше о матери, переживет ли она ваше бесчестье? Я готов подарить вам свободу, но вы в ответ должны отказаться от сестры и дать слово, что уберетесь из страны навсегда. Вам здесь не место.
– Александр, умоляю, сжалься! – вскричала Ксения. – Я люблю его.
– А чтобы эта дурацкая любовь поскорее прошла, ты, как и собиралась, выйдешь за Разруляева.
– Я не собиралась за него, – возмутилась Ксения. – Кто сказала тебе такую глупость?
Шелагуров посмотрел на жену:
– Ксения, дорогая, ты сама призналась, – напомнила ей Мэри.
– Господи, да я подшутила над тобой. Мне так осточертела твоя трескотня про офицеров…
– Неважно, пошутила Мэри или нет, – перебил сестру Шелагуров. – Я дал Сергею Осиповичу слово.
– Так забери его назад, я выхожу за Андрея. В Сибирь так в Сибирь.
– Шелагуров, умоляю, дайте нам пять минут наедине, – попросил Гуравицкий.
– Еще чего? Вдруг вы ее изнасилуете?
– Ксения, я вас люблю. Но…
– Но? Что означает ваше но? – Ксения повернулась к литератору, из ее глаз брызнули слезы. – Вы отказываетесь от меня?
– Ваш брат прав. Моя мать не переживет позора. Я не должен, не имею права так с ней поступить. Я не достоин вас.
– Пустите меня, – обреченно попросила Ксения.
– Простите. – Гуравицкий опустил руки.
С поникшей головой Ксения подошла к стулу и в изнеможении опустилась на сиденье.
– Гуравицкий, вы подлец. Однако сейчас поступили правильно, – сказал довольный собой Шелагуров. – Фимка!
– Туточки я. – Лакей, как и в прошлый раз, появился без промедления.
– Беги на конюшню. Господин Гуравицкий нас покидает. Пусть заложат карету, да побыстрее. До станции поедешь с ним, проследишь, чтоб сел в вагон.
– Слушаюсь.
– Гуравицкий, у вас есть заграничный паспорт? – Александр Алексеевич снова перешел на французский.
Литератор кивнул.
– Даю вам неделю на сборы.
– Неделю? У меня ни копейки. – Литератор вывернул наизнанку пустые карманы. – Или предоставьте пару месяцев, чтобы рассчитались редакции, или одолжите…
– Я дам вам денег, – поднялась Ксения.
– Нет, я не смогу их принять. Я кругом виноват перед вами, – пролепетал Гуравицкий.
– Потому и хочу, чтоб скорее уехали.
С этими словами Ксения выбежала из кабинета.
– Отпустите и меня. – Мэри бросилась к мужу, упала перед ним на колени и молитвенно сложила руки. – Отпустите, как отпускаете Андрея. Так будет лучше для всех. Я вас ненавижу. Так зачем нам мучиться? Я заранее согласна на все ваши условия. И даже денег не прошу. Лишь на билет в третий класс.
Шелагуров перевел взгляд на Гуравицкого:
– Довольны?
– Простите, чем? – спросил Гуравицкий.
– Хватит притворяться. Думаете, не догадался, зачем явились, зачем околпачивали Ксению? Из-за Мэри.
И Шелагуров снова схватился за пистолет. Литератор попытался его урезонить:
– Послушайте, мы договорились…
Гуравицкий успел броситься на пол, но вряд ли бы это спасло ему жизнь, если бы не самоотверженность Мэри, которая успела толкнуть мужа. Он тоже упал, и выпущенная им пуля ушла в потолок.
– Что случилось? – спросила перепуганная Ксения, вбежав в кабинет.
– Они… они во всем признались, – прошипел Шелагуров. – Ты ничего не знаешь.
– И знать не желаю. Гуравицкий, берите конверт и ступайте на конюшню.
– Вы меня не проводите? – спросил он у бывшей невесты.
Ксения покачала головой.