– Примите решение, Григорий Ильич. Скажете послать их подальше – пошлю. Мое дело маленькое: брошу силы на ювелирный.
Майор Ковальчук, что называется, сопел в две дырочки.
– Ты вот что… э-э… не пори горячку. – Он отобрал у Хомякова трубку и шмякнул на рычаг. – И то, и это успевай, ясно? Шустрей крутись, такова гребаная жизнь.
Хомяков спрятал усмешку.
– Что считать приоритетом?
Майор заерзал на стуле.
– Слышь, Виталь… э-э… за горло меня не бери, ладно? Прикинь по ситуации.
– Что считать приоритетом, Григорий Ильич?
Майор вновь громыхнул пятерней по столу.
– Балет! Мать вашу за ногу…
Хомяков встал и козырнул.
– Слушаюсь! – И, не спросив разрешения, пошел к двери.
За спиной раздался окрик:
– Но ювелирный тоже! Виталь, не будь гадом!
Хомяков обернулся.
– Расслабьтесь, Григорий Ильич. Прикину по ситуации. – Прикрывая за собой дверь, он услыхал почти умиротворенное: «Расслабишься тут, мать вашу…»
В отделении у Хомякова был кабинет. Вернее, закуток со столом, тремя стульями и кактусом на подоконнике, На столе, конечно же, стоял телефон, заклеенный скотчем. В комнатенке этой Виталия ждала его следственная группа по ограблению ювелирного магазина: Аркадий Локотков и Алим Гафуров – оба лейтенанты, оба в милицейской форме. Курить в своем кабинете Хомяков запрещал категорически, поэтому «группа» проявляла нетерпение – можно сказать, нервничала.
– Ну как, пронесло? – осведомился Локотков, добродушный детина с казацким чубом.
– Проносит в сортире, – буркнул Виталий, присев на край стола. – А у нас это накачкой называется. Короче, работаем, как договорились: вы тут, я там. Все держу под контролем. Закончу с пожаром – переключусь на ювелирный полностью. Если вы без меня не дожмете.
– Шутка, да? – уточнил лейтенант Гафуров. Он был строен, смугл и носил аристократические усики. – Сколько собираешься там копаться?
– Ну, блин, Алим!.. Еще вопросы имеются?
– Где пальтишко отхватил? – полюбопытствовал лейтенант Локотков.
Виталий двинулся к двери.
– Места надо знать. – В коридоре он объявил следовавшей за ним «группе»: – Потолкуем с Чижом: что-то он крутит. И подскочим в ювелирный. Потом вы прошвырнетесь по «точкам», а я рвану в «Балбес».
Лейтенанты переглянулись.
– Опять, значит? – проворчал Аркадий. – Кому пахать, а кому на танцульки.
Ответом Хомяков его не удостоил. Они шагали по коридору отделения милиции, и после напряженного молчания Алим Гафуров поинтересовался:
– Слушай, почему «Балбес»? Юмор такой, да?
Хомяков пожал плечами.
– Спрошу. Не до того было.
Полдня он прокрутился по делу об ограблении. Ощутимых успехов, увы, было негусто – сплошная рутина. Лишь около трех часов, подъезжая в стареньком «фольксвагене» к театру, Хомяков получил на мобильник сообщение: на одной из «точек» всплыло бриллиантовое колье из ювелирного. Это было уже кое-что. У входа в театр Виталий по телефону распорядился отдать колье на экспертизу.
Дверь в танцзал была приоткрыта, неслись звуки «Аргентинского танго». Хомяков заглянул.
Вся труппа в черных трико, включая балетмейстера и красавчика-продюсера (последний, разумеется, был в костюме), сидела на скамье в качестве зрителей. А две новые пары – одна совсем юная, другая постарше – в бальных нарядах это самое танго танцевали. И, на взгляд капитана Хомякова, танцевали отлично. Балетмейстер, однако, подошел к магнитофону, выключил его, перемотал пленку – и полилась мелодия «Венского вальса». Бальные пары стали танцевать вальс. Мягко и уверенно вели мужчины своих дам, платья которых элегантно развевались. И, стоя в дверях, Хомяков ощутил вдруг, что эти танцульки, черт побери, его захватывают. Он даже головой тряхнул, прогоняя наваждение: надо было работать. Но Виталий, не найдя в себе решимости испортить вальс, стал дожидаться его окончания. Однако продюсер заметил Хомякова, поднялся со скамьи и с хмурым видом двинулся к двери.
– Что-то вы припозднились, – начальственно упрекнул он. – Или поджигатель у вас в кармане?
Этот фрукт раздражал Хомякова все больше.
– У вас возникли идеи? – сухо осведомился капитан.
Продюсер опешил от подобной наглости.
– Какие идеи, по-вашему, должны у меня возникнуть?
– Хоть какие. Новые улики, например, или подозрения. А может вы хотите предложить свою методику расследования? Говорите, я слушаю.
– Ваш сарказм, капитан, неуместен. Искать улики и все прочее – прямая ваша обязанность. Или я не прав?
– Так не цепляйтесь, – отрезал Хомяков. – Где я был, что делал… Жалуйтесь моему начальству, нам обоим проще будет.
Продюсер пригладил седеющую шевелюру.
– Во-первых, я не ябеда. А во-вторых… вижу, Виталий Павлович, вы с норовом. Но я тоже не сдобная булочка и, можете поверить, с вас не слезу. Либо вы найдете поджигателя, либо…
– … отправляюсь в заблеванный сортир подтирать бомжам задницы, – закончил за него Хомяков. – Бросьте на меня давить: толку не будет. – Он кивнул на дверь, за которой те же танцевальные пары исполняли фокстрот. – Что они репетируют? Как называется спектакль?
Продюсер, казалось, прикидывал: разозлиться окончательно или поберечь нервы? И здравый смысл, похоже, победил.
– «Петрушка на балу», – ответил он. – Петрушка – фольклорный персонаж, как вам должно быть известно.
– Ну и?
– Что «ну и»?
– Что у них там происходит?
– Петрушка со своей невестой решают участвовать в конкурсе бальных танцев. Они усиленно тренируются, однако на балу… Виталий Павлович, у меня нет времени. Пусть кто-то другой вам расскажет.