Я тебя… никогда!

– Наливай, подруга!

– Так только водка осталась. Значит, всё-таки подруга?

– Давай водку. Пока подруга. Дальше видно будет. У меня нынче проводы вечной любви.

– Ничто не вечно под луной. Любая вечность не может превышать размер человеческой жизни. Так-то, Дашутка. Любил – разлюбил. Да не любил он никогда. Трахаться хотел, пожрать вкусно и только. Гормональная буря. Отбушевала и успокоилась. Огонь, если дрова сырые, поддерживать трудно. Сама знаешь. Помнишь, как мы с тобой в походы ходили с мальчишками? И даже ни с кем не целовались ни разу. Правильные были, порядочные. А теперь? Я, Варька, единственной подруге мужа совратила. Только подумай. Идиотка. Лекарство, блин! Развёл как последнюю деревенскую лошадь, как козу Маньку с бубенчиками на шее. Воспользовался. Нет, Дашка, я не жалуюсь. Витька дело своё мужское туго знает. Воткнёт – думаешь, умереть бы сейчас. От счастья, от удовольствия. Дура! Кому я это говорю? Я ведь первая с ним целоваться начала. Помнишь? Только ты опередила, позволив больше. Наверное, решительнее была. У нас тогда что-то вроде соревнования было. Молодость, беспечность, наивность… ау, где мои семнадцать лет. Даш, а ты бы хотела всё обратно вернуть?

– Это как? К мамке в животик?

– Да нет. Чтобы никакого Витьки… только ты и я. Как тогда. Давай в ванной поплескаемся. У меня и уточки есть.

– Я же беременная. Мне в горячую воду нельзя. А насчёт Витьки… я что, одна буду детишек тащить? Не осилю.

– Пошли. Воду мы с тобой тёплую нальём, чтобы выкидыш не вызвать. Так ты что, простила его, что ли? Значит, я зря затеяла душевный стриптиз и пусть заразу носит, какую пожелает, шлюх подзаборных огуливает? Всё стерпишь, потому что он отец твоих детей? Не понимаю, подруга. Ты же молодая, красивая… детей мы с тобой вырастим, воспитаем. Не хуже прочих. Поверь, нельзя этого спускать. Думай, Дашенька, думай, милая. Виновата я перед тобой, но поверь, нельзя жить ради чего-то призрачного. Лучше синица в руках, чем… а, чего я тебя учу? Спать у меня останешься?

– Да ты что. Витька придёт, чё скажет-то.

– Какой Витька? Бог с тобой. Ты так ничего и не поняла?

– Всё, напилася. Боле не могу. Пойду домой. Голова совсем не варит. Ничего не понимаю. Завтра расскажешь.

Варя довела подругу до квартиры, то и дело поднимая подругу с земли, помогла открыть дверь, но сама не зашла. В голове всё ещё крутился разговор с Витькой и тщетное признание, которое, похоже, не принято.

Что-то будет?

В тот раз, когда поймала на горячем с Ингой, Витька её дождался

– Ну чё, Варька, развлечёмся?

– Тебе ещё не хватило? Не очень ласковая оказалась? Или кончить не удалось?

– У меня осечек не бывает. Сама знаешь. От тебя бы сейчас тоже не отказался. Аппетит в наличии. Больно уж ты сладкая. Не карамелька даже, шоколадка с сюрпризом. Вот, можешь потрогать, стоит как кол.

– Инге своей покажи, ей понравится.

– Чё сразу своей. Она общая. И покажу. Инга баба безотказная, палочка-выручалочка. Когда настроение плохое или дурь скопилась, первым делом до неё бегаю. Чем экономить, лучше ей в пещеру за пару сотен зарядить. Долго упрашивать не нужно. Я тебя хочу. Нечего ломаться. Чего целку из себя строишь? Не я ли тебя, как последнюю шалаву в Дашкиной супружеской постели драл? Позы разные перепробовал. То-то! Докторшей притворялась. Знаем мы таких тихонь. Через день лечусь.

– Ты чего такой храбрый стал? Бесишься, что застукала?

– Ой, прям застукала. Честная давалка. Не я ли сиськи твои бесстыжие мял вот этими рученьками, вишенки с тортика грудей сосал да облизывал? А как по дорожке меж тех холмов губами до куста срамного добирался, губья вагины пальчиками вот этими раздвигал, по клитору языком елозил? Соку было, хоть в стакан наливай. Неужто запамятовала? Надо же. Оно конечно. А как скакали с тобой на пару по два часа кряду, как глубже и сильнее просила, тоже не помнишь?

– Отчего же, помню. И договор с тобой помню. Отгрызть обещала твои тухлые причиндалы, если посмеешь Дашеньке изменить. Не послушал. Посчитал, вру. Конечно, грызть я их не стану, как бы меня не вырвало. А вольницу твою враз разрушу.

– Ой, ой! Испужался. Иди, докладывай. И про себя не забудь. Она тебя же первую из дому выпрет. У нас семья, дети. А ты кто? Или будешь втирать про секс в лечебных целях? Извивалась, стонала, поддавала задом. Это было лечение? Дрожала как осиновый лист, кончала по пять раз кряду. Это тоже лекарство было? Или имитация оргазмов? Понимаю, баба незамужняя, а тут живой ствол, стояк железобетонный, долбит как отбойный молот. Где уж тут терпежу взяться, приходится подчиниться действию вездесущих гормонов. Я же видел, как ты тащишься, потому и хочу тебя всегда, что темпераментнее тебя бабы не встретил, хотя тьму баб перепробовал. У Дашки моей после родов вагина как ведро, не в размер с моим аппаратом, краёв не сыскать. А у тебя тютелька в тютельку, даже немножко туговата, натягивать приходится. Так в этом весь кайф, подруга. В этом самом. Хочешь, Дашку брошу к чертям собачьим, на тебе женюсь, хочешь? Не пожалеешь. На руках носить буду.

– Помнится, ты и Дашеньке то же самое в ушки её развесистые пел. Так она до сих пор не поняла, что любовь твоя – маркетинговый ход, попросту говоря, лапша. И изменял ты, уверена, не только со мной и Ингой.

– Догадливая ты наша. Тебе списком или как? Шлюх не считал, но десятка три-четыре точно будет. И представь себе, ни одной порядочной не встретил: у кого муж, у других любимые, а от хорошего самца ни одна не отказалась. Так, поломаются слегка, для приличия, потом делай, чего душа пожелает. Хоть в зад, хоть спереди, хоть в качестве леденца. Поначалу все в порядочность играют. И ты тоже. Помню, всё помню, как просила, умоляла ещё разочек воткнуть, потому как кончить не успела. Отказал хоть раз? Влюблён я без памяти в твою мокрую щёлку, тугую, как у девочки, и сочную, словно арбуз. Каждый раз простыню стирать приходилось. А как она пахла, пуся твоя, не передать. Амброзия. По ночам снишься, прелестница. Просыпаюсь иногда, точно помню, что с тобой был, а на простыне следы великой любви. Липкие, с запахом мускуса и похоти. А ты? Ну, пошли, не ломайся. Я уже мокрый. Как вспомню твою волшебную мякоть, аромат разгорячённого тела, тесноту, жар. Это блаженство словами не передать.

– Ты говори, говори… у меня память хорошая. А список, если не трудно, напиши. Вдруг Дашенька не поверит, а тут бац – документ. Так я пошла?

– Ты чего, подруга! Заводила, заводила и динамить? Нет, так дело не пойдёт. Как миленькая дашь. А не то…

– Облезешь, милый! Не для тебя мама ягодку растила. И про Дашеньку можешь забыть. Я ей глазки раскрою. Хрен тебе по всей морде, а не тесная пещерка. Ишь, разохотился! Та широкая, эта узкая. Разборчивый больно.

Витька половину ночи, пока Даша не пришла, бесился. А вдруг и правда рассказала, сучка. Больно долго жены нет. Никогда она не задерживалась, а тут… дочка у дедов, сама в загуле. Не к добру. Не дай бог, выставит к чёртовой матери. Квартира-то её.

Когда ключ в двери заскрипел, дверь отворилась, он выскочил в коридор. Дашка была в стельку пьяная.

Лучшая защита, как известно каждому, это нападение.

Витька начал орать, как потерпевший, обвиняя жену во всём сразу. Для пущей убедительности врезал ей меж глаз, чтобы порядок блюла.

Дашенька свалилась кулем без памяти. Витька махнул рукой и пошёл спать. Так, мол, и надо тебе, шалава подзаборная. Виданное ли дело бабе за полночь пьяной приползать? Понятное дело, проучить пришлось.

Только не рассчитал силушку. Удар получился вполне боксёрский. Утром Даша не видела ничего ни одним глазом. Всё затекло и имело сизовато-синий оттенок. Только ничегошеньки она не помнила, кроме того, что к Вареньке пошла. Дальше словно свет выключили.

Витька ушёл на работу, а Даше пришлось искать телефон, звонить на работу, отпрашиваться, оправдываться. Идти по посёлку было смертельно стыдно, да ничего не поделаешь. Завтра все будут знать о её позоре.

Заодно позвонила Вареньке. Может, она чего знает? Та прискакала через двадцать минут, повторив всё, что поведала накануне.

Даша была в шоке. Рыдала. Рвала на себе волосы. Но опять не поверила. Однако уяснила, что травма рукотворна и приложился к её созданию благоверный.

Это уже был повод. Нет, не для развода пока, для того, чтобы не пустить к себе в постель и перестать разговаривать.

Понимание приходило постепенно и очень трудно. Дашенька словно выплывала на лодке из густого тумана, обнаружив внезапно, когда он начал таять, что совсем не туда плывёт.

Через десять дней к ним домой прибыл наряд милиции. Витьку и Дашу увезли на освидетельствование в венерологический диспансер.

Тревогу забила, как ни странно, Инга. Заподозрила неладное после встречи с Витькой под лестницей. Диагноз поставили моментально, выяснив с кем и когда.

Дальше верёвочка закрутилась и сомкнулась на Витькиной… короче, отгрызать ничего не пришлось. Дашенька перекрестилась, что Варенька вовремя её озадачила, что в близости мужу было предусмотрительно отказано.

Ой, что быть-то могло. Подумать страшно. Вот стыдоба!

Развели их с Витькой не совсем тихо, но быстро. С тех пор Даша ни разу не пожалела, только головой качала. Как она могла быть настолько слепой? Это же надо: из одной постели да в другую, а она всё про любовь, про любовь…

Снова, как и в первую беременность, Дашенька страдала от токсикоза. Варенька переехала жить к ней. Не подумайте чего-либо предосудительное. Это настоящая, проверенная временем дружба.

А измена? О ней девчонки периодически вспоминают. И смеются.

Кстати, секс у них периодически тоже случается. Исключительно по любви и согласию.

Вареньку, между прочим, нашёл замечательный паренёк. Замуж зовёт. Только она пока к нему присматривается. Не очень-то хочется опять на гуляку нарваться.

Мечта наивной девчонки

Зинка мечтала о свадьбе: до икоты, до колик, до судорог внизу живота. Она грезила об этом днём и ночью, на работе и дома, даже в магазинной очереди её не отпускали загадочные видения, от которых становилось тепло и уютно.