Миражи Предзеркалья. Роман-мистерия. О лабиринтах и минотаврах плоти, разума и души

Поток воспоминаний продолжает течь, меняя направления и скорость, натыкаясь на пороги…

Режим посещения Колледжа «посторонними» ужесточался не раз. Пошла охота за методиками и отдельными приёмами обучения космолётчиков. В то время Цеха, как и федеральные органы, отрицали за собой такой интерес. Курсантов перестали допускать к участию в континентальных спортивных состязаниях. Впрочем, закрыли от нас не только спорт. Любые конкурсы вне стен Колледжа стали табу.

Из экипажа «Ареты», кроме меня, школу Космоколледжа прошёл Агуара. В какое время – неизвестно. Лет он моих, но я его там не встречал. И общих на двоих знакомых по Колледжу нет. Но то, чем он обладает, получают только там. Почти мгновенная реакция мысли; точность выводов, решений, действий… И, конечно, взрывная сила и феноменальная выносливость. А ещё: иной, не общеобычный, склад ума, иное мышление, иная логика. Отсюда замкнутость, элитарность. И – престиж профессии. Многое из этого набора в Агуаре не проявляется. Он хорошо себя контролирует.

***

Экран вернул-таки Илону в розовом. Тропинка в том месте проходит рядом со скалистым обрывом. Сейчас хорошо вижу: море на редкость спокойное, от берега до горизонта в полосах нежных тонов, от голубоватого до зелёно-фиолетового. Отражённая радуга моря… Недалеко – жёлто-серое пятно рифового поля. Предупреждающих знаков не вижу и теперь. А службе охраны жизни на Земле народ доверяет абсолютно. Я, стоящий в престижном комбинезоне – частичка народа. И уверен: особого риска в красивом прыжке в воду нет. Всего-то до воды метров двадцать.

Хотел я показать, как это делается. Да не успел, не получилось демонстрации. И с того момента в нашу с Илоной жизнь внедрился неизменяемый закон-аксиома. В соответствии с ним Илона до последнего дня опережала меня в критических ситуациях. Причём в каждом отдельном случае предугадать её поступок не было возможности. Я пытался настраивать себя на готовность к упреждению. Бесполезно. Трагедия на «Дикобразе» – не случайность. Илона в последний раз защитила меня. Как и на сегодняшнем экране, только тут – в первый раз.

Чей-то голос повторил во мне: «Не успел…». Голос личного суда.

Красиво идёт показ. Точность ангельская, непревосходимая.

Да, первым я не успел. Но выучка Колледжа! Я мигом понял: Илона угадала мой порыв и опередила его. Растерянности нет, где-то внутри сработал переключатель, выводящий на таинственные основания психики. Оттуда берут начало каналы связи человека со Вселенной-Энрофом. Они-то и вывели мою личность за грань земного течения времени. Движения вокруг замедлились. Я легко мог накрыть ладонью летящую хитрым зигзагом сине-зелёную стрекозу. Да, я превратился в джинна-властителя секунд, способного изменить ход событий.

Информация, схваченная зрением Илоны, поступила в мой мозг и усвоилась мгновенно. Её летящие вниз глаза заметили скрытый зеркалом воды камень. Траектория падения целила прямо в центр куска гранитной скалы. Думаю, откололся он недавно и потому не зарегистрировался безупречной службой охраны жизни.

Беззвучный крик Илоны подстегнул отшлифованный механизм реакций. Нет, не зря о космолётчиках бродит по свету множество поражающих обывательское воображение рассказов. Точка опоры, направление и сила стартового броска определились без участия сознания, без перебора вариантов. Догнав в ускоренном падении Илону, я резко толкнул её обеими ступнями в левое бедро. Через пару секунд по времени Илоны и через долгую минуту по моим внутренним часам мы одновременно вошли в воду по обе стороны рокового камня.

Эмоциональный всплеск и разовый выброс энергии отняли много сил. Перед глазами поплыли цветные круги, дыхание прервалось, сердце застучало там-тамом. Спасительная истома пришла от голоса Илоны. Я не заметил, как над нами завис спасательный геликоптер, посверкивая синими маячками на красном брюхе. Оттуда пришёл вопрос, Илона что-то ответила и успокаивающе помахала рукой. Не понимая слов, я смотрел ей в лицо. Надо же – никаких следов испуга!

Горячее шоколадное плечо коснулось моей груди. И я в рубке снова, так же живо, ощутил обжигающее тепло. Лицо Илоны, в сверкающих капельках, улыбается напротив.

– …Ты меня спас, да? – после выдоха прошептала она с ударением на «Да»; получился сразу и вопрос, и утверждение, – Но как это у тебя получилось?

В глазах светит любопытство, но не детски прозрачное, а как бы занавешенное знанием ответа, пониманием ситуации.

И только теперь, в рубке «Ареты», я понял: не я её, нет! Она меня тогда спасла. Ведь прыгни я первым, на «Арете» был бы другой капитан. Но как она смогла? И ведь ни разу не проговорилась…

Я жадно смотрю на экран.

Мы сидим на нашем камне, полускрытые зеленоватым упругим зеркалом моря, рассматривая преломлённые отражения ног и колеблющиеся лица. Зеркало моря дышит легко и спокойно.

Почему я молчу? Ведь она ждёт от меня слов. И говорит не потому, что желает, но потому что я молчу.

Слушаю снова. Меня двое слушают. О чём я думал внутри экрана, не помню. В рубке, рядом с затихшим Путевым Шаром, пытаюсь разобраться в значении её слов, будто в них кроется разгадка всей моей судьбы. Нашей с ней судьбы.

– …Знаешь, я решила! Я ведь здесь часто ныряю. Как это глупо – разбиться о камень, случайно упавший в воду. Знаешь, когда-нибудь я тебя тоже спасу. Так и знай!

Из недостижимого той Илоной будущего я это знаю. Для того она и решила поступить в Космоколледж. В отличие от меня, зачарованного звёздной романтикой, она знала зачем. Илона умела добиваться своего и всегда выполняла обещания. А элитарное население заколдованной «Ареты» этим похвастаться не может.

Вакуум, вакуум… Кто играет моей памятью? А если ему захочется показать будущее? И что ему мои желания и мечты? Кому сейчас служит биомозг «Ареты» вместе с Шаром и Перископом?

Видения закончились. Я резко поднялся из кресла, но кровь после долгого сидения не прилила к голове. Или я уже фантом? Приблизившись к Путевому Шару, ударил кулаком в мерцающую пустоту. Рука прошла без помех, но из квазизвёздной глубины выскочил пузырь, похожий на мыльный, с нарисованным на нём детским личиком.

– Я – бозон Хиггса! – негромко и печально заявил он, – Будем знакомы. Я – тот самый, без кого ничего не бывает. А ты – из моей свиты. Элемент моего поля. Без поля мне трудновато. Ты понимаешь меня? Ну скажи, что понимаешь…

Личико сморщилось в страдании.

– Понимаю, понимаю, – успокоил я его, – Нельзя тебе без поля. Как королю без свиты.

– Вот так правильно, – бозон повеселел, – Я прихожу, когда есть к кому… Тебя здесь пятеро. Пожелайте все пятеро! И тогда я – король. Тогда – не обессудьте.

– Не обессудим, – заверил я бозона.

А в себе покрыл его: «Научный реликт, твою… Лет уж сто тебя никто не вспоминал за ненадобностью. Явился, твою…»

***

Бозон Хиггса пропал, и больше ничего не желало происходить. Мир мой заполнила Пустота.

Не за что уцепиться ни взглядом, ни мыслью.

Да, вот, из истории. В историю, как известно, можно войти. А можно и попасть. Попробую войти.

Русичи дворцы князей именовали чертогами. Зачем такой мрачный корень обозначению жилья? Чёрт… Копыта, рога, кажется… Видимо – или невидимо? – они, рогатые, селились поближе к князьям.

«Чёрт чертил черты чертогов…» А эта фраза откуда? Зеркало… Черта между мирами… Из того же корня.

Исторические феакийцы много знали о невидимых соседях. Сибрус любил иногда побаловаться отрывком из «Одиссеи». Только одним, а знал всю поэму. Как там?

Кормщик не правит в морях кораблём
Феакийским; руля мы,
Нужного каждому судну, на наших
судах не имеем;
Сами они понимают своих
корабельщиков мысли;
Сами находят они и жилища людей и
поля их
Тучнообильные; быстро они все моря
обтекают,
Мглой и туманом одетые; нет никогда
им боязни
Вред на волнах претерпеть или от
бури в пучине погибнуть.

Такой вот загадочнейший отрывок. Любит старик феакийцев с их мыслеуправляемыми кораблями. «Арета» – чем не феакийская шхуна?! В плане, в чертеже мало отлична. И чертоги ведь по чертежам возводили. На «Арете» тоже – ни рулей, ни ветрил. И без мыслей также никуда.

С детства в меня вталкивали азбучную строку: мир сотворён, шаги свои сверяй… Но в каждом Цехе – свой творец. И не один. А хозяев, управляющих природой и людьми – совсем бесчисленное количество. Это что, коллективное хозяйство с децентрализованным демократизмом? С кем сверять шаги, никак не понять. А кто командует в вакууме? Кто здесь чертит черты разделительные?

И я со всхлипом обиженного подростка вопросил вездесущую Пустоту:

– Не хочу я до смерти носиться по твоим негреческим волнам! И не доживём мы здесь до смерти, раньше пропадём!

Вездесущая сердобольно вызвала Сибруса из Шара. Но какого-то не такого, малоземного. Непохожий на себя Сибрус уверенно выдал строки из Упанишад: