Былое

сучьями, выскочил на дорогу!

Подружка Ларискина взмокла от страха во всех местах одновременно, завизжала так, что у меня засвербело

в ушах, и бросилась бежать, не разбирая дороги. И коль

дорогу перед собой не видела, тут же впоролась по колено

в лужу и упала, замочившись и испачкавшись по самые

глаза! (Позже Лариска по секрету поведала мне, что по-дружка её была даже рада, что замочилась в луже, ибо

этим замаскировалась сырость в трусах).

У Лариски в руке была авоська с двумя полулитро-выми бутылками с молоком на мою беду. Со страху она

так неловко мотнула этой авоськой, что попала мне бутылками точно по голове и бросилась бежать откуда

пришли! Компания, что ушла немного вперёд, тоже ринулась наутёк, и мне большого труда стоило всех остановить и объяснить, что это была всего лишь шутка!

И хоть голова моя гудела от удара бутылками, в следующий момент мне пришлось бежать ещё быстрее, чем

Лариска с подругой, потому что они всерьёз бросились на

меня с кулаками вымещать свой дикий страх, перенесён-ный минуту назад!

А ухаживания мои за Питерской дивчиной, увы, прекратились по причине жёсткого отлупа. Похоже, на

той дороге обмочила свои трусы не только Ларискина по-дружка, но и она сама.

48

А медведи в тот год в округе действительно были и

об этом следующие эпизоды.

Буквально через пару дней я увидел, что добрая половина населения деревни собралась у крайней избы и

толпа эта возбуждённо гудит. Я тоже пошёл погудеть.

На телеге посреди толпы лежала туша здоровенного

домашнего поросёнка. Я не сразу понял, что же в этом

интересного, но потом увидел глубокую рану на загривке

порося, и незнакомого мне мужичка, который отчаянно

матерясь что-то рассказывал.

Оказалось, это был мужик из соседней Зубарихи, который рыбача сплавился в своей лодочке почти до Свертнево. Примерно в полутора километрах по реке выше

Свертнево он услышал в лесу истошный визг поросёнка.

Тем летом, как и в прошлые года, упорно ходили

слухи о сбежавших из мест заключения бандюках и о том, что опасно шляться по лесу и по реке одному. Мои тётушки неоднократно меня этим пугали. Я же, уходя от деревни, бывало, за 10 км., иногда эти байки вспоминал, но

рыбацкий азарт был сильней страха перед возможной

встречей с беглыми ЗК.

Вернусь, однако, к рассказу зубаритянина.

Первое, что ему пришло в голову, когда он услышал

визг – беглые режут порося!

Мужик прошёл кое-какие дороги войны, был не

робкого десятка и, короче, по-пластунски, пополз на шум.

Метрах в ста от берега он увидел, что вовсе не бан-дюки терзают порося, а здоровенный Миша!

Миша не ЗК, он тут же учуял конкурента и пошёл на

него в атаку! – Мужик на дерево! Медведь походил под

деревом, порычал на мужика, конкурента, как ему казалось, и вернулся к добыче, которая признаков жизни уже

не подавала. Миша выгрыз из холки поросёнка сколько

захотел, попытался оттащить тушу подальше от мужика

на дереве, но скоро умаялся и бросил это занятие. Забро-49

сав порося кое-как землёй и листьями, медведь подошёл

под дерево, на котором трясся зубаритянин, порычал

грозно, как бы говоря – тронешь моё, пасть порву! – и удалился. А свидетель Мишиного безобразия выждал, слез с

дерева и прямиком в Свертнево. Мужики-свертневцы вы-слушав его, хотели было рядом с тушей организовать засаду, зная Мишкины повадки, который дня через три-четыре должен был явиться к протухшему мясцу, да за-ленились и ограничились тем, что съездили да привезли

порося в деревню.

Надо сказать, что глубокая кровавая рана на холке

бедного хряка была очень впечатляюща!