Былое

запомнились и впредь таких сильных я уже, пожалуй, и

не припомню. Видимо, подобные сильные чувства дово-дится переживать только в детстве, да в ранней юности.

Через 3-4 дня наступал сентябрь, мне было идти в 5-й класс, предстояла некая непонятная кабинетная система обучения, другая училка будет командовать классом, 24

называясь классным руководителем; по каждому предмету – свой учитель… Короче, сплошные непонятки.

Накануне 1-го сентября, как всегда и ранее, состоялась организационная линейка, на которую, как и в прошлые года, я прибыл в трусах и майке. Не сразу врубился

я, что хихикают мои одноклассники не над кем-то, а надо

мною. Оглядевшись, я понял в чём дело – в трусах из всех

наших был один я. К тому же наша классная дама, Алла

Ильинична, начав с нами знакомиться, так зыркнула на

меня, что у меня слегка захолодело под ложечкой. Надо

отдать ей должное: умение выразительно зыркать на какого-нибудь виновника у неё было так отработано, что мы

очень скоро стали её воспринимать-понимать не столько

на слух, сколько «на зырк».

С 1-го сентября 1959-го года началась новая эра мо-ей, да и всех моих однокашников, жизни. Очень скоро я

получил в дневник свою первую в жизни и очень жирную

«двойку». Помню эта двойка так меня шокировала, что я

не нашёл ничего лучше, как утопить свой дневник в ка-нализационном колодце недалеко от отчего дома и в аккурат напротив дома тётки Тоси.

Разумеется, не успел я, опечаленный, доволочь ноги

до дома, как маманя моя уже всё про утопленника знала.

Реакция мамы была однозначной – иди и достань! Легко

сказать!

В колодце примерно по колено было той самой дурно пахнущей жижи, в которую мы с отцом не так давно

заныривали вместе с мотоциклом. Отца, слава Богу, дома

не было, я знал, что до него эту историю лучше не доводить, одел сапоги и полез в колодец. Дневник, помню, достал, а что было дальше не припомню, НО что с дневни-ками впредь обращался более лояльно – это точно!

Следующий жизненный этап, который стоит выделить это учёба в 5-м – 8-м классах.

Много чего происходило в эти годы подростково-юношеского возраста. По-моему, именно в эти годы что-25

то выковывается в человеке, что потом с ним остаётся

навсегда. Я благодарен судьбе, что не разделил участь

многих моих сверстников, которые именно в эти годы

свалились в криминальный штопор и выйти из него уже

не смогли. Многие и многие из них попали за решётку

задолго до совершеннолетия, и я не припомню ни одного

из таких, чтобы когда-нибудь, хоть много позже, кто-то из

них стал приличным человеком.

Я не помню, в каком году родители мои достроили, наконец, новый дом, но это произошло, по-моему, одновременно почти с приобретением тяжёлого, как тогда говорили, мотоцикла М-72М Ирбитского завода. Ещё задолго до этого батя сделал заявление, что К-125 достанет-ся мне в наследство и я с вожделением этого ждал.

Но как же вскоре меня батяня обломил! Если не

ошибаюсь, произошло это перед началом учебного года, в

котором мне предстояло идти в 6-й класс. Вернувшись

как-то домой, я застал отца в компании незнакомого мне

мужика, они с батей гулеванили. Увидев меня, отец принял вид заговорщика и заявил, что меня ждёт сюрприз. Я

не очень-то любил разговаривать с ним, когда он был

подшофе, уклонился от расспросов и ушёл от греха подальше. Когда незнакомец ушёл, отец показал мне на

приличных размеров чемодан: «Посмотри на сюрприз!».

Я открыл футляр. Внутри покоился баян «Армавир».

Тоном, отсекающим возражения, отец сказал: «Будешь

играть!».

К тому времени многие мои сверстники кто где обу-чались игре: кто на баяне, кто на аккордеоне и, можно

сказать, это было модным поветрием на нашем посёлке. В

принципе, я был не прочь научиться игре на баяне. К то-му времени я уже и сам сделал попытку записаться в ду-ховой кружок при клубе шахты Южная, где руководитель

тут же определил мне играть на самой здоровенной трубе, от дутья в которую у меня, что называется «губы свело» и