8
В тесной мансарде помещалась двуспальная кровать на низкой раме, застеленная лоскутным одеялом, и этажерка с книгами. Отец, кряхтя, уселся на кровать, а сыну подвинул ободранный кошачьими когтями стул. Вячеслав Андреевич бросил на него куртку.
– Что с работой? – спросил Андрей Петрович.
– Хотел посоветоваться, – сын, опустив руки в карманы джинсов, взглянул в окно на пустынный огород и заиненные крыши соседских дач. – Гусь намылился из России. Предложил мне заменить его здесь.
– Какой Гусь? Аркадий, что ли?
Вячеслав Андреевич рассказал о встрече на набережной.
– Теперь ясно, откуда Сашкин товарищ узнал про деда! Тебя проверяют, – сказал отец.
– Возможно.
– И что ты решил?
– Не знаю.
– Ты понимаешь, куда лезешь? Я даже не о том, справишься ты. Правительство и бизнес – это закрытый клуб. Они тебя облапошат, как Ваньку-дурака. Убьют или посадят, как твоего Гуся. Ты же видишь, что в стране творится. Гражданская война! Только без красных и белых.
– Гуся вчера выпустили, – сдержанно сказал сын. – Завтра мы с ним встречаемся.
– Держись подальше от него! – встревожился отец. – Ему нужен попка. А ты ученый. В политике ничего не смыслишь. Ты слишком честен, чтобы слепо повиноваться.
– Ты же знаешь – я давно не ученый. И никогда им не был! Защитился, чтоб доказать себе, что могу. От честности моей тоже ничего не осталось. Для нищего честность – роскошь. Не велика заслуга в сорок пять быть честным и безработным!
– Интеллигентская болтовня! Всем трудно! Но это не повод ввязываться в авантюры.
– Саше и Насте еще учиться и учиться. А я им за полгода ни копейки не дал. И ты на пенсию не проживешь. Других предложений нет. Так что выбирать не приходится.
– Обо мне не беспокойся. Мы со Светой как-нибудь проживём. – Отец замолчал, понимая, что в остальном сын прав. – Я не знаю, зачем ты понадобился Аркадию, – снова осторожно заговорил отец: после ранения сына он привык с ним не спорить. – Но могу повторить лишь то, что сказал Сашке – наши предки всю жизнь служили своей стране при любой власти и ничем не запятнали себя. Не забывай, что твой дед и прадед были интеллигентами. Не знаю, чем ты будешь заниматься у Гуськова. Но боюсь, что Аркадий или его противники используют нашу фамилию для каких-нибудь мерзостей.
– Вряд ли кто-нибудь из тех, кто сейчас у власти, имеет представление о нашей фамилии.
– Возможно. Но стоит тебе оступиться, как газетчики наврут, что ты пролез наверх благодаря связям, а не способностям, и вываляют тебя в грязи. – Он помолчал. – Я всю жизнь работал в системе. Меня можно упрекнуть в том, что я знал то, чего не знали другие, и все равно служил им. Но я никогда не делал подлости, как не делали подлости ни мой отец, ни дед. Я работал, чтобы люди верили в справедливость. Пусть приукрашенную. Но они верили, что строят великую страну и в этом видели смысл своей жизни!
– Никто тебя ни в чем не обвиняет, – проговорил Вячеслав Андреевич, опасаясь, что отец снова сядет на своего любимого конька и станет обличать власть. – Я сам не знаю, зачем мне это нужно? Из-за куска хлеба? Рано или поздно пристроюсь куда-нибудь. С вами вот только… – он опять вздохнул. – Живут ведь как-то другие!
За забором сосед в ушанке пробовал приставить лестницу к крыше сарая. Лестницы не хватало.
– Мне тут один знакомый сказал, что каждый человек рано или поздно будет востребован временем. Думаю, пора уже что-то сделать!
– Не нравится мне твой фатализм!
Сосед подложил под лестницу два кирпича. Подергал, проверил устойчивость, и, хватаясь за жерди, опасливо полез наверх.
Вячеслав Андреевич поискал деньги во внутренних карманах куртки. Вынул тетрадь и отложил её на журнальный стол, чтобы не мешала.
– Что это? – спросил отец.
– Так. Ерунда. Купил по случаю.
Отец раскрыл книгу. Подставил её свету из окна, и, близоруко щурясь, полистал. Но не обнаружил ничего интересного.
Между тем сын наконец нашёл в куртке пачку денег и половину выложил на столик. Вторую половину запихнул в нагрудный карман рубашки.
– Что ты этим хочешь сказать? Что ты наконец научился организовывать свою жизнь?
– Это аванс от Гуся, – ответил Вячеслав Андреевич. – Купи себе что-нибудь. Найми рабочих. Начни, наконец, строить дом.
– Отдай деньги Сашке и Насте! – Отец перевёл взгляд с пачки на сына.
– Отдам! Если я соглашусь, всем хватит!
– Если ты возьмешь эти деньги, их придётся отрабатывать.
– Ты говоришь так, словно я заключаю сделку с дьяволом, – невесело усмехнулся сын.
– Даром так много не дают!
– Это из моей коммуналки и твоей избушки пятьсот тысяч – деньги.
– Ну, смотри сам! – Отец снова полистал тетрадь. – Слушай, а что это? Иероглифы! Яти и ери! Убери-ка! – Сын лениво затолкал пачку в задний карман джинсов. Дед громко позвал внука. Сашка появился тотчас. – Принеси мои очки, – попросил Андрей Петрович.
Через пару секунд внук протянул деду очки в пластмассовой оправе и облокотился о перила лестницы – здесь было интереснее, чем на кухне. Отец переложил куртку и сел на стул. Дед, лизнув палец, перелистывал страницы. Он долго изучал арабскую вязь и, как букинист накануне, деликатно не обратил внимания на запись о «жене сенатора».
– Любопытная стилизация под старину, – проговорил он и глянул исподлобья на сына. Вячеслав Андреевич молчал. – Может, что-нибудь скажешь? – нетерпеливо спросил отец.
Сын, вздохнув, как о ерунде, рассказал, где взял книгу, показал «автограф Пушкина». Отец скептически осмотрел запись прописью на французском языке.
– Зачем же ты его испоганил? Автограф! – он поскреб ногтем звезду Давида.
Сашка взял книгу. Пощупал кожаный переплёт. Полистал.
– Пап, а кто такой нарком Чернов? Не тот, про кого дед рассказывал? – спросил он.
– Где? – спросил дед. Взрослые склонились над тетрадью. – Смотри-ка, запомнил! Почерк не твой! – то ли спросил, то ли сказал старый журналист.
– Я же говорил – вещь древняя! – ответил Вячеслав Андреевич.
– Саш, будь другом, достань, пожалуйста, из-под этажерки чемодан, – попросил дед.
Парень вынул из-под нижней полки деревянный ящик с потертой холщовой обивкой. С этажерки свалился журнал. Парень положил его на место, поставил чемодан перед дедом и отряхнул ладони.
Андрей Петрович, щелкнув замками, откинул крышку с продольной трещиной. Осторожно вынул альбом с линялой виньеткой на обложке, лежавший среди картонных коробок, и на растопыренной пятерне принялся перекладывать картонные страницы. На каждой уместилось по две черно-белые фотографии стриженных под полубокс, чубатых мужчин в широких штанах довоенного кроя, женщин в плечистых платьях и с взбитыми, как у пуделей, коками, голенастых мальчиков и девочек в шортах и панамах. Все обитатели альбома, одинаково худые, смотрели неулыбчиво и настороженно.
На последней странице дед быстро перебрал пальцем веер старых конвертов. Зацепил карточку без рисунка и почтового штемпеля, отдал альбом внуку и подтянул со стола раскрытую тетрадь.