Книга желаний

Нэла кисло улыбнулась и, не получив распоряжений, вышла.

– Не смотри, что молодая, – сказал про неё Гусь. – Если что, обращайся к ней. Подскажет.

– Пока нечего подсказывать.

– Ладно! В целом ты понравился главе. Только не надо было с ним залупаться. Его дружба дорогого стоит. Нужный человек. И опасный. На вид тихий, вкрадчивый, а раздавит любого. Одно отчество, чего стоит! – усмехнулся Гусь. Он рассказал, как студентом, хиппуя, глава проехал босым несколько остановок в метро. – Жучила! Но башковитый, черт! У него прозвище среди своих – «сахарная голова». Из-за лысины. Был личным биржевым агентом Бори и экспортировал автомобили его концерну АВВА. Понял теперь, кто меня заказал? Боря, дурачок, думает, что это я его машину рванул. Ничего, скоро все за мной побегут! – мстительно покривил он рот. – С остальными познакомишься позже.

Нотариус, плешивый еврей с завитушками на затылке и в костюме тройка, пальцем показывал Олтаржевскому, где расписываться; Гуськов терпеливо ждал, уставившись в окно. Затем поехали в банк заверять подписи. На прощание друзья обнялись.

Ночью Гуськов вылетел в Израиль. В аэропорту Бен Гурион олигарх для местных телеканалов обругал Кремль и окончательно захлопнул для себя двери в Россию.

11

В компаниях холдинга шептались о назначении Олтаржевского. О нём ничего не знали, кроме того, что он «лучший друг» Гуськова и вытащил того из тюрьмы. Роль Олтаржевского в освобождении олигарха преувеличивали, но в его близости к высшей власти не сомневались. Значит, заключили, будущее медиаимперии решено – в Кремле с Гуськовым договорились и назначили «гробовщика».

СМИ рассказали, что живет Олтаржевский в Чигасово! Иногда ночует в квартире на Тверской. Рассказали о прежней работе Олтаржевского в забытой газетенке; опубликовали сдержанное интервью о нём его бывшей жены; даже напечатали испитые рожи его «коммунальных гоблинов».

Олтаржевский достаточно проработал в СМИ, знал, как раздувают пустяки, и понимал, что коллеги еще долго будут обсасывать каждую мелочь о нём. Нужно терпеть.

Прежняя убогая жизнь преемника не вязалась с его карьерным взлетом, и публикации об Олтаржевском посчитали газетной «уткой», чтобы запутать след. «Русские сенсации» и «Скандалы недели» холдинга молчали о новом главе. Интервью он не давал. Тусовок избегал. Был прост в общении. Ездил без охраны с водителем Колей, улыбчивым парнем лет тридцати, или со степенным Андреем, бывшим охранником какой-то шишки. Здоровался с сотрудниками за руку. Шутил на перекурах с журналистами, настороженно замолкавшими при нём. Уважительно пропускал перед собой коллег. Не стеснялся спрашивать, если чего-то не знал, не обижался, если его поправляли. Прислушивался к советам. Приезжал на работу в свитере и джинсах, – к нему сразу прилипло прозвище Джобсик, по манере одеваться под Фила Джобса. Он вёл себя не как клерк, а как «хозяин», которому позволено всё. Впрочем, авторитет Гуся в компании был абсолютным. Все знали – преемник лишь озвучивал его решения, и охотно помогали новичку.

Никто не догадывался, как Олтаржевский трусил: ему досталось даром то, что Гусь создавал годами. Он заставлял себя не оборачиваться, чтобы посмотреть, не смеются ли ему в спину. Засыпая на Тверской, он ждал, что утром проснётся дома, но просыпался в той же спальне с гобеленами, ехал в контору, и всё повторялось.

Он чувствовал себя ефрейтором, выкравшим генеральский мундир.

По просьбе Олтаржевского Бешев нанял ему преподавателя по экономике. Но экономические «модели» и «формулы» Гуся сводились к банальному воровству и ростовщичеству, и Вячеслав Андреевич не узнал для себя ничего нового: приятель и ему подобные беззастенчиво обирали казну. Гусь брал у государства безвозмездные кредиты. В Европе дёшево занимал, а здесь ссужал через свой банк деньги под неимоверный процент. Скупал, банкротил и перепродавал заводы выходцам из бывшего СССР за границей, и те, кто раньше ишачил на одних, ныне ишачили на других хозяев – но теперь почти даром.

В гигантскую «Монополию» играли только свои – главное, чтобы финансовую цепочку замыкали подельники в правительстве. Они убивали экономику страны из глупости и жадности или специально.

Прежний совестливый правдоха Олтаржевский непременно ушёл бы. Но его уход не изменил бы ничего. Он решил, если получится, повернуть к лучшему хоть что-то.

Понял он и главную ошибку Гуся: тот цапнул руку дающего и получил по зубам.

Давний приятель отца, со странным именем Охрим Родионович, по фамилии Кваснер (Селиванов по жене) помог Олтаржевскому разобраться в финансах. Вячеслав Андреевич взял его на работу на незначительную должность. Сухонький старикашка в очках с толстыми стеклами, бывший главбух стройтреста, он всю жизнь считал деньги государства и не терял головы от чудовищных сумм. В банковские дела Гуськова старик не лез – там заправлял американец Брандмауэр – но и без банка узнал многое.

Кваснер выяснил, что почти вся прибыль шла на издания и телеканал. Старик пожал плечами и сказал Олтаржевскому:

– У вашего приятеля не все дома. А когда они соберутся, им не хватит даже на мацу.

Вкалывая изо дня в день, Олтаржевский старался не принимать работу всерьёз, чтобы не свихнуться от бессмысленности того, что делает.

В бизнес-сообществе бегство Гуськова одобрили: главное – он на свободе!

Фамилию его преемника не запоминали. Если Гусь запросто входил к премьеру, то своего «протеже» он никуда не пускал: остерегался, что тот напортачит.

Бешев посоветовал Олтаржевскому проявить себя в переговорах с кредиторами.

– Если у вас получится, о вас заговорят. Нет – вы ничего не теряете, – сказал помощник.

Он подобрал специалистов, и те переработали соглашение.

Собрались у Олтаржевского. Стеллажи книг и напольные часы с четвертным боем – их Вячеслав Андреевич подбирал сам – создавали атмосферу уюта в кабинете.

Помимо прочих, Олтаржевский пригласил Кваснера – старик сидел за отдельным столом в углу. Лядова разложила бумаги. Вячеслав Андреевич уже понял, что Нэла – находка для него: с ней он не отвлекался на пустяки.

Из «Газпрома» и министерства прислали второстепенных замов с командой. Еще двух чиновников из администрации президента Олтаржевский не знал.

– Они считают вас легкой добычей. Это хорошо, – шепнул Бешев.

Вячеслав Андреевич не углублялся в детали – он ничего в них не понимал. Он заговорил о людях и информационной политике компании.

– Лояльность власти – это убытки. Мы растеряем зрителя и рекламу, – говорил он.

Олтаржевский говорил о профессионализме, о людях и о прибылях от СМИ. Он внушал так убедительно, что собравшиеся не сомневались – он прав. Но если бы их попросили повторить услышанное, они не вспомнили бы ни слова. Олтаржевский сам не понимал, как у него это получилось.

Кваснер поддержал Олтаржевского цифрами. Сгорбившись над бумагами, с еврейской скаредностью старик пересчитал каждый рубль. Он рассказал о расходах холдинга и о причинах убытков.

– Кто будет платить? – спросил старик.

Когда Олтаржевский подвёл итог, все осторожно переглянулись. Бешев, внешне невозмутимый, пробовал разгадать простой и эффективный приём Олтаржевского – уступая в пустяках, тот вынуждал соглашаться в главном. И это сработало.

Договор обсуждали до ночи.

К удивлению многих, «газовщики» взяли акции за долги, остальные долги списали. Министерство оставило холдингу телеканал. Решили – меньше Чечни и чернухи, больше – сериалов и славиц власти; больше бытовых скандалов и ток-шоу, чтобы народ «выпускал пар». На новые программы раскошеливался главный акционер.

Под утро Олтаржевскому позвонил Гуськов.

Осоловевшая от усталости Нэла слышала, как они ругались по скайпу. Гуськов орал, что Олтаржевский «его предал», «лёг под них», требовал «убираться». За закрытой дверью слышалось «бу-бу-бу» Олтаржевского.

Олигарх не звонил сутки. Затем сухо поблагодарил приятеля за переговоры: он сохранил деньги и власть.

12

Тогда-то соратники Гуськова заметили – преемник внимательно слушал, говорил мало, но решения принимал верные. Шепотком ёрничая над его указаниями, искушенные доки с изумлением находили, что исполняют свои же предложения. Преемник не мешал им работать! Он не лез в экономику и финансы, не лез в хитрости медийной игры, но, согласуясь со здравым смыслом, поступал разумно – разрозненные операции компаний складывались в стройный пазл. Он умел убеждать.

О нём заговорили, как об удачной замене Гусю.

– Поработайте над имиджем. «Рубаха-парень» раздражает власть, – посоветовал Бешев.

Олтаржевский, пересилив себя, «попробовал».

Ему наняли известного имиджмейкера Гари Локтева. Локтев изучил биографию клиента и из «темной лошадки», каким Олтаржевского рисовали СМИ, стал лепить образ храброго ветерана: неразгаданная загадка, орденоносец среди «жирных котов» и «воров». Интеллигентный, образованный, умный, волевой, жесткий, дисциплинированный, выдержанный, корректный, вежливый, уравновешенный и хладнокровный – всё это Олтаржевский узнал о себе из газет. Ложь его раздражала. Но пока болтовня не мешала работе, он не обращал на неё внимания. Для рядовых сотрудников он стал спасителем компании. В отличие от барствующего скандалиста Гуськова, преемник ни с кем не ссорился и уважал людей.

Олтаржевскому посоветовали быть «пластичнее»: посещать тусовки, чтобы к нему привыкли, шутить, чтобы все видели – он «живой». Он не курил, но мог пригубить вино. Как ни настаивал Локтев, Вячеслав Андреевич наотрез отказался заводить собаку или кота (чтоб подчеркнуть доброту!) – о Джойсе Вячеслав Андреевич не распространялся.

Ему сшили костюмы по фигуре. Подобрали галстуки: синие, серые, красные. Но костюмы так и остались висеть в шкафах – на работе Олтаржевский появлялся в свитере и джинсах. Эту странность списали на его стиль.

Олтаржевский быстро находил язык с людьми – московские чиновники охотно работали с ним. Знакомства Вячеслав Андреевич использовал, как инструмент. «Подарками» цементировал «дружбу». По его мнению, чиновники были не плохие и не хорошие. Такова система, и даже умнейшие из них изменить ничего не могли.