Пересилить страх. Детектив

– Это так, – кивнул головой отец, – но вот с обмундированием могут возникнуть проблемы.

– Голым служить не буду, – усмехнулся парень.

– Это так, – отец снова кивнул головой и вздохнул.

Через несколько часов Геннадий Аистов стоял на площади областного военкомата в городе Витебске в шеренге вместе с такими же, как он, призывниками и периодически махал огромной рукой родителям и своей девушке Лене, оставшимся за оградой в гражданской мирной суете. Рядом с Геной парень среднего роста по имени Виктор Сергеев тоже взмахами руки успокаивал своих родителей и себя перед неизвестным волнующим испытанием в жизни. Заканчивался 1979 год.

2

Гена и Витя через пару суток оказались в одном учебном подразделении в одной среднеазиатской Республике. Два месяца они учили уставы, устройство оружия, занимались физической подготовкой, после чего приняли присягу на верность Родине и уже как настоящие солдаты оказались в настоящей боевой части в чужой стране под названием Афганистан. С этого момента они стали в полной мере ощущать на себе слова из присяги «стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы». К тяготам добавилось новое ощущение чужой территории. Гена в первый же день после обустройства в палатке с печкой-«буржуйкой», сделав первые шаги по афганской земле, почувствовал в душе гнетущую тревогу. Такое ощущение у него возникало в детстве, когда он попадал в другую деревню. Тогда ему казалось, что все местные парни враждебно на него смотрят и вот-вот кинутся в драку. Но там была своя земля. А здесь всё чужое: красивые заснеженные горы, небо, кишлаки и люди в них. Отовсюду веяло враждебностью. Невидимый враг был везде. И Гена скоро это ощутил уже в первом походе, когда окружая кишлак с душманами, на мине подорвался парень из его отделения. Гену лишь обдало горячим воздухом с мелкими частичками чего-то твёрдого. А потом началась стрельба, и он стал стрелять на звук вражеских выстрелов.

Вернувшись на базу в палатку, Витя, увидев лицо друга, произнёс:

– С боевым крещением.

Гена усмехнулся.

– А мне сапоги жмут. У меня ведь сорок последний. Видать после боя ноги опухли. Теперь пальцы ноют. Я их, наверное, в горячке поджимал.

– Доложи командиру.

– Мне на складе и так самый большой размер дали. Других нет. Начну ныть, сочтут трусом.

– Но ты же свои ноги угробишь.

– Я придумал выход. Сейчас отдохну, а потом в сапогах отрежу мысы. Дырки замотаю портянками, – двухметровый парень, подставив пятки к печке, стал массировать пальцы.

Витя покачал головой.

– Мне кажется, что мы попали на самую настоящую войну.

– Я об этом тоже подумал. Но с кем мы воюем, вот проблема?

Рядовой Аистов потом постоянно задавал себе этот вопрос. Особенно он вставал остро, когда, зачищая очередной кишлак от «духов», мирные жители якобы тебя встречают дружелюбно, а ночью даже подростки с автоматами и ножами выходят на охоту за советскими солдатами, чтобы потом, если возьмут кого-то в плен, содрать с них кожу, выколоть глаза, отрезать руки и бросить на пути продвижения интервентов. Гена в чужих горах понял смысл поговорки, засевшей в крови местного населения: если хочешь победить врага, победи себя. Советский солдат её изменил на свой лад. Однажды возвращаясь с задания, позади которого были километры, пройденные в ущелье по переходам высоко в горах, где нечем было дышать, в сапогах с отрезанными носами, несколько дней питаясь снегом и при этом уничтожив замаскированную, хорошо охраняемую базу врага, Аистов сказал другу:

– Витя, я давно уже пересилил в себе страх. У меня в душе остались лишь честь, достоинство и гордость за себя, но периодически возникают вопросы: почему мы здесь, почему мы убиваем, почему убивают нас?

– Не знаю, оценит ли наш подвиг Родина, но ты прав, мы доказали себе, что мы настоящие советские парни и нас не победить. А здесь мы потому, что защищаем интересы своего государства, ведь мы давали клятву на верность ему. Я себя ещё утешаю тем, что в этой войне, применительно к нам, есть конкретный срок её окончания – это дембель. А до него рукой подать.

– Ты прав. Но до него лично мне надо ещё протопать в дырявых сапогах под пулями «духов» не одну сотню километров. Я сейчас мечтаю поскорее добраться до базы и положить пятки на горячую печку. Её я не променяю даже на еду. А при моей комплекции, поверь мне, есть всегда хочется. Снегом голод не утолишь.

Шедший следом за Сергеевым коренастый парень по имени Коля Вортин, призванный на службу из Витебского района, хмыкнул:

– До дембеля ещё как до Луны. А стреляют каждый день. И возмущает то, что кормят плоховато, нормальных санитарных и бытовых условий нет.

– Ты, Вортин, наверное, с этой самой Луны и свалился, – через плечо бросил Гена, – разуй глаза, мы на войне.

– А за кого мы воюем? Родина в другом месте. И знают ли там, что здесь творится.

– Это не наше дело, – Виктор чуть замедлил ход, – ты осторожней с такими высказываниями. Можно кой-куда и загреметь.

– Там уж точно останешься жив, – Коля ускорил шаг, – но я честно исполняю свой воинский долг. Ко мне претензий нет.

– Но нытьё у нас не приветствуется, – Гена махнул рукой, – прекратим этот разговор.

Дальше до базы бойцы шли молча.

Когда до демобилизации оставалось полгода, закалённые в боях и различных военных операциях, Аистов и Сергеев в глазах молодого пополнения выглядели уже как зрелые мужчины. Гена и Виктор охотно делились своим опытом военных действий, взаимоотношений с местным населением и тем, как в таких условиях не погибнуть по глупости, при этом не уронив чести и достоинства.

В начале августа подразделение, в котором служили друзья из Витебской области, в очередной раз бросили на уничтожение многочисленного отряда моджахедов, засевших высоко в горах. Когда по ущелью добрались до нужного подъёма, солнце уже безжалостно плавило всё живое. Солдатам постоянно хотелось пить. На высоте трёх километров многие почувствовали кислородное голодание. Коля Вортин тоже участвовал в этой операции. До этого он несколько недель провалялся в госпитале, лечась от букета разных заболеваний, связанных с некачественной водой. Не доходя пару километров до цели, Вортин вдруг сел на камень и произнёс:

– Хоть застрелите, дальше идти не могу. Нет сил. Болит живот.

Командир отделения о произошедшем немедленно доложил вышестоящему начальнику. Тот приказал:

– Аистову и Сергееву оказать помощь Вортину для дальнейшего движения вперёд. Небольшое отставание от подразделения разрешается. Старший группы – Аистов.

Рядового Вортина от этого приказа ещё больше скрутило. Гена, глядя на больного, скривил рот и произнёс:

– Если не можешь идти, сам понесу. Сейчас десять минут отдыхаем и вперёд. О возвращении на базу и не думай.

– Ладно, немного отлежусь и пойдём, – Коля прилёг около камня.

Аистов присел возле Вортина и подумал: у этого парня нет друзей, потому что ненадёжный и боец никудышный. Чуть где кольнёт, бежит в санчасть, чаще всего болеет, дольше всех лечится, и вот сейчас надо с ним нянчиться. А в горах во время операции каждый солдат на вес золота. Гена резко встал и резанул рукой.

– Подъём. Наши уже далеко ушли вперёд. Трудно будет догнать.

– От меня помощи мало, – Вортин с трудом встал на ноги, – может, мне лучше вернуться на базу. Я, похоже, недолечился.

– Бой тебя вылечит, – Виктор прислушался к горам, – давай автомат и вещмешок, я понесу.

– Но я и без нагрузки много не пройду.

– Тише! – Сергеев приложил палец ко рту, – севернее нас по склону горы скатился камушек. Чует моя душа, за нами наблюдают.

– Быстро всем за камни, и автоматы наизготовку, – шёпотом приказал Гена и из укрытия стал всматриваться в горы.

Вскоре он заметил мгновенный отблеск бинокля и снова шепнул расположившемуся рядом другу:

– «Духи» хотят, не поднимая шума, взять нас в плен.

– Будем биться до последнего, а потом у нас для них и для себя есть гранаты.

– Умереть мы всегда успеем, надо постараться выжить. Нам надо сменить позиции, чтобы не быть под прицелом и попробовать догнать своих, маневрируя между камнями, уступами.

В это время ниже по склону раздался грохот. Виктор выскочил из укрытия и посмотрел вниз, замерев от неожиданности. Там несколько камней, встречая препятствия, подпрыгивали и неслись в ущелье. Сергеев вернулся к другу и тихо произнёс:

– Коля исчез. Я видел только камни.