Последняя любовь Хемингуэя

Ему налили стакан кьянти, и он поднял его вверх.

–За Венецию карнавалов и без карнавалов!

Все выпили и, неловкость немного рассеялась. Афдера повернулась к Хемингуэю.

–Папа! Когда вы к нам приедете на охоту?

–Не знаю. Но как-то надо побывать у вас.

–Приезжайте? Мой отец оборудовал новое место для охоты на уток. Там утки не пуганые. А бочку такую большую поставил, что мы в ней вдвоем можем спрятаться, и никто нас не увидит. – Афдера с видом победителя взглянула на Адриану.

Хемингуэй склонился к уху Афдеры и что-то стал ей говорить. Адриана не слышала его слов, но вдруг почувствовала, что ревность штормом хлынула в ее голову. Делить стул с Афдерой она уже не могла. Она встала и перешла на другую сторону, где два парня, сдвинув свои стулья, посадили Адриану в середину, между собой.

Хемингуэй видел реакцию Адрианы, на свой разговор с Афдерой, и ему стал грустно. Он спросил всех, ни к кому конкретно не обращаясь.

–А почему вы не в карнавальных костюмах и не танцуете?

–Эти карнавалы нам надоели. На них сейчас танцуют те, у кого больше нет праздников и туристы. Мы приходим сюда, чтобы посмеяться над ними.

Хемингуэй вспомнил, как буквально полчаса назад он, как угорелый носился в танце на площади и понял, как он далек от аристократической молодежи. Над ним они также за глаза смеются. А может, и над его любовью к Адриане. Она же из их круга.

–Папа! – Попросила Афдера. – Расскажите об охоте?

–Да. Вы как-то не успели нам до конца рассказать об охоте на львов. – Раздался еще чей-то голос.

–Я не охотился на львов. – Медленно ответил Хемингуэй, чувствуя себя чужим среди молодежи. Оказывается, раньше он развлекал их своими рассказами.

«Старый дурак!» – С обидой обозвал сам себя Хемингуэй.

Он устало поднялся со стула, повернулся к компании спиной и, не попрощавшись ни с кем, в том числе и с Адрианой, пошел по брусчатой Леончини. Напоследок он заметил растерянный взгляд Адрианы и ее огромные от удивления глаза. Такое Папа вытворяет при ней впервые. И не обращает на нее внимания.

Он уходил от нее и скоро должен был смешаться с толпой танцующих. Адриана неотрывно смотрела в его сутуловатую спину в костюме позднего Казановы.

Она вскочила со стула и крикнула Афдере:

–Зачем ты это сделала?

–Я ничего ему такого не сказала. – Возразила Афдера, не понимающая, что произошло.

Адриана догнала Хемингуэя уже возле танцующих на улице людей.

–Папа!

Он обернулся, и она бросилась к нему на шею.

–Папа! Прости меня? Я тебя обидела!

–Нет, дочка, ты меня не обидела. Это я обиделся на мир.

–Это Афдера злая! Почему она к тебе липнет.

–Не надо было целоваться с ней на охоте и на лыжах.

–И все?

–Все. Люди хотят дружить со львами. Шакалов больше, чем тигров. И чем старее и матерее лев или тигр, тем больше вокруг него шакалов. Им мало объедков, они хотят мяса и крови бывшего когда-то сильным, зверя. Так они мстят ему за объедки, которыми он с ними всю жизнь делился. Мстят за корм унижения.

–Не говори так, Папа? А то мне становится страшно. И запомни, для меня ты моложе всех. Я тебе об этом всегда говорю.

–Потому и говоришь, что я стар.

–Я говорю честно. Ты мой матерый зверь. Я счастлива, что люблю такого зверя. Пойдем танцевать. Ты отвлечешься.

–Не хочу танцевать. Пойдем просто погуляем по улицам.

Они, прижавшись друг к другу, пошли по узким улицам Кастелло. Наступил вечер, принесший влажный холод с Альп и Адриатики. А они ходили и молчали. И им было хорошо.

–Куда пойдем дальше, Казанова? – Спросила его Адриана, прижавшись к нему и прикрывая свои плечи полой плаща. Все-таки в феврале и в Венеции свежо.

–Ты замерзла моя милая, Коломбина? – Спросил он, прижимая ее теснее к себе.

–Только сейчас. Когда стало темнеть. Ты меня увлечешь в свои сети, Казанова и согреешь?

–Я свою Коломбину даже на Северном Полюсе отогрею своим дыханием и теплом рук. Коломбина – снежинка моей любви и счастья. Как хочется, чтобы эта зима продолжалась вечно. Хочу вечной свежести…

Они снова нашли свою игру в итальянские маски.

–Казанова может растопить снежинку любви?

–Никогда. Он сохранит свою снежинку. Смотри?

Хемингуэй подошел к двери старого четырехэтажного дома и кольцом, закрепленным в ней, стал молотить в дубовую обшивку. А на узкой улице веселились люди. Хемингуэй надел маску на лицо. Дверь отворилась и на пороге показалась пожилая женщина. Она взглянула на Хемингуэя и широко улыбнулась.

–Пустите погреться Казанову и Коломбину? – Нарочно грубоватым голосом попросил он хозяйку этого дома, а может квартиры.

Женщины еще раз улыбнулась, и что-то ответила ему. Хемингуэй пожалел, что почти не знает итальянского. Адриана подсказала женщине:

–Казанова замерз. Просит, чтобы вы пустили его погреться с Коломбиной.

Женщина широко развела руками, приглашая их к себе. Они вошли и по узкому коридору прошли в отдельную комнату. Женщина удалилась, чтобы через минуту вернуться с подносом вина и фруктов. Мелодичным голосом она пожелала им райского отдыха и удалилась.

–Здесь ты согреешься, но не растаешь. Я сохраню твою снежную красоту.

–Ты, Казанова, все знаешь в Италии, как и мой любимый, по имени Папа.

–Я знаю Венецию.

Не мог же ей Хемингуэй рассказать о том, что около тридцати лет назад, будучи начинающим газетчиком и холостяком, он прошелся по многим маленьким квартиркам Италии, в том числе и Венеции. Он выключил свет в комнате, снял маску, обнял Адриану и поцеловал.