Последняя любовь Хемингуэя

–Он у тебя уже хорош. На моем уровне. Мы можем говорить о любви по-французски.

–Давай играть во французских влюбленных?

–Давай. Тебе двадцать лет. Тебя звать Мари Дюплесси. У тебя в руках камелии. А я Дюма, но только сын…

–Я люблю своего Дюма, но не куртизанка и не хочу раньше времени умирать. – Шутливо прошептала Адриана ему на ухо. – Давай поменяем героев. Ты ненасытный Гаргантюа, поглощающий вино в неимоверных количествах, а я… Кто я?

–Жанна Д’Арк, победившая Гаргантюа.

–Я не хочу тебя побеждать. Хочу всегда быть побежденной тобой. Поцелуй меня Гаргантюа, и я сама пойду на костер любви…

Двадцать второго марта пятидесятого года из Гавра в Нью-Йорк отправлялся красавец «Иль де Франс» – Обладатель «Голубой ленты Атлантики», за самый быстрый переход через Атлантический океан.

Адриана проводила Хемингуэев до каюты. Остальных провожающих на корабль не допустили. Мэри, положив свои вещи в каюте, оставила их на время одних.

«Пусть попрощаются. Возможно это их последняя встреча». – Благородно подумала она, выходя на палубу лайнера.

–Я тебя буду ждать на Кубе. Приезжай быстрей.

–Приеду. Океан мне не помеха. Видишь, я держусь за твоего негритенка. Раз ты хочешь, чтобы мы встретились, он нам поможет. Все сделает для нашей встречи.

–А я буду смотреть на твои изумруды, чтобы ты приехала быстрей.

–Ты бери их в руки и слушай меня. Я буду петь о любви твоему негритенку, а изумруды передадут мелодию моих чувств тебе. А ты, крепко сожми изумруды и пой мне. А негритенок передаст мне твою мелодию, а может и слова. – Рассмеялась Адриана.

–Ты просто чудо. Мы будем петь через океан. – Только и мог произнести Хемингуэй.

Они обнялись, и стали страстно целовать друг друга…

–Мне пора. – Первой пришла в себя Адриана. – А то увезешь меня в Америку раньше времени.

–Да. Пора нам приблизить встречу. Для этого надо раньше расстаться.

«Иль де Франс» гудел мощными машинами, готовясь отчалить от Европы. Из бело-голубой трубы вырывались выхлопные газы. Еще одно напряжение машины и стальная громада медленно оторвалась от причала.

Хемингуэй и Мэри стояли на палубе и махали провожающим руками. Вон там, внизу стоит Адриана. Тоже машет, но платком. А где ее рука? Да, на левом плече. У негритенка. Его душа неожиданно запела ожиданием новой встречи. Слышит ли Адриана?

Теплоход разворачивался курсом на Америку. С борта уже не видно причала. Хемингуэй шагнул по направлению к корме, куда устремились те, кто хотел прощаться с Францией, пока она не исчезнет за горизонтом. Но Мэри его удержала.

–Пойдем к себе. Надо обживать новый уголок, хоть он и временный. Холодно еще. Можно простудиться.

И они пошли в каюту. За иллюминатором искрилась сине-зеленая вода весеннего Ла-Манша.

«Он всегда такой в это время». – Подумал Хемингуэй.

В иллюминаторе мелькали белые крылья ненасытных чаек. Мэри, разложила по каюте вещи, необходимые в дороге, и обратилась к мужу:

–Эрни! Вот и прощай Европа и все заботы, с ней связанные. – На что-то намекнула Мэри. – Дома нас ждет настоящая свобода. В Европе не чувствуешь себя свободной.

–Да. – Согласился с ней Хемингуэй. – Европа меня всегда любила, а сейчас отхлестала, как мальчишку. Но я готов простить ей все, лишь бы продолжала меня любить.

Что он имел в виду? Мэри не поняла. Искренность или двусмысленность. Кто поймет Хемингуэя? Даже она его до конца не знает.

Глава 3. Остров любви и разлуки – Куба

…пусть грехами занимаются те,

кому за это деньги платят.

«Старик и море».

Воспроизводя жизнь Хемингуэя на Кубе, после его возвращения из Европы, сталкиваешься со многими трудностями в ее описании. Прежде всего, удивляет поведение Хемингуэя, выразившееся в непрерывном пьянстве, постоянных ссорах с женой, желании обидеть ее и унизить. Но одновременно удивляет беспредельное чувство любви к Адриане, жажда увидеть ее, стремительный переход от упадка к творческому подъему. Попробуем кратко воспроизвести его жизнь летом того года.

Хемингуэй с женой задержался в Нью-Йорке только на неделю. В основном это были встречи с друзьями и согласование вопросов по изданию романа «За рекой, в тени деревьев». Когда он приехал домой на Кубу, то его там ждали три письма от Адрианы. Что она писала – можно только предполагать. К сожалению, из многочисленных писем Адрианы Хемингуэю написанных за шесть лет их переписки, сохранились единицы. Остальные уничтожены.

А сейчас, по свидетельству близких друзей, получив письма от Адрианы, он находился в приподнятом состоянии. Адриана впервые написала, что любит Папу. А он все сомневался, что его чувство к Адриане обоюдно. Хемингуэй радовался этому, рассказывал о своей любви близким друзьям. Он усиленно работал над гранками романа и, вроде бы, времени и причин для уныния не было. Но, анализируя сложившуюся ситуацию, он приходил к выводу, что любовь к Адриане обречена на расставание, а жить с Мэри он обречен до самой смерти. Такая раздвоенность, вернее несоответствие чувств и сознания, страшно угнетали Хемингуэя. Он много пил и временами был похож на капризного ребенка, которого хотят лишить любимой игрушки. Он звал Адриану в гости, а она почему-то откладывала свой приезд на Кубу. Не в силах преодолеть сложившуюся преграду, он свою злость вымещал на Мэри.

На его мелкие уколы, Мэри старалась не обращать внимания. Но унижение, происшедшее на глазах своей родственницы, она простить не могла. У них гостила пожилая кузина Мэри, и Хемингуэй договорился с ними встретиться на обеде в одном из клубов Гаваны. Но пришел с опозданием на час. И это бы стерпела Мэри. Но он явился на обед с Леопольдиной, известной проституткой Гаваны. Позже ее образ он ввел персонажем в роман «Острова в океане» под именем Умницы Лил: "Она величаво прошествовала мимо мужчин, сидевших у стойки, одним улыбаясь, с другими заговаривая на ходу. И все ей отвечали уважительно и ласково. Почти каждый из тех, с кем она обменивалась приветствиями, когда-нибудь да любил ее за двадцать пять лет".

Персонажи его книг всегда имели конкретную основу и не были вымышленными образами.

Оскорбленная Мэри, в присутствии кузины, потребовала объяснения от мужа. И они последовали в издевательской форме.

–Я смертельно устал, работая над гранками романа. – По своей привычке, медленно, заплетающимся языком стал объяснять Хемингуэй свое появление на обеде в компании с проституткой. – А крошка Лил молода и свежа и к тому же хочет есть. Я ее пригласил обедать с нами.

Крошка Леопольдина была достаточно тучной дамой, как минимум фунтов двести весом, но Хемингуэй уважал ее за ум и тяжелую судьбу, которая ей выпала.

Конечно же, обед не состоялся. Леопольдина получила на обед от Хемингуэя деньгами, а свидетелями скандала в клубе стали многие присутствующие. После этого Мэри не разговаривала с мужем больше месяца. Только холодно улыбалась на его обращения к ней. В порыве раскаяния от содеянного, отправляя гранки романа Чарльзу Скрибнеру, Хемингуэй на первой странице написал посвящение: «Мэри с любовью». Он показал надпись жене, надеясь получить у нее прощение, но она продолжала молчать. Гранки были отправлены с посвящением, и Мэри, позже, торжествующе ему заявила:

–Без меня ты ничто! Даже этот роман ты не смог бы без меня написать!

Конечно, в этих обидных для Хемингуэя словах, была и обида Мэри на него. Он это понимал, но все равно оскорбился. Хемингуэй хотел написать Скрибнеру, чтобы тот снял посвящение в романе, но не сделал этого. Так и выходили первые тиражи книги с посвящением «Мэри с любовью». Но описывалась в них не ее любовь.

Хандра все усиливалась. Он помногу раз перечитывал письма от Адрианы и пил в бессилии что-то изменить в своей жизни.

Временное примирение с Мэри состоялось после трагических обстоятельств на рыбалке, на своем катере «Пилар». Во время шторма Хемингуэй упал с верхней палубы вниз, головой на багры. В его руках была бутылка вина, которую он пил из горлышка. Он ее не выронил во время падения. Рана на голове оказалась глубокой и большой. Кровь залила всю спину, и рубашка от нее стала мокрой. Мэри пришлось встать за руль, пока команда – двое мужчин, помогли Хемингуэю подняться и перейти в кубрик. Чтобы облегчить боль, Хемингуэй пил вино и плакал. Таким его, шкипер Грегорио Фуэнтес еще не видел. Хемингуэй твердил только одно, что не хочет возвращаться в Гавану. Все заживет и без медицинской помощи, и что он не хочет больше жить, жизнь ему надоела больше вина.

Но рана сильно кровоточила, и пришлось возвратиться. От больницы Хемингуэй категорически отказался и прибывший по звонку личный врач писателя Хосе Луис Эррера стал накладывать швы на голове Хемингуэя дома, без обезболивания. Мэри стало жалко своего мужа, и она воскликнула, обращаясь к врачу:

–Ему же будет больно! Это варварство.

Хемингуэй пристально посмотрел на жену:

–Мне будет больно? Рене, принеси мне стакан джина. А ты доктор начинай.

С доктором Эррерой Хемингуэй познакомился во время гражданской войны в Испании, где тот был военным врачом. Тому не впервой было резать и зашивать по живому. Хемингуэй залпом выпил стакан джина и приказал доктору:

–Начинай!