Последняя любовь Хемингуэя

–Мои книги написаны с позиций гуманизма. Только кретины не понимают этого. А за премиями и званиями я никогда не гонялся. Нобелевский комитет дает премии или гладким личностям, которые пишут красиво, но не будоражат своим безликим творчеством мир, или крикунам, которых слушает только кучка психически больных людей. Таких лауреатов даже свой народ презирает, мир забывает о них сразу же после присвоения им звания.

–Да, комитет консервативен. Но премия престижная.

–Он не просто консервативен. Он занимается политиканством, что я так ненавижу. Звания раздает не по заслугам, а конъюктурно. Почему бы первую премию, было не вручить мудрейшему старцу Льву Толстому, передавшему гуманистические идеи девятнадцатого века двадцатому. Дали премию другому. Толстого помнят, а того забыли. Всех первых лауреатов, до Киплинга, забыли.

Писатель Хемингуэй очень чтил писателя Толстого и сейчас говорил возмущенно об этом факте.

–Но Толстой, кажется, умер к моменту присуждения первой нобелевской премии?

–Нет. Он был жив. В одном ты, Мэри, права. – Перешел к конкретному вопросу Хемингуэй. – Надо продолжать работать. Но пока у меня в голове нет никакого сюжета. В пятьдесят лет пора подвести некоторые итоги в философском смысле. Вот эта мысль во мне зреет, но как ее реализовать, не знаю.

–Конечно же, в своих книгах. – Подхватила его мысль Мэри, мыслившая не только философски, но и конкретно. – А что ты хочешь выразить после своих пятидесяти? Подвести итог?

–Да. Может подвести какой-то итог. Показать, что в жизни надо всегда бороться.

–Чем не сюжет? – Настойчиво вела свою линию Мэри, довольная тем, что у Хемингуэя есть творческие планы на будущее. – Найди фабулу. Расскажи мне, может я смогу чем-то помочь.

–Это должны быть раздумья старика, прожившего жизнь. Вот и все, что я могу тебе пока сообщить.

–Неплохо. А когда конкретно приступишь к делу?

Вот эта американская конкретность и деловая хватка, ярко проявлявшиеся в характере Мэри, очень не нравились Хемингуэю.

–Когда созреет замысел.

–Пусть он зреет быстрей. – Улыбнулась Мэри, поняв, что пора прекращать разговор, не совсем приятный Хемингуэю. – Мы еще долго будем сидеть в Венеции?

–Не знаю. Хотелось бы почитать первые рецензии «За рекой, в тени деревьев» здесь. Потом, знаешь… – Хемингуэй колебался говорить или не говорить это жене. – Адриана собирается ехать в Париж, для изучения французского языка…

–И тебе нечего станет делать в Венеции! – Не сдержавшись, ехидно закончила его мысль Мэри. Но сразу же спохватилась, вспомнив, что решила не обострять этого вопроса, только поправлять поведение Хемингуэя и, с улыбкой, добавила. – Ты опекаешь ее, как родную.

Хемингуэй на мгновение растерялся, не зная, что ответить, потом медленно произнес:

–Может быть. – И замолчал, ожидая реакции Мэри.

И та, вздохнув, миролюбиво ответила:

–Эрни! Я понимаю твое увлечение Адрианой. Но не забывай о семье. Мы все же с тобой семья, какие бы проблемы между нами не возникали. – Мэри тщательно подбирала выражения, чтобы не вызвать протеста у Хемингуэя. – Мы с тобой год назад говорили об этом серьезно. Ты сам понимаешь, что у тебя с ней будущего нет, и не может быть. Я понимаю, что ты изучал Адриану, как образ для своего романа. Даже наяву прокрутил некоторые ситуации, сложившиеся в твоей голове. Но два раза ты не сможешь описать ее образ. Тебе будет это не интересно, да и сам не допустишь повтора. Может ты, сократишь время встреч с ней, займешься серьезным делом, или лечением. У тебя же много болячек. Сохраняй себя для других, если не хочешь сохранить себя для себя и своей семьи.

Хемингуэй был смущен, если не сказать, растерян мягким обращением жены. Неужели она не видит и не понимает всей глубины его отношений с Адрианой? Почему его увлечение из области любовной, переводит в практическую? Все сводит к литературному образу. Может, поэтому она так стойко терпела его встречи с Адрианой? Теперь, когда литературный роман закончен, пора заканчивать и любовный роман. Не видит и не понимает Мэри, что Адриана для него не только вдохновение, но и что-то гораздо большее, что он не может объяснить сам себе. Как бы объяснить все Мэри? Чтобы поняла и не обиделась на него.

И Хемингуэй вновь, но уже как-то трусливо повторил:

–Она скоро уедет в Париж. Мы тоже уедем на Кубу.

–А когда она собирается ехать?

–Ее подруга уже там. Как только им даст денег какой-то родственник, так она сразу же уедет.

–Ты правильно решил, Эрни. – Подвела за него итог Мэри, будто бы все уже решено. – Я тебе молчу об этом, понимаю тебя, не хочу выбивать из творческой колеи, но всегда должен быть чему-то конец. Видишь, я тебя даже не ревную. Видишь? Понимаю до самых глубин твою душу и желаю помочь. Проблемы, возникшие между нами, исчезают по воле судьбы. Давай с сегодняшнего дня мы вновь наладим нашу семейную жизнь.

–Давай. – Понуро согласился Хемингуэй, не в силах возражать жене.

–Я боюсь только одного – огласки твоих отношений с Адрианой. Я тебе об этом говорила. Такая огласка тебе тоже не на пользу. – Хемингуэй молчал, слушая Мэри. – Теперь, когда книга закончена, ты можешь приступить к работе над другой книгой, я тебе буду нужнее, чем Адриана. Видишь, какая я терпеливая и стойкая? Все тебе простила.

–Вижу.

–Твои бывшие жены тебе бы такого не простили. Я правильно говорю?

Мэри требовала ответа, и Хемингуэй вынужден был процедить сквозь зубы:

–Правильно. Но позволь мне с ней встречаться, пока она здесь. Прояви еще чуточку терпения и любви… – И Хемингуэй вдруг почувствовал всю фальшь своих слов. Ему стало противно за себя. И он вдруг закричал на Мэри. – Не лезь в мою жизнь! Ты мне жена, но не любовь! Не внушай мне, что я старик и ни на что уже не годен! Я просто хочу, чтобы меня понимал, кто-то близкий. – Последнюю фразу он произнес тихо, почти шепотом и, вроде бы, со слезами на глазах.

Мэри в первое мгновение была испугана его неожиданной вспышкой и поняла, что идти на дальнейшее обострение ей нельзя. Да, собственно говоря, она ничего ему обидного не сказала, так осторожно вела разговор. Его крик – показатель его слабости, показатель неверности собственных поступков. Надо только держать себя в руках. И Мэри, как можно ласковее произнесла, сдерживая гнев, готовый вырваться наружу из ее груди:

–Милый! Успокойся. Я же не требую, чтобы ты совсем не встречался с Адрианой. Только прошу, чтобы это было незаметно. Не как сегодня после ужина. Раз она тебя вдохновляет, я не могу тебе запретить с ней встречаться. Я все понимаю. Если ты станешь о ней только думать, а не видеть, сойдешь с ума. Успокойся милый и делай, что хочешь. Тем более Адриана в Венеции последние дни, встречайся с ней. Отведи душу. И спасибо тебе, Эрни, что ты видишь мою любовь к тебе. Я тебе ближе, чем кто-либо другой. Желаю тебе только хорошего, а не зла и делаю для тебя все, чтобы тебе было лучше. Я же, все-таки, люблю тебя.

Ласковый тон жены совсем расстроил Хемингуэя и лишил воли. Раньше Мэри могла с ним ругаться по поводу и даже без повода. Неужели она его так любит? Он был сбит с толку и сбивчиво стал разъяснять:

–Прости меня, Мэри! Я, наверное, не прав. Я сам удивляюсь, как ты терпишь меня. Потерпи еще немного. Может я действительно старый дурак? Прости дурака. Я тебе благодарен, что ты все терпишь меня. Прости?

Мэри погладила его рукой по короткой седой стрижке.

–Я тебя сегодня не называла стариком. Ты, видимо, сам много думаешь о своем возрасте и непроизвольно говоришь об этом. Меньше об этом думай. Ты еще молод, раз в тебе такой дух. Просто ты устал за эти месяцы. Я удивлялась, как ты много все это время работал. Как в молодости. В тебе еще столько энергии, что ее хватит не на одну книгу. А сейчас давай ложиться спать. Уже поздно. Успокойся. Я, как верный оруженосец всегда рядом с тобой. Все подам, буду охранять.

Мэри через силу улыбнулась, но улыбка получилось у нее вымученной. Последняя вспышка Хемингуэя, все-таки напугала ее. Но ничего, она все равно возьмет над ним верх, пусть не сейчас, позже.

–Мэри! Как я тебе благодарен за выдержку. Поэтому я тебя люблю. Прости меня. – Тихо произнес Хемингуэй, вставая и направляясь в спальню.

–Все будет хорошо, Эрни!

6

Все будет хорошо! Сказала утром сама себе Мэри, приняв холодный душ. Сегодня она решила помочь Хемингуэю конкретным делом.

Мэри отправилась к Иванчичам, точнее к графине Доре. К счастью Мэри, Адрианы не было дома. Она была на занятиях. Дора встретила ее очень приветливо и единственно сокрушалась о том, что Мэри заранее не сообщила о своем приходе, то она бы приготовилась к встрече. Но Мэри, с улыбкой пояснила, что пришла ненадолго. Тем не менее, молчаливая прислуга принесла им чай. Они сидели за обеденным столом и пока вели малозначащий светский разговор, предваряющий серьезную беседу. Так было до тех пор, пока Дора не сказала:

–Джанфранко собирается на Кубу.

–Да. – Удивилась Мэри, не ожидавшая такого сообщения.

–Мистер Хемингуэй пригласил его к себе для работы над художественной книгой.

–Джанфранко пишет книгу? – Еще более удивилась Мэри. Она слышала об этом, но не ожидала, что Джанфранко серьезно возьмется за писательство.

–Да! Он уже что-то написал, но стесняется и не показывает никому написанное. Мистер Хемингуэй обещал помочь ему в издании. Он пригласил Адриану и меня тоже приехать в гости на Кубу.

–Да! – Совсем удивилась Мэри, не знавшая до сих пор о таком приглашении.