Сва

Сва подошёл ближе, встретился с Лави взглядом. Глаза её скорбно, без слёз блестели, больше обычного темнели зрачки, но в их глубине к нему метнулось прежнее горестное тепло. Она опустила веки и чуть заметно кивнула головой, будто говоря: «Понимаешь теперь?»

– Всё так, – задумчиво промолвила Муазель.

– Это ты о нас! Это… – Данетт бросилась к Лави, обняла её и готова была расплакаться.

– Брось, мать, надринкалась, – Лави отстранила подругу и опять опустила голову.

Хиппы неясно зашумели. Никто не ожидал услышать песню, где было столько грусти. Ей протянули полстакана вина, подошли с каким-то мятым цветком, полезли с поцелуями и растерянными похвалами:

– Найсовый мотив. И слова зацепили, – задумчиво произнесла Мади.

– Меня что-то плющить стало, – всхлипнула Ни-Ни и отвернулась к стене.

– Синганула клёво, но как-то в облом… – Потоп маялся посреди подъезда и явно не знал, что делать.

– Ну, раз так, забудьте!– Лави подняла голову, сверкнула глазами в сторону Сва и наклонилась к сумке: – У меня тут батл есть.

Со ступенек поднялся её парень и оказался настоящим верзилой: – Да, что-то ты притухла малость, – небрежно бросил, открывая бутылку коньяка, – Сделай что-нибудь для оттяга.

Лави не шевельнулась. В тот же миг у Сва мелькнула сумасшедшая мысль – эту песню она спела для него. Рванулось и неистово застучало сердце. Он подошёл к Лави и, не думая, выпалил:

– Давай выпьем за твою песню и… за твою любовь!

В руках у него ничего не было, и он смутился, не зная, куда их деть. Но и терять ему было нечего. Наступило короткое молчание.

– Ну, и дальше что? – с издёвкой произнесла Точка.

– А дальше… – Сва наклонился, поцеловал у Лави руку и с пылающим лицом отпрянул.

Все дружно засмеялись, как от дурацкого прикола.

– Тебе больше нравится быть студнем или мажором? – без раздражения, скорее с любопытством спросила Лави, но в глазах её опять мелькнула грусть.

– Мне всё равно. Я решил отсюда свалить, раз и навсегда но вот… услышал эту песню. Спой ещё что-нибудь из твоих, на прощанье! – её же взгляд он отсылал ей навстречу и, затаив дыхание, ждал.

– Брось ты! Какое прощанье… – улыбнулась, быстро отвела глаза. – Ладно, я вам сейчас одну заводную сыграю.

Некоторое время все переводили взгляды с Лави на Сва и незнакомого верзилу. Но с первых же гитарных аккордов в парадняке началась лёгкая чума. Это была битловская «Can’t Buy Me Love». После предыдущей песни всем явно хотелось встряхнуться. Данетт и Бор лихо танцевали, сбросив пальто на руки друзьям, остальные прихлопывали в такт. Пришли две разряженные герлицы, расцеловались с Лави и c кем-то ещё, как со старыми знакомыми, вынули бутылку рэда. Дружелюбно глянули на Сва, но он сел в угол и закрыл глаза, не желая играть в кис, участвовать в приколах и слушать дурацкие телеги.

– Чувак! Ты что, не будешь? – верзила стоял рядом с открытой бутылкой.

– Буду. За вас, – он попытался овладеть собой, поднялся, сделал несколько больших, невежливых глотков и опять сел.

Горячая волна заполнила тело, голова бездумно пошла кругом. Сва закрыл глаза и стал ждать. Хотелось лишь одного, чтобы его никто не трогал. К счастью, Дика не было, а остальные про него будто забыли. Что-то пели – то Лави, то её верзила, то Бор. Хохотали герлицы, дурачился Откол… Надо было дождаться, когда всё кончится, и потом во что бы то ни стало поговорить с Лави. А если не захочет, распрощаться с нею и со всей системой: «Давно пора. Как-нибудь проживу. Половина людей одиноки. Почти все несчастны, но всё равно живут, – твердил он сам себе. – Только скажу ей, что люблю. Станет легче, я знаю. Больше мне ничего от неё не нужно. Просто уйду и буду о ней вспоминать. Всю жизнь».

Расходиться по домам стали ближе к полуночи. Сва молча шёл к метро вместе с парой незнакомых девиц, Лави и её спутником. В черные лужи вмёрзли желто-красные листья – остатки осени, которые ушедший ноябрь бросил им под ноги. На перроне все распрощались, и они остались втроём. Верзила обнял Лави, поджидая поезда. Сва глупо стоял рядом и не мог открыть рта.

– Чао! – парень с силой хлопнул его по плечу.

– Гудбай, – пошатнувшись, но не повернув головы, ответил Сва и перехватил быстрый взгляд Лави: – Я хотел бы на прощанье поговорить с тобой, можно?

– На прощанье? – она посмотрела, что-то про себя решая, усмехнулась, будто ждала от него именно таких слов, и чмокнула верзилу в щёку: – Май литл, я пройдусь немного со Сва. На прощанье, как он говорит. Езжай один, о’кей?

– Файн! – сердито буркнул тот, прожёг его взглядом и шагнул в подкативший вагон.

– Можно, я тебя провожу? – теряясь от радости, спросил Сва.

– Ладно, проводи. Поехали на следующем. Мне нужно домой поскорее, бабушка ждёт, – она отвернулась и пошла вдоль перрона.

– Я так рад, что сегодня тебя увидел. Решил завязать с пиплом и хочу попрощаться. С тобой одной, – начал Сва.

– А почему мне такая честь?

– Я тебя совсем не знаю. А других уже не хочу знать. Мне показалось, ты на них совсем не похожа. Ты мне сразу лавну… Я сразу полюбил тебя, как увидел! А после этой песни… Захотелось поговорить, потому что… – он поднял лицо и встретился с ней глазами, – я сам мог бы похожую написать.

– Ты пишешь песни? – Лави глянула с любопытством.

– Нет, стихи. Но одна песня у меня есть, хотя мотив не мой, какого-то американца, не помню.

– Ну, прочти мне что-нибудь, я люблю поэзию, – в её голосе послышалась неприятная нотка.

– Прочту, если хочешь. Ладно, сейчас. Хорошо, что я пьян… Нет, я тебе лучше спою. Зайдём в вагон, эхо мешает.

– Действительно, – она усмехнулась, позволила взять себя за локоть и ввести в подъехавший вагон. – Ну, слушаю!

– Я на ухо тебе спою, можно?

– Какой хитрый! – опять усмехнулась. – Можно.

Сва закрыл глаза: «Ладно, спою и расстанемся…» Запел сиплым, неровным голосом:

Опять всё уходит – любви нашей лето,
Зелёные листья желтеют опять,
С лёгким криком надежда улетает бесследно,
Только белые крылья вдали шелестят.

Пропало метро, Лави, исчез целый свет. Всё повторялось! Он пел в пьяном одиночестве, наедине с тем давним, первым приступом отчаяния, когда вдруг почувствовал, что нечем жить:

И глаз твоих слёзы, и губ твоих нежность,
И слов твоих холод кто сможет понять?
Нам дано как в насмешку полюбить – потерять,
В миг случайный родиться и исчезнуть опять.

Нет, Лави была рядом, слушала, закрыв глаза, наклонив голову.

– Давно написал, на мелодию одного блюза. По «голосам» как-то услышал. Конечно, наивно и коряво, я знаю, – мучительно выдавил Сва приговор себе самому.

И услышал в ответ: