Книга абсурдов и любви

Не так ли и любое поколение, воспитанное в восхвалениях прошлого прежними поколениями, тонет в них и истощает себя, не понимая, что прошлое, каким бы оно не было, остаётся прошлым и ни на йоту не продвигает жизнь далее и единственный путь не запутаться в паутине восхвалений и войти в будущее – это идти вперёд.

(«Взявшийся за плуг и оглядывающийся назад, неблагонадёжен для Царства Небесного» (Апостол Павел).

Впереди была схватка с принимающими вступительные экзамены институтскими преподавателями.

Фортуна Вики споткнулась на экзамене по истории. В Африке были африканские события. Рекомендация историка, который был похож на флибустьера Арчибальд Арчибальдовича из бессмертного романа «Мастер и Маргарита», была предельно проста.

– Пахать!

Флибустьер ещё посоветовал изучать механику плуга в родных пенатах.

Вика попыталась переубедить пирата, что, какие бы конкретные события не были в Африке, они всё равно африканские.

– У Вас отличная логика, – похвалил историк, – но это крайняя точка зрения.

Провинциалка прибодрилась, понадеялась на точку, которая должна была превратиться в желанную оценку, но отхватить тройку, несмотря на похвалу, не удалось.

Возвращаться в пенаты означало: таскать с батьком шпалы на каракубе, заколачивать костыли молотом, читать псалмы на похоронах, играть на гармошке на толоках, входинах, свадьбах, днях рождения в лучшем случае – пробиться в бусугарню на место буфетчицы, о котором мечтала каждая посельчанка.

Девятая

Бусугарня

Чудное слово бусугарня. Не забугорное, а наше, родное. Оно уже звучало, но что стоит за ним? Оставим Вику, пока она разрабатывает тактику и стратегию удара для пересдачи экзамена, и заглянем в бусугарню. Это будет небольшое, но увлекательное и весёлое путешествие, которое познакомит вас с необыкновенными людьми, известными среди посельчан, как бусугары,

Открыв дверь здания, вы увидите просторное помещение с высокими потолками. В углу стоит металлическая никелированная вешалка с шахтёрками рабочих: спецовками, фуфайками, телогрейками… Стены до половины выкрашены краской, которой красили в Российской империи дома для душевнобольных. Другая половина стен – в сюжетах из народных русских сказок… Илья Муромец и Соловей-разбойник…

Глядя на лицо Ильи богатыря, вы поймёте, что его создатель не столько знаком с народным героем и живописью, сколько с крепкой выпивкой.

За небольшими столиками с пластмассовыми потрескавшимися покрытиями, уставленными пивными кружками, гранёными стаканами, стеклянными пол-литровыми и трёхлитровыми банками, заполненными бочковым пивом, сидят мужчины, женщины.

На полу валяются окурки, бумага… все то, что порождают подобные пиршества. За бочкой пива высится массивная буфетчица с красным распаренным, словно после бани или крепкого вина лицом и, скрестив крупные руки на выпирающейся груди, прикрытой замасленным коротким фартуком, покрикивает на пошатывающихся рабочих-грузчиков. Покрикивает она тем тоном, который присущ всему торговому племени, и словами, оставленными нам, как говорят, ещё татарами

Пройдитесь по узкому между столиками проходу. Вы встретите стоящего на коленях человека, собирающего рассыпанные сигареты или мелочь, и спросите у буфетчицы чаю. В ответ вам раздастся громкий хохот. Не сердитесь и не спешите уходить, иначе вы пропустите самое интересное. Лучше извинитесь, покажите свою деликатность и интеллигентность. В этом здании такие качества в большой цене.

Прислушайтесь и вы услышите громкие раздражительные голоса, сопровождающиеся крепкими ударами кулака, а то и головы об стол. Болезненный смех человека с дёргающимся лицом и трясущимися руками. Спутанные звуки гармошки то ли барыни, то ли цыганочки и такую же спутанную песню смазчика в депо, заслужившего от государства пенсию в несколько грошей. Кто знает, зачем он поёт и по каким причинам его занесло в это здание?

Увидите вы и яростно танцующего вовсю ширь расхристанного деповского парня, на которого никто не обращает внимания. Трудно понять, что он танцует. На его лице весёлое выражение, он пощёлкивает пальцами, подмигивает, выкрикивает «Эх!» и пускается вприсядку, громко хохочет, когда сбивает какого-нибудь пьяненького.

Что ему. Он пока молод и силен. Рядом с ним топчется старик с обиженным, как у наказанного ребёнка лицом. Чтобы не упасть, он держится одной рукой за стол. Иногда пытается пуститься вприсядку, но давно отслужившие ноги не слушаются. И он падает, вызывая у парня презрительную улыбку, который не понимает, что скоротечна жизнь, что быстро старится человек, что не далеко то время, когда он сам станет стариком и коснётся его людское равнодушие и презрение, как касается оно всех, утерявших силу и молодость…

Встретится вам и молодой человек, но с лицом больного старика, затухающим взглядом в обдёрганной с чужого плеча военной шинели или суконном пальто. У него больное сердце, печень. Часто с ним случается белая горячка. Его несколько раз лечили, а потом, как принято, махнули рукой, не забыв при этом успокоить свою совесть, сказав: «Горбатого могила исправит». У него нет жены, детей, дома… Летом он спит в посадке, а когда наступают холода в деповской кладовой на пакле. Он давно забыл степь, балки, курганы и живёт одним воспалённым воображением, которое не даёт ему отдохнуть и во сне.

Он бродит между столиками и просит на водку. Редко кто даст ему выпить. Он и сам это знает, но просит. Подойдёт он и к вам. И если вы купите ему вина, он скажет, что он ещё не конченый человек, что завтра… бросит пить, устроится на работу в депо или на шахту, женится, построит дом, словом, он расскажет о том, что уже никогда не сбудется. Это мечтатель. И как многие мечтатели, он все больше станет отдаляться от реальной жизни. И кончит тем, что найдут его в петле или замёрзнувшим под забором. Так и уйдёт он с этой земли, как уходили многие подобные ему, не испытав любви ни к земле своей, ни к женщине, не услышав слов «отец».

Обратит ваше внимание на себя и человек, вокруг которого раздаются взрывы хохота. Это русский самородок, а проще поселковый весельчак, известный в округе… как Абалдуй.

Он рассказывает выдуманные им самим байки и дерзкие анекдоты. Послушайте их. Вы услышите грубое, но гордое и живое слово, смело выступающее против ханжества и цинизма, подлости и равнодушия. Глядя на смеющиеся лица и слушая его, вы поймёте, что этот Абалдуй талантлив. Может быть, судьба готовила этого человека в великие артисты. Но, как случается на все той же нашей Руси по все тем же нашим причинам невежества большой город выставил его за дверь, и пришлось уйти ему на каракубу (мастерская в депо), чтобы: катать вагонные пары и ремонтировать разбитые пульмана.

Вспомните, как много великих желаний умирало на земле нашей, так и не увидев свет. Как тяжело и мучительно пробивало себе дорогу все доброе. Изгонялись и не признавались таланты. «Так может быть проклята земля наша?» – воскликнете вы. Или…  Впрочем, нелегко отгадать мысли русского человека даже тогда, когда он видит смерть близкого.

Задумавшись, вы не увидите, как подойдёт к вам женщина с ярко накрашенными глазами, губами и улыбкой, по которой вы догадаетесь, что это поселковая гулящая.  Её часто можно видеть в бусугарне, посадках, на речке, ставке в привычном окружении. Возле магазина «Вино» с авоськами, забитыми винными пустыми бутылками. Не редко спящей на земле возле единственного клуба в посёлке или парке.  А то и у собственного дома на лавочке.

Она уже смирилась с уходом мужа, детей, словами, которые в широком обиходе у некоторых мужчин. Насмешками молодых парней, приглядывающихся к ней с особым желанием, угрозами поселковых женщин, на которых она давно махнула рукой, зная, что, кроме таскания за волосы, ничего больше не будет, побоями, от которых у неё под глазами нередко тяжёлая густая синева.

Живёт она одна, так как каждый день принимает известную гурьбу гостей и пользуется даже особым почётом среди семейных мужчин.

Всмотритесь в её измождённое, словно затравленное выражение лица, подёргивающиеся высушенные губы, нервные тики, и может быть, вам удастся рассмотреть сквозь преждевременную старость мягкие и прекрасные черты русской женщины, по понятным причинам опустившейся в этот омут.

Горько ли станет вам, что никогда не вернётся красота эта. Что ушла она не по одной её воле, бывшей когда-то весёлой деревенской девчонкой Настей…, и кто виноват. Никто, потому что ещё глух и дик наш земной мир. А если женщины и избегают этого омута, они все же большей частью становятся грубыми и не ласковыми, как становится грубым и не ласковым все на Руси, к чему не прикасаются добрые и заботливые руки.

Оставшись дольше, вы увидите бывшего толкового мастерового, строящего из спичек при помощи одного только перочинного ножа причудливый теремок, который   он тотчас спустит за кружку пива буфетчице. Молодых парней, вернувшихся из армии и тюремных лагерей, играющих в карты на деньги и выискивающих какого-нибудь мужичка, чтобы, как говорят в посёлке, отвести душу. Облохматившегося старика, давно забывшего, за какие такие грехи он попал сюда.

Словом, вы найдёте многих из тех, кто не поладил с сами собою, жизнью, и, отчаявшись найти умное и отзывчивое слово, плюнул на все и пустился гулять, утешая себя чужой и оскорбительной для человека мыслью, что человек смертен.

Как глубоко вкоренилась эта мысль в душу русского человека. И не она ли указывает человеку его ложное место на земле. Не из-за неё ли рождаются дурные страсти и желания, обрекающие человека на глухоту и немоту к страданиям и бедам себе подобных.

Встретится вам и поселковый говорун – политик, впрочем, не далеко ушедший в своих мыслях от некоторых современных известных политиков. Он ругает вождей, начальство, политику… все то, что ругают некоторые и другие, только на свой лад и мечтает о добром вожде, как мечтали в Российской империи о добром царе-батюшке.

Часто мелькала и мелькает мысль: добрый царь-батюшка, но имеется и другая, что нет явления более уродливого, чем человек, облечённый огромной властью, но невежественный.

Что ему человек? Он думает об империи, державе, революции, войне… восхвалениях. Ему хочется быть выше Цезаря, Македонского, Чингисхана, Наполеона… В кабинетной тиши он с пристальным вниманием рассматривает их лица, а стоя перед зеркалом, копирует их выражения лица, глаз, улыбок, не понимая, что может стать только их копией, но не оригиналом.

Десятая

Реверансы и ручки

Увлёкся автор. Пора вернуться к Вике. Она проработала несколько вариантов и остановилась на Капе – бывшей артистке бывшего имущего сословия, у которой она снимала угол с потрёпанным диваном, оббитым красно – жгучей материей, от которой слепились глаза.

Автор чрезвычайно внимателен к деталям и считает, что ничто так ёмко не характеризует действительность, как мелочи, о которых говорил Ф. М. Достоевский, выписывая образ Раскольникова.

Капа была дебелой, костлявой, старухой с выпирающимися лопатками, похожими на не выросшие крылья, с убелённым кудрявым волосом, уложенным колечками. Она непрерывно напевала «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».

– Замолчи, ради Бога, – умоляла Вика. – Ромео и Джульета уже ходят за мной по пятам. Я чокнусь от них.

– Ты не понимаешь искусство, – чеканила хозяйка. – Я никак не могу выйти из роли Джульетты и войти в роль хозяйки однокомнатной квартиры.

– Так сколько времени прошло, – надрывалась Вика, – могла бы уже и привыкнуть к половой тряпке

– Фу, – отдувалась Капа. – Не упоминай мне об этом недостойном половом предмете.

– Ну, да. Я каждый день драю полы, а ты ждёшь Ромео. Старая кочерга.

Капа грозилась вытурить квартирантку, но оставаться одной не хотелось. Хоть один зритель, но должен был быть.

Вечерами они пили чай из гранёных стаканов, наливая его в белоснежные блюдца. Хозяйка захватывала блюдце правой рукой с оттопыренным мизинцем, Вика– всей ладонью.

– Лопатница, – добродушно бросала Капа, – я пила чай с Клеопатрой.