Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 6. Иррациональность. Часть 1

Для того чтобы сделать первые шаги в автоматическом письме, необходимы те же предпосылки, что и для обычного внушения. На первом уроке автоматического заимствования испытуемый должен живо сосредоточить свое внимание на какой-нибудь букве, цифре, слове, отвлечься от того, что происходит под его рукой; он должен находиться в однообразной обстановке, не позволять себе сбиваться на смену впечатлений; он должен сохранять спокойствие, ограничивать свои волевые движения; поле его сознания должно быть сужено: другие идеи, кроме необходимых, не должны присутствовать в его сознании, а если они возникают, то должны быть подавлены. Эти условия, как мы знаем, благоприятствуют диссоциации и дезагрегации сознания. В феномене автоматического письма мы имеем дезагрегацию сознания; вторичное суббодрствующее эго отделяется от первичного бодрствующего самосознания. Оба эго сосуществуют; одно не мешает другому. Как только разделение произошло, дальнейшее наблюдение за условиями, конечно, уже не имеет значения, явления автоматического письма протекают свободно; суббодрствующее эго, придя в движение, живо наблюдает всевозможные вещи, пока оно ведет свое собственное существование».

В автоматическом письме, по мнению Б. Сайдиса, пример расщепления сознания на два «я».

«Постепенно пробудившееся «я» выходит из транса и начинает раскрывать скрытые воспоминания, сначала невнятно, потом пытается мыслить связно, собирается с чувствами, обретает некоторое самосознание, дает себе имя, становится разговорчивым, иногда предается метафизическим и религиозным размышлениям».

Понятно, что Жанет, Джеймс, Сидис и другие психологи этой школы считают так называемое автоматическое письмо несомненным доказательством наличия второго «Я», которое обычно скрывается под самим собой и свободно проявляется в автоматическом письме.

Чтобы показать, с какими явлениями мы здесь имеем дело, следует упомянуть сами случаи автоматического письма.

Замечательный пример автоматического письма, также признанный Сайдисом поучительным, упоминается Джемсом в его «Психологии».

Сам Сидней Дин рассказывает о своем автоматическом письме следующее:

«Письмо производится моей собственной рукой, но диктуется оно не моим разумом и волей, а кем-то другим, причем диктуются вещи, о которых я сам ничего не знаю. Пока моя рука пишет, я сознательно сужу о мыслях, фактах, выражениях, словах, которые должны быть записаны; когда начинается предложение, я не знаю, о чем оно будет и чем закончится.

Сейчас и в определенное время независимо от моей воли пишется серия из двадцати четырех глав, посвященных научным аспектам жизни, нравственности, духовному, вечному. Семь уже завершены таким образом. До этого были написаны двадцать четыре главы, в целом посвященные жизни после смерти тела, ее характерным особенностям и т. д. Каждая глава носит имя какого-либо человека, жившего на земле; с некоторыми из них я был лично знаком, другие являются историческими именами. Я ничего не знаю об авторе той или иной главы, пока она не будет закончена и не будет подписана. Меня интересуют не только известные авторы, но и философия, мысли, которых я не знал до появления этих глав. Все это пишет интеллектуальное «я», или вдохновение обретает индивидуальность, что практически делает вдохновение личностью; на каждом этапе процесса я знаю, что это не я».

Конечно, не может быть никаких сомнений в том, что в подобных случаях автоматического письма мы имеем дело с настоящим расщеплением личности, которое изначально искусственно создано, расщеплением, которое, как мы видели, нередко происходит в патологических условиях. Суть этого раскола, однако, заключается не в том, что вторичное, бодрствующее «Я», которое также присутствовало ранее, отделяется от первичного, бодрствующего самосознания. Согласно предположению теории двойного эго, мы имеем дело с состояниями, в которых психические процессы, не связанные с бодрствующим «я», продолжают развиваться при соответствующих условиях до уровня самостоятельной мыслительной работы более или менее автоматического характера.

В какой степени мы имеем здесь дело с чем-то действительно отдельным от нашего бодрствующего сознания в этих случаях так называемого вторичного «Я», видно из следующих слов Б. Сайдиса: «Когда происходит расщепление двух „Я“, суббодрствующее „Я“ начинает выражать себя и овладевает каким-то органом, который раньше находился под контролем бодрствующей индивидуальности, этот орган становится анестетичным. Высшее бодрствующее «я» теперь не получает никаких периферийных впечатлений от этого органа. Теперь подсознательное эго овладевает этими впечатлениями и осознает их. Вторичное эго может расширить свои отношения с внешним миром; оно может продолжать обогащаться добычей, украденной у бодрствующего «я». Результат – амавроз, истерическая анестезия, анальгезия. Анестезия встречается не только при истерии, но и в тех случаях, когда расщепление было временным и бодрствующее «я» лишь на мгновение завладело органом. Такая анестезия, конечно, кратковременна и длится лишь до тех пор, пока орган находится под контролем вторичного «Я». – В другом отрывке тот же автор замечает:

«Когда расщепление произошло, можно считать правилом, что рост, развитие индивидуализированного суббодрствующего «я» обратно пропорционален росту и развитию бодрствующего сознания».

«Сновидящее субперсонализированное бодрствующее эго, – говорит Б. Сайдис, – по своей природе хамелеон, оно обладает почти абсолютной пластичностью; оно может превращаться во все возможные существа, может принимать все возможные характеры и индивидуальности по желанию в любой момент, поскольку у него нет собственной индивидуальности. Приняв любую индивидуальность, подсознательное эго копирует ее с идеальной точностью. Быстро, как молния, подобно злому духу, подсознательное эго завладевает всеми идеями и ассоциациями, относящимися к принятой индивидуальности, воплощает себя в ней, и появляется новая личность.

Согласно учению психологов, которые предполагают наличие вторичного эго у каждого человека, следует признать, что оно обладает большей чувствительностью, чем бодрствующее эго, а также признать, что гипнотическое эго присутствует в нормальном состоянии и может слышать и догадываться о том, о чем бодрствующее эго не имеет ни малейшего представления.»

Реальное существование вторичного эго в состоянии бодрствования якобы доказывается галлюцинациями, возникающими у некоторых людей при взгляде через кристалл или прикладывании уха к раковине.

«Все эти явления при взгляде сквозь кристалл или прикладывании уха к раковине ясно свидетельствуют о наличии вторичного, латентного, гиперэстетического сознания, которое видит, слышит и воспринимает вещи, недоступные восприятию первичного, личного эго».

Что касается взаимообмена между двумя «я», то Б. Сайдис выражает это очень выразительно.

«В нормальном человеческом существе оба „я“ настолько скоординированы, что перетекают друг в друга; хотя сознательная личность для всех практических целей представляет собой единство, она, тем не менее, сама по себе дуальна. Хотя самосознательная индивидуальность, очевидно, объединяется с подсознательным эго, она не принадлежит последнему. Жизнь бодрствующего самосознания протекает внутри дальнейших процессов подсознательного „Я“, как теплое экваториальное течение в холодном лоне океана. Быстрое течение и глубокий океан кажутся единым целым, но на самом деле это две вещи. Одна служит орбитой для другой. Они не смешивают свои воды, но, несмотря на то что они разделены, они перетекают друг в друга. Тепло Гольфстрима передается морю, волны последнего оказывают влияние на Гольфстрим. То же самое происходит и с двумя „я“. По-видимому, их действительно два – теплый поток бодрствующего сознания не смешивается с подсознательным эго. Но хотя они и разделены, они связаны».

Трудно объяснить более четко раздельность двух «я», которые, как предполагается, существуют в каждом нормальном человеческом существе, которые, по-видимому, имеют мало общего друг с другом и находятся лишь в некой непонятной связи друг с другом. Именно такое впечатление складывается из всех этих рассуждений о существовании у человека особого вторичного, суббодрствующего «я» в дополнение к обычному бодрствующему сознанию.

Наконец, по мнению Жанэ[10 - Пьер Жанэ, Психическое состояние истериков.] и других представителей этой школы мысли, различные истерические стигматы, такие как анестезия, абулия, амнезия, есть не что иное, как функциональная недостаточность нормальной индивидуальности, замещаемой вторым «Я».

Выше я уже высказался в том смысле, что нет достаточных оснований предполагать реальное существование в нас особого вторичного или подсознательного «я». По моему мнению, не может быть и речи о сосуществовании в нас двух «я»; они даже генетически непостижимы, если мы представляем себя существами, использующими повсюду одни и те же органы.

Тем не менее, согласно изложенным до сих пор фактам, несомненно, что «Я» не объединяет в себе все явления нашего сознания, что, кроме явлений, подвластных нашему «Я», в нашем сознании существует ряд других явлений, которые, не обнаруживая более тесной связи с «Я», составляют особую психическую группу, представляют собой особую психическую группу, которая, хотя и не сливается с нашим «я», тем не менее не вступает с ним в какую-либо оппозицию, например, в виде «второго я», а скорее служит нашему «я» как своего рода сокровищница, как дополнительный член нашей душевной жизни, который, хотя и не открыт для него, тем не менее гарантирует его надежное существование.

Если мы хотим назвать наше «Я», вместе со всеми подчиненными ему явлениями душевной жизни, личным или активным сознанием, то вторую группу психических явлений, которая не находится в самом близком родстве с эго, мы можем назвать общим сознанием или пассивным сознанием, как то, что не образует в нас особой личности и даже не способно к индивидуальной организации, но которое, как свидетельствует опыт, проявляет особую склонность к получению любого рода внушений.

Мы не хотим обсуждать здесь вопрос о том, как возникает наше эго и как вообще формируется личность в человеке. Для этого будет возможность сделать это в другое время и в другом месте. Здесь же достаточно отметить, что совокупность всех волевых процессов неразрывно связана с нашим эго, равно как и наиболее тесно связанное с ним активное внимание. Волевые процессы и активное внимание по своей природе являются инструментами нашего эго. Посредством воли наше эго определенным образом реагирует на окружающий внешний мир; активное внимание заимствует из внешнего мира определенные впечатления, которые, благодаря принадлежности активного внимания к нашему эго, вступают с ним в самое интимное взаимодействие и становятся его постоянным достоянием. Что же происходит с теми впечатлениями, которые мы воспринимаем без активного внимания, в состоянии, так сказать, рассеянности? Опыт показывает, что они все же воспринимаются нами, что они даже способны воспроизводиться в некоторых случаях, но они не вступают в более тесные отношения с нашим эго, как те впечатления, а входят, незамеченные или лишь слегка замеченные им, в область общего сознания, где они фиксируются памятью, как и все другие пережитые впечатления.

Наше эго действительно имеет определенные отношения с этим общим сознанием, но ни одно из них не является столь непосредственным, как все те образы, которые приходят в восприятие с вниманием, то есть при активном участии нашего эго, и которые не теряют своей связи с эго и сохраняются даже в латентном состоянии как образы памяти. Поэтому они способны произвольно воспроизводиться в любой момент и полностью находятся на службе у нашего эго, так сказать, в его постоянном распоряжении. Что касается тех впечатлений, которые мы получаем без внимания или в состоянии рассеянности, то они не сразу доступны нашему эго, не поддаются произвольному воспроизведению, и все же они составляют наше внутреннее богатство и могут по собственной воле вступать в контакт с нашим «Я» по определенным поводам, чтобы стать его постоянным достоянием.

Эту мысль можно проиллюстрировать следующим примером. Предположим, что мы побывали в каком-то районе, подробно с ним ознакомились и он настолько прочно запечатлелся в нашей памяти, что мы можем сравнить любой другой район, который мы посетили, с тем, который мы видели. Таким образом, воспоминания о том первом районе постоянно и непосредственно доступны нашему «Я». В другом случае мы находились в местности, где не могли обратить пристальное внимание на окружающее. Впечатления там были получены без активного внимания, поэтому не нашли связи с нашим эго, остались в общем поле сознания и могут дать о себе знать, или появиться в сфере личного сознания, только по какому-то случаю, например, когда мы попадаем в какую-то новую область, имеющую сходство с предыдущей, которую мы внимательно наблюдали. Мы сразу же осознаем, что уже видели где-то нечто подобное, и в конце концов можем даже вызвать в памяти образ ранее виденной области, хотя первоначально воспоминание о ней не могло быть вызвано нами по желанию. В этом случае сходство между двумя областями было достаточным импульсом, чтобы перенести данное впечатление из общего сознания в сферу личного сознания. В других случаях импульсом может служить любая ассоциация мыслей, даже область, увиденная нами в рассеянности, может появиться в нашем сознании как сон или галлюцинация, например, при видении через кристалл, и таким образом стать достоянием нашего «Я»

Таким образом, мы приходим к необходимости разделить все процессы восприятия на два основных порядка: на перцептивные процессы, протекающие с активным вниманием, и перцептивные процессы, протекающие без активного внимания или в рассеянности. Ту область сознания, в которую перцептивные процессы входят с активным вниманием, т. е. при участии нашего «я», мы можем назвать личным сознанием; ту область сознания, в которую перцептивные процессы входят без активного внимания, мы можем назвать безличным или общим сознанием.

По словам Уильяма Джеймса[11 - .Вильям Джемс, Психология, 1896 г.]

«одной из наиболее характерных особенностей нашей психической жизни является тот факт, что мы воспринимаем лишь исчезающе малую ее часть под постоянным наплывом все новых и новых впечатлений, проникающих в нашу сенсорную сферу. Лишь часть конечного результата наших впечатлений становится так называемым сознательным опытом, сравнимым с потоком воды, протекающим по широкому цветочному лугу».

Теперь я понимаю эту часть конечного результата наших впечатлений как личное сознание; все остальные впечатления сохраняются в общем сознании.

Отсюда становится ясно, как узки пределы личного сознания и как широки пределы общего сознания. Узость личного сознания объясняется тем, что определяющее его волевое внимание не может быть сосредоточено на большем числе впечатлений одновременно.

Существуют экспериментальные исследования объема сознания (Вундт[12 - Вильям Вундт, Основы физиологической психологии, т. II.], Диетце[13 - TH. Ribot / W. Dietze, Психология внимания, 1908], Кэттел и др.), которые касаются, собственно, объема личного сознания, который, как правило, оказывается более или менее ограниченным и в любом случае более ограниченным, чем предполагаемый объем общего сознания, который, кстати, до сих пор не поддается более точному расчету.

Психологический анализ показывает, что, подобно восприятию, другие психические процессы также протекают в нас с участием или без участия активного внимания. Возьмем пример из сферы моторики [способности к движению – wp]. Всем известно, что одни движения мы выполняем с активным вниманием и осознанно, а другие – без внимания, механически. И те и другие оставляют след в памяти, но в первом случае мы можем вызвать этот след в памяти по желанию в любое время, а во втором – нет, хотя и здесь спонтанное вхождение в личное сознание происходит по определенным поводам. Таким образом, одна серия движений служит для обогащения нашего личного сознания, а другая входит в общее поле сознания или в общее безличное сознание.

Сфера движения показывает, в частности, что действия, которые изначально требовали участия произвольного или активного внимания и, таким образом, находились в распоряжении нашего эго, со временем протекают без участия активного внимания и, таким образом, переходят в сферу безличного или общего сознания. И здесь, как и во всех процессах душевной жизни, мы можем различить сферу личного сознания и сферу безличного общего сознания.

Точно так же даже самые сложные мыслительные процессы могут протекать в нас без личного участия, то есть без всякого внимания и без всякого направляющего влияния со стороны нашего «я», тогда как в других случаях наше «я» активно участвует в процессе идей. В первом случае мы можем говорить о пассивном течении наших мыслей, о процессе, который ускользает от нас, за которым мы даже не следим; во втором случае это течение мыслей при участии нашего внимания, то есть при сотрудничестве нашего «Я», которое иногда не только следит за ходом мыслей, но и активно вмешивается в него и определенным образом влияет на него.

Благодаря такому поведению нашего «я» по отношению к психическим процессам внутри нас и в результате поведения последних по отношению к нашему «Я» эти процессы либо происходят в сфере нашего личного сознания, где «я» их воспринимает, либо происходят в сфере общего безличного сознания, где они остаются незамеченными для «Я».

Само собой разумеется, что процессы, замеченные нашим эго и происходящие при участии активного или произвольного внимания, вступают в более или менее постоянную связь с нашим эго; все же остальные процессы, происходящие без участия активного внимания и соответственно ускользающие от нашего эго, не имеющие с ним связи, ускользающие от его направляющего влияния и даже от его знания, происходят от начала до конца вне эго и в любом случае не имеют с ним прямой связи.

И здесь все психические процессы, которые оказываются согласованными с нашим «Я», входят в сферу личного сознания, а все психические процессы, которые не связаны непосредственно с нашим эго, относятся к сфере общего сознания.

Из того, что было объяснено, очевидно, что упомянутая координация происходит в каждом отдельном случае посредством того процесса, который мы называем активным вниманием и который всегда выражает активное состояние нашего эго.

При всем этом, однако, те процессы, которые происходят вне нашего эго, ни в коем случае не отделены от него полностью и навсегда. Как уже говорилось, они входят в наше личное сознание по определенным поводам и существенно обогащают его. Таким образом, они представляют собой особые сокровища нашей психики, которые сами по себе недоступны нашему эго, но которые, тем не менее, являются бесценным источником духовных сокровищ и при определенных обстоятельствах спонтанно становятся доступными нашему эго.

Во всякой мыслительной работе активное сотрудничество нашего эго выражается таким образом, что приводит к определенной координации нашего потока идей; сам материал для мыслительного процесса часто поставляется не только воспроизведением скрытых явлений личного сознания, но и тем огромным запасом духовных ценностей, который накоплен в сфере общего сознания. Таким образом, между личным и общим сознанием происходит определенный обмен, обусловленный тем, что тот или иной материал из сферы общего сознания становится постоянно доступным личному сознанию независимо от воли. С другой стороны, продукты памяти и рефлексии, которые всегда были связаны с личным сознанием, со временем, в результате ослабления репродуктивности и отсутствия обновления и оживления, могут утратить эту связь и перестать быть способными к воспроизводству. Тем не менее, они не исчезают полностью из психики, а сохраняются в общем сознании и могут вступить в новые отношения с нашим эго по какому-то особому случаю, так сказать, пробудив его заново. Примеры возрождения утраченных воспоминаний здесь приводить не нужно, так как они многочисленны и общеизвестны. Из сказанного ясно, что если мы разделяем душевную деятельность на сферу эго, или личного сознания, и сферу экстра-эго, или общего сознания, то из этого отнюдь не следует, что существуют две группы психических явлений, до некоторой степени независимых друг от друга. Напротив, они находятся в самой тесной взаимосвязи и общении друг с другом, они, по сути, образуют единое целое; одни процессы, в той мере, в какой они основаны на активном восприятии, на восприятии при сотрудничестве волевого внимания, везде находятся в самой тесной связи с эго индивида и, поскольку они доступны воле, всегда могут быть оживлены по желанию эго, произвольно, при посредничестве волевого внимания, тогда как другие психические процессы, в той мере, в какой они восприняты без сотрудничества волевого внимания, недоступны эго, не подвластны воле и, следовательно, не могут быть оживлены произвольно в сознании: Хотя они протекают в сфере внеэго, они, тем не менее, составляют существенную основу психики и даже эго, поскольку при подходящих условиях они спонтанно становятся доступными для эго и предстают, во всяком случае, по отношению к эго, как неисчерпаемая сокровищница, из которой постоянным потоком вливаются в личное сознание наряду с поступающими внешними впечатлениями.

Нет необходимости особо подчеркивать, что духовные достижения, как и творческое и любое другое мышление, по сути, основаны на сотрудничестве личного и общественного сознания. Личное сознание в этих случаях является лишь руководящим началом, следящим за общим ходом мыслительного процесса и внимательно наблюдающим за его конечными результатами, в то время как вся совокупная подготовительная работа, дающая материал для творческих достижений и производства мысли, имеет свои корни в основном в общем сознании. В творческой деятельности личное сознание часто намечает лишь основные моменты, составляющие задачу; выполнение целого протекает большей частью независимо от внимания, постепенно возникая из глубин общего сознания.

Как в органическом мире повсюду преобладают колебания в смысле покоя и деятельности, так и в области личного сознания наблюдается чередование деятельности и покоя, что объясняет бодрствование и сон. В бодрствовании мы имеем состояние постоянной активности личного сознания; обыденное сознание выступает здесь лишь как своего рода вспомогательное средство, не вмешивающееся активно в круг психической деятельности. Во втором случае личное сознание отступает и более или менее полно подавляется, а на первый план выступают психические процессы, имеющие свое место в сфере общего сознания.

Самостоятельные возбуждения в общем сознании дают ткань для тех странных явлений, которые мы называем сновидениями и которые, продолжаясь до начала пробуждения эго, воспринимаются последним и таким образом входят в область личного сознания как образы памяти о бывших сновидениях, лишь самая незначительная часть которых, во всяком случае, связана с личным сознанием во время его пробуждения.

Гипноз – это не что иное, как модифицированный сон, схожий в своих глубоких стадиях с естественным сомнамбулизмом. Как и в последнем, так и в гипнозе личное сознание полностью или частично исчезает; на его месте остается только безличное общее сознание. Поскольку контроль и критика эго отсутствуют, ясно, что гипноз должен создавать благоприятную почву для всех внушений, которые достигают безличного общего сознания без дальнейшего контроля и закрепляются в нем, но со временем, после пробуждения от гипноза, при определенных условиях, определяемых внушением, входят и в личное сознание как законченные продукты деятельности души, необъяснимые с точки зрения личного сознания, которые нередко полностью подчиняют себе наше эго.

Тем не менее, в гипнозе нет второго «я», а есть лишь уменьшение или, возможно, временное полное подавление «я» субъекта, в результате чего на первый план выходит общее сознание, которое, из-за отсутствия направляющего принципа, свойственного личному сознанию, в целом благоприятно для внедрения и навязывания или имплантации любого количества зачастую совершенно бессвязных ощущений и идей. То же самое происходит с идеей трансформации личности, с появлением иллюзорного человека рядом с реальным, как это было в наблюдениях Жанэ, упомянутых выше.

То, что гипноз проявляется в подавлении или угасании сознания личности, подтверждается и тем, как обычно вызывают гипноз.

Для этого мы концентрируем внимание – главный инструмент личного сознания – на определенной точке, например, на мысли о сне в случае словесного внушения, на каком-либо объекте в случае гипнотизирования фиксацией, на определенной части тела в случае гипнотизирования пассами [ударами – wp], на едином тоне и т. д. Этого достаточно, чтобы вызвать поле гипноза. Этого достаточно, чтобы сузить поле личного сознания и освободить больше места для общего сознания. Чтобы полностью устранить активное внимание, мы подавляем его либо утомлением через длительную фиксацию, либо внушением сна, который уже при нормальных условиях связан с исчезновением активного внимания; в случае внушения сна, как и во многих других случаях, активное внимание устраняется по ассоциации с развитием гипноза.

Гипноз в этом отношении является благоприятной почвой для всех видов внушений, так как каждое внушение основано на прямом проникновении чувств, эмоций или идей в общее сознание без какого-либо сотрудничества со стороны личного сознания.

Уже в своем исследовании «Значение внушения в социальной жизни»[14 - см. «Grenzfragen des Nerven- und Seelenlebens», Wiesbaden 1905.] я определял внушение как такое воздействие одного человека на другого, которое проникает в психику не путем логического убеждения, а в обход личного сознания и воли, что может быть достигнуто и в состоянии бодрствования; в гипнозе, где личное сознание все равно уже подавлено, внушение входит в обыденное сознание почти без сопротивления, даже в том случае, когда абсурдность внушения более чем очевидна для бодрствующего сознания. Но из этого не следует, что обыденное сознание вообще не считается с законами здравого смысла, нравственного чувства и т. д. Так как обыденное сознание не есть изолированная, совершенно отдельная от эго субъекта область сознания, а везде находится в самом тесном общении с ним как основа деятельности нашей души, то к обыденному сознанию, очевидно, должны быть применимы те же законы логики и те же нравственные принципы, что и к бодрствующему сознанию. Хотя, следовательно, полное выражение этих законов и принципов затруднено в гипнозе устранением контролирующего эго и активного внимания, загипнотизированный человек, в конце концов, не свободен ни от логики, ни от моральных понятий. По крайней мере, в случае сложных психических процессов определенность мышления у загипнотизированного человека не кажется существенно измененной. С другой стороны, хорошо известно, что люди неодинакового морального уровня по-разному относятся к внушениям, затрагивающим их честь, их моральные и религиозные представления. Из сказанного следует, что в области общего сознания происходят многообразные психические процессы, которые по своей сложности не отличаются от процессов личного сознания, но характеризуются, во-первых, тем, что в них отсутствует направляющий принцип, укорененный в личном сознании эго субъекта, и, во-вторых, тем, что они сами по себе не могут быть произвольно перенесены в личное сознание.