Третий не лишний

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Конечно, святых ты всех помнишь! Где ж мне до них угнаться! А про своего мужа, как всегда забываешь. Да кто я для тебя? Кобель поселковый!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (в полном недоумении). Ты чего? Что случилось-то?

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. День рождения у меня сегодня. Вот, что случилось! Меня в честь Святого Николая и назвали. А то ты не знаешь! Не прикидывайся дурочкой-то!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Погоди, Коленька! Ты же на зимнего Николу родился.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Да ты, что, Катя, всегда на летнего Николу справляю. Забыла, что ли?

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Ну, как же! Зимой ещё шурин из Балаганска приезжал, как раз на Николу. Вы с ним твой день рождения и праздновали. У меня ещё бутылочка беленькой припасена была для такого случая.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Путаешь ты всё! Приезжать-то, он приезжал, так ведь он привозил на продажу овечью шерсть и валенки, что сам катает.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так это я помню.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ну, вот! За его приезд и пили.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Стала бы я в честь него бутылку доставать! Он у нас бывает частенько. Эка невидаль! Ешь, борщ простынет!

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (покорно берет ложку, и начинает есть). (Опять кладет ложку.) Нет, ты забыла, Катя, потом ещё твоя Лизка зашла.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да, помню я! Лизка зашла, чтобы мы вместе с ней в фокольный… в форкольный… Как хор-то у нас называется? Всё никак выговорить не могу.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Пенсионный! Пенсионный у вас хор! Одни старушки собрались, а все туда же в форкольный! Тьфу, ты! В фор-к-лёрный!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Вот в этот хор она за мной и приходила.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Ага! Приходила! А сама, как села на табурет, так и оторваться не могла, пока три рюмки водки не выпила! Не больно она торопилась в хор!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так она на шурина ещё пришла, посмотреть. Он же тоже вдовец. Я её и пригласила. А тут два повода было – и на хор надо идти, и твой день рождения. Тогда за твой день рождения и пили!

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Вот она, правда, когда всплыла! Да если б тогда мой день рождения был,… да я ещё всё это знал,… я бы ей сроду рюмку не налил!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Не знала я, Николай Макарович, что вы моих подруг так не уважаете!

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Твоя Лизка не в моём вкусе, чтобы её уважать! Да и кто эту стокилограммовую сплетницу уважает? Я таких мужиков в селе не знаю!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Зато её женщины уважают! Лизка правду не боится, в глаза мужикам говорить!

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Договорила! Её собственный мужик от её яда и умер, не выдержал! Безвременно скончался! Недаром её Лизкой-коброй зовут!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Злые языки и зовут! А подруги нет!

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Твою Лизку никто в хорошую компанию не берёт! Больше мужика пьёт! Её одной бутылкой не уговорить!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А может, у неё от водки голос лучше звучит? Оттого и пьёт!

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Да её голос, хоть три бутылки она выпей, лучше звучать не будет! Соседский боров и то лучше поёт.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А ты мою подругу, Николай Макарович, лучше не трогай! Я за неё и постоять могу!

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Да, кто вас с Лизкой трогает? Кому вы нужны теперь? Да, просто мне обидно, Катя, что тебе подруги дороже родного мужа! С которым ты живёшь уже…Э-э-э…Сколько мы живём, Катя, вместе?

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Так уже лет пятьдесят, пожалуй, живём. Дай, посчитаю…(Считает в уме.) Ну, да! Мне ж восемнадцать было, когда я за тебя замуж-то выскочила! А нынче шестьдесят восьмой пошёл.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Как?! Уже пятьдесят?! Катенька, так ведь это ж юбилей! Это надо отметить! Не каждый мужчина доживает до такой даты! Неси припасённую!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Мы с тобой регистрировались когда? Зимой в декабре. Забыл, что ли? Вот зимой и отметим.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (в сторону). Кто же за пятьдесят лет такое упомнит? Это, какие мозги надо иметь!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А так-то мы ещё только сорок девять с половиной лет живём. Через полгода пятьдесят будет.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. И как ты, Катя, за столько лет эти даты не забыла?!

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Да разве такое, Коленька, забудешь? Как будто вчера всё было. Это я, вчерашний день не помню, а то, что пятьдесят лет назад было, то не забывается. Вот помню, как ты из армии вернулся. Утро раннее, а ты идёшь по поселку в военной форме, такой бравенький, с чемоданчиком. Форма военная на тебе так ладно сидела. А я в это время из калитки выскочила, на работу, на птицефабрику побежала. А как тебя увидела, так сердце и зашлось, остановилась я, и всё вслед тебе смотрела. А ты шёл, шёл, да и запнулся. А потом оглянулся, и на меня так посмотрел, что у меня сердце в пятки упало.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Если б тебе спину взглядом просверлили, ты бы ещё не так посмотрела. Я ж тогда чуть нос не разбил! Такой позор перед девчонкой! Повернулся, сказать тебе что-нибудь такое обидное, чтобы на всю жизнь запомнила. А как увидел твои глаза, так у самого сердце неизвестно куда упало.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Разве такое забудешь?… Да ты ешь, ешь, а то суп простынет.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (вздохнув, неохотно). Да, ем я, ем.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Вот вспомнила молодость, и на сердце как-то легко стало. А может, мы, Коленька, по рюмочке выпьем? За нашу молодость?

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ (встрепенувшись). Так ведь через полгода…

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. А мы по маленькой.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. По маленькой?

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. По маленькой.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. Давай, по маленькой.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА. Сейчас принесу.

Екатерина Романовна встала и пошла в комнату.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (оглядываясь в сторону кухни, подходит к швейной машинке). А ты пока кушай, Коленька, кушай.

НИКОЛАЙ МАКАРОВИЧ. А я кушаю! (С шумом втягивает в себя суп, потом тихонько говорит собаке.) Разведчик! Мухтар! (Собака подходит к хозяину.) А ну, разведчик, проверь, где прячется добро.

Собака бежит в комнату к Екатерине Романовне.

ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА (закрывая швейную машинку). Вот, уже и шпион явился, не запылился! А ну, иди отсюда!

Собака убегает на кухню к Николаю Макаровичу.